Термодинамика и молекулярная физика

Стоило мне только появиться в местной авиашколе, как меня тут же узнали, и обступили со всех сторон. Как оказалось, большая часть инструкторов, бывшие русские офицеры-авиаторы. Более того, большая их часть слышала мое прошлое выступление в «Русском самоваре», и впечатления от моей песни, оказались настолько высоки, что меня буквально разыскивали по всему Марселю, чтобы попросить выступить еще раз. Что же качается моего обучения, то здесь вообще не было никаких проблем. Узнав, что я желаю получить лицензию пилота, но имею некоторые сомнения в том, смогу ли вообще летать, мне тут же устроили короткий вывозной в небо, посадив, на какую-то этажерку, и взмыли в воздух.

Впечатлений от первого подобного полета было столько, что я влюбился в это с первого взгляда. И потому тут же, уже больше не раздумывая, оплатил обучение, и уже на следующий день должен был приступить к учебе. Пока же, пообещал этим же вечером появиться в кафе, и возможно выступить перед соотечественниками еще раз. Хотя на этот раз мне и пришлось назвать свое имя, обозначив именно французскую принадлежность, никто просто не верил в то, что я настоящий француз. Скорее, считали, что я все же русский, но взял скажем имя матери, или какого-то родственника, проживающего здесь, только из-за возможности получения французского гражданства.

Вечером, когда я подъехал к «Русскому самовару» в кафе было не пробиться. Все ждали появления какого-то знаменитого русского исполнителя, и не под каким видом не собирались пускать меня внутрь. Несмотря на уверения, что я и есть тот человек, которого ждут, и что без меня все равно не начнут, мне просто никто не верил. Не став спорить с людьми, я отошел в сторонку и закурил, раздумывая о том, стоит ли мне пробиваться сквозь толпу, или же просто развернуться и ретироваться назад, а на следующий день, в авиашколе объяснить, почему я не приехал, хотя обещал. И уже собрался было так и поступить, того самого мужчину, который в прошлое мое посещение подошел к моему столику, во время песни того контуженного офицера.

Увидев меня, он удивился, почему я стою на улице, но после моих слов о том, что меня просто не пропускают, все стало на свои места. Именно с его помощью я и оказался в кафе. Впрочем, учитывая такую огромную толпу народа, предложил организовать выступление на свежем воздухе.

— Столики с террасы можно сдвинуть в сторону, а на раю поставить табурет и гитару. Так выйдет гораздо лучше, да и вряд ли от меня, можно ожидать полноценного концерта. От силы две-три песни. Большего у меня, пока просто нет.

Все оказалось гораздо проще. Как выяснилось у хозяина заведения имелся вполне приличный микрофон, а на улице были заранее установлены рупорные громкоговорители. Вообще-то они предназначались для усиления звука играющего патефона, но и выступление на импровизированной сцене местных певцов, тоже не однажды транслировалось на террасу кафе. Увидев в толпе фотографа устанавливающего свою треногу, обратился к хозяину заведения, попросив не делать никаких фотографий. Тот несколько удивился, но мало ли у кого могут быть какие причины. Тем не менее фотограф вроде бы свернул свою треногу и куда-то исчез. Мне не хотелось публичности, тем более мне не нужно было, чтобы моя физиономия, появилась в каких-нибудь газетах, и уж тем более в эмигрантском издании. Учитывая мое прошлое, с подобными вещами лучше было не шутить. Я прекрасно помнил из истории, что в эмигрантских кругах постоянно крутились агенты НКВД.

Одно дело, я спел пару песен, и исчез с глаз долой, и обо мне поговорили и довольно скоро все забыли, и совсем другое, если моя фотография вдруг появится в одной из газет. Кто знает, может ничего этого и не произойдет, но если вдруг ее увидит кто-то из тех, кто отправлял в Германию, Матиаса Гренера, сопоставит эту фотографию с переданными документами, и моим последующим исчезновением, из Зальцбургхофена, сравнит это со старыми фотографиями, и в итоге придет к выводу что Матиас Гренер и Алекс Бернард, одно и тоже лицо. В тему придутся и возвращенные мною паспорта, один из которых я вполне мог оставить для себя, чтобы сменить имя. Одним словом, могут возникнуть неприятности, которые мне совсем не нужны. Честно говоря, позже я не раз себя упрекал за то, что отдал этот журнал и документы. Проще было его сжечь в печи, и забыть о нем, как о страшном сне.

