The House

Я был совсем не намерен вести теологические споры, меня раздражало его мелькание, из-за которого я невольно и утомительно крутил головой. Поэтому я довольно неучтиво ответил, что Библия несет столь сложную информацию, что в виде инструкции ее не осилил бы ни один человеческий язык. Только я не вижу никакой связи между Библией и происходящим в этом доме.

– Вы совершенно правы. Но все-таки не могу не заметить, что то, как написана Библия, возможно, намеренно предполагает разночтения. И можно даже поговорить о том, почему это так. И, может быть, мы с вами еще поговорим. Но сейчас вы, я вижу, хотите получить прямой ответ на свой вопрос. Так вот: не знаю я, что происходит в этом здании. То есть, с самого начала, лет десять назад, знал. Собственно, в то время мне пришло в голову построить большую ловушку. За мной тогда охотились. Впрочем, это длинная история, да сейчас это и неважно. Почти сразу Дом перестал быть простым лабиринтом. Актеры, которых я пригласил, неожиданно для меня перестали играть, а просто обжили Дом, не выходя из своих ролей. Потом все пошло само собой. Люди приходили сюда как в монастырь, из большого мира - в маленький, но построенный по их собственным представлениям, иногда очень странным представлениям, как мне кажется. Ну вот. Инструкции, данные мной вначале – никаких окон, никакого представления о времени, попавший сюда ни в коем случае не должен выходить за пределы здания - они были связанны с тем конкретным делом, которое и подтолкнуло меня на всю эту затею. А потом я узнал, что некоторые из этих инструкций почему-то приобрели силу закона, хотя нужда в них давно отпала. Хотя я понимаю их: выйдя наружу, вы теряете все, что получили здесь, а обратно, в свою здешнюю реальность, уже очень трудно вернуться. В общем, коротко говоря, в этом Доме живут люди, которые имеют возможность, материальную возможность, выстроить для себя такой мир, или, как мы говорим, такую реальность, какую им захочется - и жить в ней. Поймите, в каждом из нас сидит ребенок, только, в отличие от детей, мы знаем, что игра – это игра и, следовательно, в кого бы мы не перевоплотились, по окончании игры нас ждет реальный мир. А вот представьте, что игра не заканчивается, что у вас есть возможность играть бесконечно долго. Всегда. Здесь эта возможность есть, вот мы и играем.

Конечно, это очень упрощенная схема того, что происходит в Доме. Более того, иногда бывают случаи, совершенно не вписывающиеся в... в мое представление о том, что и как может и должно быть.

Он остановился в световом пятне, посмотрел на меня немного расстерянно и снова нырнул в полутьму. Речи его звучали занятно, и если все здесь именно так, то... Пора бы показаться Джулии. Уж не направилась ли она в подвал, спровадив меня в лабиринт? Хотя, если бы хотела, то могла и не возвращаться за мной туда, к Гарри. При воспоминании о нем меня передернуло. Так это он себе устроил садо-мазохистскую реальность, милый друг? Кое-что теперь проясняется. А раввин принял все за чистую монету, за что и был убит? Но о чем это я? Похоже, от кружения этого любителя тяжелых запахов у меня окончательно закружилась голова, и я запутался в их идиотских реальностях. Или это сами тяжелые запахи так на меня действуют? Я поднял голову вверх. Темные стены приблизились к краю ямы почти вплотную и, по-моему, медленно шли по кругу. Только вот по часовой стрелке или против - я никак не мог сообразить. И сам себе напомнил перекатавшегося на карусели шалуна.

Когда я опустил голову, то сообразил, что пауза затянулась и оглянулся. Человек, закруживший мне голову, исчез. Ну что значит исчез? По лесенке он не поднимался, я бы это заметил. Значит, есть еще какой-то выход из ямы. Конечно, никаких отъезжающих в сторону плит и таинственных подземелий. Вот же дверь, слева от меня. А раз Джулия не появилась до сих пор, значит, мне нет необходимости снова бродить вдоль блуждающих зеленых стен, а лучше всего этим выходом и воспользоваться. Пока эта карусель окончательно не лишила меня способности соображать.

Дверь была не заперта, и за ней я обнаружил коридор, как бы огибающий с обеих сторон круглую яму. По потолку шли обернутые теплоизоляцией трубы с вентилями и какие-то провода, а бетонные серые стены и пол говорили о том, что иду я в какие-то подсобные помещения. В тусклом свете редких ламп я, подумав, повернул направо, обогнул яму, после чего коридор выпрямился, и дошел до двух железных дверей, слева и справа от меня. Можно было, конечно, идти дальше, но усилившийся шум и вибрация вызвали в моем воображении образ машинного отделения на пароходе с кучей вращающихся механизмов, горячим запахом масла и пара, и духотой. Туда мне не хотелось. Идти назад и исследовать коридор в другом направлении – тоже.

Я толкнул правую дверь – заперто. Левая распахнулась. После мрачного коридора я не сразу смог рассмотреть ярко освещенную комнату. А рассмотрев, невольно вздрогнул. Посреди большого помещения, почти зала, на наклонном возвышении стоял открытый гроб. Серое лицо покойника казалось провалом на белой атласной обивке. Более в комнате никого не было. Мне стало сразу и страшно, и противно, и неловко. Покойники хороши как часть далекого многолюдного ритуала, желательно не имеющего к тебе никакого отношения. А вторгаться на похороны вот так, с заднего хода - по-моему, это нарушение интимного действа чужих живых и чужих мертвых.

В общем, я уже хотел торопливо захлопнуть дверь, как неожиданная мысль заставила меня придержать ручку и внимательно вглядеться в мертвое лицо. Нет, он не напоминал никого из виденных мной людей. И конечно, это не раввин. Почему я - взрослый тридцатилетний мужик, как ребенок, боюсь войти в комнату, где стоит гроб? Тем более, что и гроб, и покойник вполне могут быть бутафорскими. Мне стало неловко перед самим собой. Даже если предположить, что кто-то действительно умер, вряд ли вся процедура прощания с покойником происходила бы здесь. Игры играми, но смерть безотносительна. Настоящий покойник был бы уже давно увезен в похороный дом и предоставлен специалистам. В первую очередь именно потому, что смерть, настоящая смерть, как чугунный утюг на термометр, падает на любую из их реальностей. А вот поиграть в нее – дело другое. Это как раз в их стиле.

Я медленно - все-таки медленно - подошел к возвышению. Гроб чуть покато стоял почти на уровне груди. Итак, что мы видим? Я взялся рукой за борт. Ну это явно не живой человек. Скорее всего кукла. Ну да, кукла, приготовленная для чьей-то изощренной реальности. Оттого и пусто в зале. Декорация ждет своего часа.

Почти под подбородок кукла была укрыта белым атласом. Я вгляделся в лицо. Съеженное и как будто чуть припудренное. Плотно сомкнутые веки и губы. Откуда-то пришло на ум латинское «фацис Гиппократикус» – лицо Гиппократа, маска смерти. Да уж, точно маска. Скорее всего резиновая.

От чего бы не кружилась у меня голова там, в яме, как бы не двоилась реальность с раввином и Гарри, эта попытка сыграть в смерть кажется мне неубедительной. Если вы почему-то хотите, чтобы я увлекся вашей затеей, то уж делайте игру правдоподобной. Мне стало даже досадно. Я уж совсем было почувствовал себя героем настоящего приключения и рыцарем.

Движимый этой досадой, я тряхнул бортик фальшивого гроба. Неожиданно что-то под ним скрипнуло, щелкнуло и гроб, сначала медленно, а потом все быстрее стал съезжать ногами вперед с пьедестала. Рушить декорации не входило в мои планы, да и просто инстинктивно я бросился наперерез. Гроб успел съехать больше чем наполовину, когда я оказался у него на пути. Поймать его я не успел. Тяжелая штуковина ударила меня в грудь и с грохом упала на пол нижним концом, встав почти вертикально. Я вытянул вперед руки, уже просто защищаясь, потому что, подскочив от удара, из гроба на меня выпадала кукла.

Не знаю, как это получилось, но мы упали вместе, причем кукла упала сверху. И вот в момент контакта произошло страшное: челюсть у того, что лежало на мне, пошла вниз, и раздался тяжелый вздох. В лицо мне ударил запах. Ни с чем не сравнимый, легко узнаваемый, но не мной, а чем-то во мне, запах морга. На мне лежал настоящий труп.

Я взвыл, дернулся, выкатился из-под него и рванул, не разбирая дороги. Времени на анализ не было совсем. К тому же проклятые штаны снова сползли чуть ли не до колен, а в заполохе я никак не мог подтянуть их выше. Подсознательно я пытался найти ту дверь, в которую вошел; кроме электрического ужаса до меня достучалась не менее жуткая мысль о сотворенном святотатстве – ведь и покойник, и похороны были настоящими. Но, естественно, возвращаться и возвращать все в должное положение… Я заскакал, путаясь в штанах, еще быстрее.

Нужную мне дверь я не нашел, да я и не был в состоянии ее искать. Забыв о собственной несуетливости, я бежал по периметру залы, ища хоть какой-то выход. Вероятно от страха что-то случилось со зрением. Взглядом я мог охватить пространство не более того, что попадает в луч карманного фонарика. Наконец-то в этот жалкий лучик попало что-то, напоминающее дверную ручку. Я ухватился, дернул, проскочил, захлопнул. Так это осталось в памяти. А вот когда захлопнул, то понял, что это был не выход. По крайней мере, не выход из комнаты.

Я оказался в полной темноте и, в другом состоянии, вряд ли пошел был ее исследовать, опасаясь просто сломать голову. Но сейчас я, протянув руки, двинулся вперед и очень скоро обнаружил, что нахожусь в совершенно замкнутом небольшом пространстве, по размерам чуть больше кабины лифта. Идти отсюда было некуда. Разве что назад, к покойнику.

Так, сказал я себе, если выхода нет, его надо придумать. Надо показать себя достойным членом этого неведомого сообщества. Какая из их реальностей поможет мне выбраться отсюда? Никакая? Только без истерик! Где моя Джулия, мои латы и меч? Нет ни хрена, а только темнота, четыре стены и выбравшийся из гроба покойничек за спиной. Вот такая реальность.