The House

Мы долго шли по лестнице вверх, и я изрядно запыхался, но когда узнал тот самый зал, где опрокинул покойника, то забыл про отдышку. Правда, сейчас тут не было ни гроба, ни постамента, а в центре стояли кругом с десяток кресел, и в них расположилась довольно пестрая компания. Даже не разглядев их толком, я почувствовал себя очень неуютно: во-первых, эти люди, очевидно, имели прямое отношение к потревоженному мной трупу, а во-вторых и в главных, – в кресле прямо напротив меня, развалившись, в роскошном смокинге сидел Гарри. Воспоминание о нашей последней встрече разбудило потерянное где-то в веренице событий и реальностей чувство собственного достоинства, и я заставил себя посмотреть на него независимо и с вызовом. Но Гарри не заметил меня, он перелистывал какой-то блокнот у себя на коленях и улыбался.

Мазель куда-то исчез. Но зато Шутник, видимо, зная, что от него требуется, протиснулся между кресел и уселся на полу в самом центре круга. Вид у него был и жалкий, и дурашливый. Он уперся крупными ладонями в пол, вытянул ноги и пошевелил носками больших кроссовок. Сидящие зашептались. Я увидел, что все они - и мужчины в хороших костюмах или смокингах, и женщины в щедро декольтированных платьях - держат на коленях такие-же как у Гарри блокноты. На меня никто не обращал ни малейшего внимания. Чем-то все это напоминало выставку собак, только, вместо щенка, в кругу судей сидел Шутник. Он все так же дурашливо вертел головой, но я, встретившись с ним взглядом, понял, что если он и напоминает собаку, то, скорее, окруженную волчьей стаей дворнягу. И как-то тоскливо и безнадежно заныло в низу живота от этого, в общем-то, мирного зрелища – тихие, хорошо одетые люди со своими блокнотами, окружившие несчастного Шутника.

Я вздрогнул и резко обернулся, когда до меня кто-то дотронулся: за мной стояла в том же длинном декольтированном платье Джулия. Она приложила палец к губам и улыбнулась так знакомо и по-родному, что я еле сдержался, чтобы не кинуться к ней, уткнуться головой куда-то под грудь и там, в уютном запахе и темноте, не видеть происходящего. Джулия, как всегда, что-то такое почувствовала и отступила назад все с той же улыбкой. Я понял, что начинаю запутываться: Джулия и этот Мазель... Если она здесь, то значит... А обитатель таинственного подвала сидит сейчас перед ними...

Появился Мазель. Он неторопливо обходил каждого, низко наклоняясь, выслушивал, кивал головой. Кое-кто из судей пожимал плечами, и тогда Мазель разочарованно приподнимал брови. Я видел, что Шутник напряженно, но не оборачиваясь, вслушивается в эти тихие переговоры. Наконец Мазель обошел всех сидящих, на секунду задумался, потом улыбнулся и махнул рукой Джулии. Она ответила ему кивком и сразу же приблизилась ко мне, взяла под руку. Я отчего-то похолодел. Джулия предавала меня! Краем глаза я видел, что Шутник встал, с вызовом осмотрелся, вытер руки о штаны и вылез из круга. Я с надеждой провернул к нему голову, но он не обратил на меня никакого внимания, и пошел к дверям. И только почти перступив через порог, он оглянулся и бросил на меня совершенно безразличный взгляд поверх узких «змеиных» очков.

Джулия прижала к себе мою руку, и локтем я почувствовал ее мягкую грудь, но сейчас мне это было неприятно. К тому же все сидящие в креслах смотрели в нашу сторону, и я понял, что теперь моя очередь влезать в этот круг, и мне было невыносимо мерзко делать это, и хотелось стряхнуть с руки Джулию, как слизняка, упавшего на голое плечо. Но эти люди смотрели на меня так безучастно и, в то же время, с такой уверенностью, что ничего неожиданного произойти не может, так по-чиновничьи, что я понимал: бежать глупо, а противиться бессмысленно.

– Ты ничего не бойся, это только такая процедура. Это не надолго, хотя может быть и не очень приятно, - зашептала Джулия. Теплое ее дыхание было влажным и противным, я отстранился и посмотрел на нее. Аппаратика в ухе не было. Значит ли это, что говорить с ней бессмысленно? Глаза были слегка затуманены, языком она облизывала ссохшиеся губы, и вдруг я, сильно и ясно, представил пронзительно откровенную сценку. Я и она. И ее губы и глаза, смотрящие снизу вверх. Совершенно невероятно – эта женщина мне сейчас просто противна, но это ощущение почему-то подталкивает меня к деталям вертящейся в голове картины. Она еще что-то прошептала, но я не расслышал, да и не вслушивался. Потом подтолкнула меня к сидящим.

