Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Но все кончается. И нужно было сказать: стоп! И я это сказал. Наш марафон закончился. И как бы ни тяжело было одиночество каждого бегуна в отдельности и всех вместе на этой длинной дистанции, но самое главное произошло – мы добежали до своего зрителя.

* * *

Меня звали на каннский конкурс, но я не поехал. Мне это не-ин-те-рес-но! Наступает момент, когда нервное, потное ожидание решения жюри сменяется безразличием. Оценка критики или коллег не в состоянии ничего изменить в моем отношении к фильму. Дадут или не дадут – какое это теперь имеет для меня значение?

Я ведь сам побывал в роли

председателя жюри и на Берлинском фестивале, и на Сан-Себастьянском и хорошо знаю закулисную кухню. У меня не было морального права подставлять «Цирюльника». Картина – не мое личное дело, это коллективный труд, а вокруг фестивальных призов и наград слишком много случайностей и политики.

Максимум, что мы могли себе позволить, – дать «Цирюльника» в качестве фильма-открытия на Каннский фестиваль. Он стал открытием фестиваля.

Никита Михалков в роли императора Александра III

Повторяю, я выиграл главное: на съемках царила удивительная атмосфера братства, о которой можно только мечтать. И второе: картину принял зритель. Чего еще желать? «Цирюльник» потому и сработал, что появился вовремя. И это не моя заслуга, вот, дескать, какой провидец. Нет, это Господь управил.

А такой фильм в самом деле ждали. Поэтому он и через два года продолжал собирать полные залы. Скажем, в Питере, в кинотеатре «Аврора», картина выдержала тысячу сеансов, администрация хотела снять ее с проката, а люди не дали.

* * *

Почему я играл императора? Потому что мы похожи ростом и телосложением – это раз. Потому что я считал за честь его сыграть – это два.

И третье, самое главное: я никому из артистов не мог доверить жизнь и здоровье мальчика, который должен был скакать с императором на передней луке седла. По скользкой брусчатке, да еще под гром литавр оркестра. А так как я хорошо держусь в седле, за это сам и взялся.

«Отец», «Мама» (2003)

Был повод – столетие мамы и девяностолетие отца, тогда, слава богу, живого. А затем формальная необходимость снимать о них картину переросла в реальное желание узнать о них побольше самому. Все, что я узнал про отца, когда стал с ним разговаривать, все это вдруг обрело совершенно невероятный эффект для меня.

Думаю, в процессе этой работы я довольно многое впервые смог для себя сформулировать, а еще больше сумел вдруг просто понять – почему так, а не иначе. Ведь очень многое из того, что связывает с матерью, с отцом, не понимаешь, пока ты растешь. И только потом, со временем, осознаешь. Кем ты стал. Кем станут твои дети.

Думаю, отец не рассказал бы всего того, что говорил мне, любому журналисту. Да и журналист попросту не догадался бы (или не дерзнул бы) спросить все то, что спрашивал я. Как, например, умещаются в одном человеке потрясающие детские стихи, детская психология с абсолютным отсутствием интереса к детям? А очень просто. Он же сам – ребенок. И ощутить это, и рассказать мне было очень важно.

Одна журналистка мне сказала, что после просмотра фильма «Отец» по телевидению ночью бросилась звонить в Киев отцу, с которым

не разговаривала двенадцать лет.

Вот это самая большая награда. Если твоя картина побуждает вспомнить о родителях. Или сравнить своих родителей и чьих-то. Или себя с отцом сравнить. Это уже есть духовная работа.

Позвоните родителям.

«12» (2007)

Когда-то я ставил в Щукинском училище спектакль по одноименной пьесе Роуза, делал инсценировку картины Люмета. Вышло забавно: из-за киносъемок во время учебного года, что в ту пору считалось серьезным нарушением дисциплины, меня выгнали из «Щуки», вымарали фамилию на афише. Тем не менее ребята премьеру сыграли. Говорят, получилось неплохо.

Тогда мне была интересна метаморфоза, которая происходит с персонажами, вынужденными принимать решение.

Но то действо не имеет почти ничего общего с картиной «12», которую даже нельзя считать классическим ремейком. Сходство заключается лишь в фабуле: двенадцать присяжных должны вынести приговор, сначала они склоняются к одному решению, но все оказывается не так просто. Больше никаких совпадений в картинах нет.

Кадр из фильма «12». Валентин Гафт, Алексей Горбунов, Сергей Маковецкий, Сергей Арцыбашев, Сергей Гармаш, Сергей Газаров, Алексей Петренко…

Вообще, рождение чего-то нового на глазах у зрителей – вещь очень терпкая, увлекательная. Мне этим нравилась пьеса. Но в целом там история о том, как прекрасен и гуманен в Америке закон. Наш фильм совсем о другом.

Это драматический детектив, я бы даже сказал, триллер. Мы делали эту картину вместе с Первым каналом, это был наш совместный проект.

Главное в фильме: у каждого из этих людей есть своя правда, но правд много, а истина одна, вот поиск этой истины и стал основой нашей картины.

Были два замечательных парня, к сожалению, ныне покойные оба: Саша Новотоцкий и Володя Моисеенко. Они писали сценарий «Возвращения», который снял потом Звягинцев. Я очень долго искал людей с близким мне чувством юмора. Если ты можешь в течение рабочего дня четыре часа ржать по поводу какого-то полного бреда, накручивая его и продолжая фантазировать, – это дает ощущение братства, из которого выкристаллизовываются потом ситуации, сценарии…

Нам всем необходимо понять: человек есть не средство, а цель. Уяснить эту истину важно и сильным мира сего, и простым смертным. Пора научиться не болтать, а разговаривать, вспомнить, что в России понятие чести отстаивали ценой жизни, а стыд считался очищающим человека чувством…

Моя картина о персональной ответственности каждого за принятое им решение. Или за непринятое.

Надеюсь, все мы когда-нибудь поймем: жертвовать собою ради других чрезвычайно трудно, тем не менее это единственный путь к спасению. И речь ведь идет не о жизни или здоровье, совсем нет. Всего-то и надо: поступиться толикой привычного уюта и тепла, поделиться с близким или с дальним, а мы часто и к тому оказываемся не готовы. Это особенно актуально в наше гламурно-глянцевое время, когда основополагающим смыслом бытия стало достижение максимального комфорта.

Поделиться с друзьями: