Территория моей любви
Шрифт:
Никита Михалков и Надя Михалкова в фильме «Утомленные солнцем»
Никита Михалков в роли комдива Котова
Ингеборга Дапкунайте в роли Маруси
Абсолютно
Это русская интеллигенция, которая из-за занавески смотрела на то, что происходит на улицах Петрограда, Москвы и любого другого города, и то снимала красный бант, то надевала и ждала, чем все закончится, – открыла кровавый шлюз. И одним из открывающих этот шлюз был Митя. Он думал – вот сейчас он сделает все, что от него хотят, а уж потом…
Ничего не бывает потом. Жизнь пишется набело.
Митя, как и Котов, стал заложником самообмана. Может быть, мне Митю сильнее жаль, чем Котова.
Я старался сохранить максимальную объективность во взгляде на героев этой исторической драмы, которые являются преступниками и жертвами одновременно. Жертвами, подчеркну, своего же собственного злодеяния. Ибо большевизм как явление не щадил никого. Этот монстр пожирал и «своих детей», постоянно воспроизводясь, омолаживаясь за счет тех, кто падал с вершин власти. Об этом я и хотел напомнить в своей картине, но через художественные образы, через судьбы людей, а не через политическую риторику, мне не интересную.
Олег Меньшиков в роли Мити
При этом я, повторю, не хотел и не хочу обвинять никого из своих героев. А тем более нет у меня желания зачеркивать жизнь предшествующих поколений, как это нынче принято у резвых «разоблачителей» прошлого. Это тот же большевизм, только иной окраски. Ибо основа всякого тоталитарного мышления – это беспамятство, суетливое желание иметь все «сейчас и сразу». Воинствующий атеизм, безбожие, неверие в бессмертие души, возведенные за семьдесят лет коммунистического правления в ранг государственной политики, позволяли с легкостью необыкновенной вершить чужие судьбы, сбрасывать «с корабля современности» Бунина, Рахманинова, Шаляпина, отправлять в чужеземье русских поэтов и философов, изгонять из страны Солженицына и Ростроповича…
Да, большевизм не принес нашей стране счастья. Но разве нравственно, исходя из этого непреложного факта, ставить под сомнение целесообразность жизни целых поколений, их честь, достоинство и огромные заслуги перед своей страной только на том основании, что людям довелось родиться не в лучшие для них времена? Ведь и в самый разгар репрессий так же вставало над землей солнце, и текла река, и звенел мяч на пляже, и дети любили родителей, и родители переживали за своих чад, и тот, кто в первый раз целовал девушку, вовсе не думал, как там поживает дорогой Иосиф Виссарионович… И в этом для меня – боль, страх и горькая нежность того времени, которые я попытался передать в картине, отрешившись от всех своих политических симпатий и антипатий.
Во время экспедиции в Нижний Новгород одной из очень важных, ключевых фигур в производстве картины был Владимир Иванович Седов – человек интересной судьбы, повоевавший в «горячих точках», а в то время уже успешный бизнесмен, один из первых, кто открывал рестораны в Нижнем Новгороде и даже принимал
у себя Маргарет Тэтчер. Он очень большой вклад внес в организацию съемок, оказывал необходимую помощь во время строительства декораций и самого съемочного процесса.Володя Седов – из той крепкой породы русских людей, которые сами себя сделали, на которых всегда можно опереться в сложные моменты жизни.
А тогда был момент довольно тягостный вообще в жизни страны. В сущности, совсем незадолго до начала нашей работы над «Утомленными солнцем» отгремели события 1993-го. В те дни, когда шла осада Белого дома, я публично защитил Руцкого, сказав, что не выбираю друзей по должностям и не собираюсь от него отрекаться, несмотря на то что он был объявлен Ельциным и его командой фактически врагом народа. Во время того истерического революционного прилива энергии во все ветви существующей тогда в России власти такие заявления могли быть небезопасны.
С сопродюсером фильма Владимиром Седовым. Нижний Новгород. 1994 г.
Помню, как Володя Седов радушно и совершенно бесстрашно принял у себя начальника охраны Руцкого, который тогда был вынужден скрываться, а мне даже выделил двух своих ребят – на случай каких-либо «неожиданностей».
Таким образом, к моим ощущениям во время работы над фильмом и над ролью репрессированного Котова как бы естественным образом примешались ощущения уже современной политической угрозы – пусть и не того масштаба по уровню опасности, но… Когда слышишь грозовой раскат прямо над головой, тоже понимаешь – не убьет, если уже не убило. Но адреналина добавляет. Как и ощущения тревоги. А это было для меня немаловажно во время работы над ролью.
«Анна от 6 до 18» (1993)
Каждый год я задавал дочери одни и те же пять вопросов: что ты любишь; что не любишь; чего боишься; чего ты больше всего хочешь; что, по-твоему, происходит вокруг тебя и в стране?..
В промежутки между ее ответами я вмонтировал хроникальные кадры о том, что происходило в это время в стране… И сам не ожидал, что получится такой документ.
«Анна от 6 до 18» – очень беззащитная картина. Про нее можно сказать все, что угодно, но одного у нее не отнимешь: тринадцать лет съемок. Тринадцать лет жизни растущей девочки в меняющейся стране.
Три вещи нельзя симулировать – любовь, темперамент и время…
Я считаю, что это одна из самых серьезных моих картин. Никто не знал, чем это закончится, но я упорно каждый год задавал по пять вопросов своей дочери… и так с шести лет.
Надо сказать, были и драматические моменты, и даже опасные, потому как снимать кино на профессиональной аппаратуре без утвержденного сценария в то время было просто чревато. А нужно было раздобыть коробку пленки, бесшумную аппаратуру, аппаратуру, чтобы записать звук, – все это надо было доставать через товарищей, которым тоже приходилось рисковать.
Никто не знает, сколько проживет. Но мне казалось, что если есть какая-то реальная ценность в жизни, то ценность эта – потраченное время.
И вот росла девочка. И какие же невероятные события послал нам Господь за это время! Когда я начинал снимать кино, не мог представить, что через десять лет будут отворачивать головы памятникам, а перед этим случатся подряд три смерти генсеков. («Пятилетку – в три гроба», – как заметил мой отец.) И каждый год Анна, воспитанная в пионерских традициях, говорила: «Я хочу, чтобы новый руководитель коммунистической партии…» – и далее шло клише.