С мутной головой я вылез в центр и, так же как Шутник, уселся, вытянув вперед ноги. Из всех пихающих меня, как бильярдные кии, взглядов я помню только полные издевки глаза Гарри, да еще одни, большие, темные и сострадающие. Женские глаза.

И снова по кругу пошел Мазель. Я не мог слышать, что они говорили ему, но чувствовал, что вот сейчас это действие закончится, что в этом есть какой-то непонятный мне смысл, и мои судьи вынесут мне окончательный приговор. И та грозная деловитость, с которой они чиркали в блокнотах, готовила меня к чему-то, чего мне отчаянно не хотелось. Будь это сложный и пышный какой-нибудь варварский ритуал, мне было бы легче. В ритуалах всегда есть элемент игры, отзвук невесомых реальностей, живущих в этом Доме. Маски, заунывная музыка, таинственные приготовления вернули бы мне ощущение театральности. Так уже случалось. Сейчас никакой игры не было. Безмятежные, хорошо одетые люди обыденно вписывали меня куда-то, а откуда-то вычеркивали.

Наконец все зашевелились, встали и заговорили громче. Ко мне протиснулась Джулия и опустилась рядом.

– Ну и что?
– обреченно спросил я, имея в виду: что же будет дальше. Но она, не слушая, прошептала быстро и жарко, что теперь, когда все кончилось, когда меня выбрали, а она знала это с самого начала, о-о, как только увидела меня тогда на улице, сразу же и поняла... Так вот, теперь я очень и очень важный и нужный здесь человек и можно плюнуть на Гарри, который был против, а, главное, теперь уж она точно не оставит меня одного, даже и не может оставить, а она и не хочет...

Я пытался уловить, что же все-таки произошло и что, поэтому, должно произойти дальше, но Джулия все шептала и шептала. Я и не заметил, как гнет происходящего потихонечку превратился в легкий серебристый покой, даже был горд тем, что меня выбрали, и что теперь вся процедура не кажется мне неприятной и непонятной. Знать бы только, куда меня выбрали. Реальности снова встали на свои места, а Дом остался Домом.

Мы с Джулией снова оказались в лифте, только на этот раз без лифтера, а потом шли коридором, и я совсем не удивился, когда мы попали в ту самую комнату с фальшивым солнцем за окном. Только теперь мне казалось, что было это безумно давно, да и чувствовал я себя теперь по-другому, своим что ли. Потому и комната показалась мне уютнее, а когда я по-свойски раздвинул шторы, то не удивился, что за окном теперь ночь – должна же когда-нибудь спать бедная похотливая Берта.

Мы снова опустились на пол перед никелированным бачком с кофе, мне снова не хотелось есть, а вот кофе был как раз то что нужно. Джулия сидела возле меня, но остатки моих ощущений, даже ту мысленную сцену, смыло приятным надежным чувством чего-то сделанного, трудного и важного, после чего хорошо с удовлетворением сказать себе, что заслужил отдых, кофе и тишину.

Расслабленная поза и горячий кофе располагали к сигарете. Удивительное дело – та самая пачка, которую давным-давно Джулия бросила мне, до сих пор лежала в кармане халата. Я неторопливо вытянул сигарету, предложил Джулии, она замотала головой и только улыбалась, глядя на меня, как жена, кормящая мужа после тяжелого и успешного дня.

Держа пачку сигарет в одной руке, я полез за зажигалкой, и тут вспомнил, что собирался, да так и не отдал ее Джулии, но сейчас чувство причастности ко всему в Доме стерло эту маленькую неловкость. Пальцы все-таки немного дрожали и подвели меня – зажигалка блеснула, вывернулась и опустилась на обтянутые платьем колени Джулии. Хоть и тяжелая, она не могла сильно ее ударить. Неожиданности, по-моему, никакой не было. Но Джулия вздрогнула. Она странно посмотрела на меня, снова на безобидную зажигалку - и вскочила на ноги. Я уже немного привык к переменам настроения Джулии, но такого как сейчас я еще не видел.