Перед началом выступления выпил стаканчик чая, после чего взошел на сцену, и ту песню, которую исполнял в первый раз. После исполнения зал некоторое время сидел притихшим, а на щеках некоторых дам я видел текущие по щекам слезы, и вдруг весь зал и внутри и снаружи взорвался аплодисментами. Песня действительно была как нельзя в тему. Хотя… я на мгновение задумался, вновь взял гитару и после небольшого перебора, начал следующую. Зал предвкушая очередное откровение, мгновенно затих. Я же запел:

Поле, русское поле…

Светит луна или падает снег, —

Счастьем и болью вместе с тобою.

Нет, не забыть тебя сердцем вовек.

Русское поле, русское поле…

Сколько дорог прошагать мне пришлось!

Ты моя юность, ты моя воля —

То, что сбылось, то, что в жизни сбылось.

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.

Ты со мной, моё поле,

Студит ветер висок.

Здесь Отчизна моя, и скажу, не тая:

— Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок.

Поле, русское поле…

Пусть я давно человек городской —

Запах полыни, вешние ливни

Вдруг обожгут меня, меня прежней тоской.

Русское поле, русское поле…

Я, как и ты, ожиданьем живу —

Верю молчанью, как обещанью,

Пасмурным днём вижу я синеву!

Не сравнятся с тобой ни леса, ни моря.

Ты со мной, моё поле, студит ветер висок.

Здесь Отчизна моя, и скажу, не тая:

'Здравствуй, русское поле,

Я твой тонкий колосок…

В этот момент, откуда-то сбоку на мгновение возник яркий свет фотовспышки, который ослепил мне глаза, заставив зажмуриться. Я сбился с ритма повернул голову и увидел того самого фотографа, которого просили удалиться. Как оказалось, он действительно удалился из зала, но поставил свою треногу за раскрытым окном заведения, как раз напротив сцены, и все-таки достал меня в профиль. А стоило мне только повернуться и взглянуть на него, как тут же последовала еще одна вспышка, и похоже очередное фото упало на негатив репортера. Прервавшись на полуслове, я тут же опустил гитару на пол, поднялся со своего места, бросил, стоящему неподалеку хозяину «Самовара»:

— Я же просил, вас!

И только собрался выйти из зала, как хозяин кафе тут же сорвался со своего места, с несколькими мужчинами, догнал фотографа, и вырвав у него из рук аппарат, тут же забрали у того все фотографические пластинки расколотив их на моих глазах, о землю. Конфликт был в общем-то улажен. В качестве примирения я спел еще одну песню, правда предупредив, что ничего больше я просто не знаю. И хотя по залу прокатился некий недовольный ропот, он довольно скоро утих. В конце концов, я не брал за свое выступление денег, как и обязательств весь вечер развлекать публику. С этого момента, больше ни разу не выступал. Не нужна мне такая дешевая популярность среди этих людей. Да и песни не мои. Хотя для того, чтобы расставить все точки над Ё, я все-таки объявил, что стихи к «Русскому полю» написала Александра Гоф, а музыку сочинил Ян Френкель. Одна экзальтированная дамочка, в сердцах воскликнула:

— Евреи!?

Я подтвердил, но похоже это сочли за неуместную шутку, и никто мне не поверил.

На следующий день, начались занятия в авиашколе.Первая неделя в основном была посвящена теории. По, наверное, чисто русскому подходу, к любой подобной задаче, меня старались посвятить в конструкцию самолета, объяснить из каких материалов он создается и зачем служит каждый его винт, балка, расчалка или крыло. Помимо всего этого я участвовал в ремонтах некоторых аэропланов, стоящих в местных ангарах, совершенно не понимая, зачем все это мне нужно. Тем более, что представленные здесь аэропланы, представляют собой скорее исторические экспонаты, и очень скоро уйдут в историю. Но даже если это и не так, то зачем забивать себе голову ненужными сведениями.