The House

– А ну, - сказал он, - повернитесь друг к другу спиной.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Мы сидели спиной к спине, привязанные друг к другу врезающимся в тело капроновым шнуром. Шутник, по-моему, получал удовольствие от ситуации; я тоже не сопротивлялся, но только от полного неприятия происходящего.

Раввин стоял рядом с нами, временами поворачивая голову из стороны в сторону, как бы сторожа темноту вокруг. Нелепые перья у него на голове колыхались. Он молчал. Потихонечку стали неметь руки, прижатые к бокам. Наконец это, кажется, надоело и Шутнику.

– Послушайте, ребе, - произнес он почти издевательски, но довольно равнодушно, - выкупа за нас вам никто не даст, а если мы просидим так еще немного, то пропустим камлание у Вольфа. А это значительно интересней, чем упражнения в индейском фольклоре.

Раввин качнул головой, поправил очки и сказал голосом воина:

– Ты все равно не можешь оскорбить Великого Бизона, хотя бы потому, что ему совершенно безразлично, оскорбляют его или молятся ему.

– Это вы, что ли, Великий Бизон?

Раввин снова заколыхал перьями, задумался, а потом опустил лук, наклонился к лицу Шутника и, сменив тон на обычный, не вяжущийся с его нынешним видом, заговорил:

– Вы думаете, что я сумасшедший? Нет, это раньше я был сумасшедшим, как и все вы. Я - Великий Бизон? Нет конечно. Хотя, в какой-то степени… Когда в восьмидневном возрасте мальчику пускают кровь при обрезании – это от Великого Бизона. Понимаете? Все остальное – пшик! Все книжки написаны людьми. Все заповеди! Хотите верьте в них, хотите - нет. И что же остается? Почему я верю в правильного Бога, а он в неправильного? Как можно неправильно верить? И кто знает как правильно? Вот и остается только Великий Бизон, у которого, кстати, совсем нет заповедей. Его можно пощупать руками, он ничего не дает и ничего не просит, понимаете?

Я, как мог, повернул голову к Шутнику, и мне показалось, что тот нетерпеливо выжидает, когда же наступит пауза в мутных речах раввина. Но сказать он так ничего и не успел. Где-то, довольно далеко, раздался то ли взрыв, то ли рев - и стал стремительно приближаться. Чуть позже я сообразил, что это звук работающего на молную мощь автомобильного двигателя. В закрытом, хоть и большом помещении этот звук упруго надвигался на нас как огромный стальной шар. Шнур сильнее впился в меня – это Шутник беспокойно задвигался. Видимо все происходящее до сих пор как-то укладывалось в его замысловатые реальности, но этот звук явно не подходил ни к одной из них. Раввин тоже был удивлен. Но не долго. Он выпрямился, мощно натянул тетиву своего лука и повернулся лицом в сторону звука. Его лицо, подсвеченное ускользающими бликами догорающего костра, было непроницаемо, губы шевелились. Смотрелся он, если бы не очки и борода, убедительно; а головной убор и лук - аксессуары наивного полубезумия - удивительно сочетались с грозным звуком, надвигающимся на нас, костром и запахом горелого мяса.

Через секунду полыхнул свет фар – прямо на нас мчался автомобиль. Раввин не шелохнулся; по-моему, он прицеливался. Зато Шутник всерьез заволновался, подтолкнул меня спиной и потянул вверх, пытаясь встать. Сильно, как по свежей ране, резануло в руках, мы дернулись и завалились в сторону от костра. И в ту же секунду боковым зрением я успел увидеть низкий темный капот с драконьими глазами, материлизовавшийся прямо перед стоящим раввином. Взвизг тормозов, глухой удар и почему-то - сыплющееся стекло.

Уже не обращая внимание на боль, я судорожно задергался. Происходило что-то, чему не хотелось быть ни участником, ни свидетелем.

– Идиот, - громко и визгливо заорал Шутник.

Я не понимал, кому он кричит: мне или же тем у костра.

– Идиот несчастный!

Нам все-таки снова удалось сесть, и я увидел, что костра нет, а на его месте (под колесами еще тлел уголь) стоит маленький открытый автомобиль. На водительском сидении совершенно безучастно развалился человек в костюме. Нам были видны только лацканы пиджака и небрежно опущенный узел галстука. Тут Шутник сделал какое-то сумасшедшее усилие и почти поднял меня на ноги.

– Давай, шевелись - прорычал он, - не видишь, что твориться?

Мы неловко попытались развернуться, но тут раздался новый звук: раввин, где-то потерявший и лук, и шапку из перьев, прыгнул из темноты на капот машины. От сотрясения остатки лобового стекла посыпались прямо на водителя, но тот не пошевелился. Раввин вглянул на него, и лицо его передернулось; он пригнулся, чтобы поближе рассмотреть сидящего за рулем. Когда он повернулся к нам, то это снова был раввин – растерянный полуодетый раввин. Он неловко соскочил на землю и сказал:

– Послушайте, я же в него не попал… кажется. Так как же...

Тут, как бы впервые заметив, что мы связаны, раввин вытащил из кармана маленький складной нож и попытался его открыть. Но руки, видимо, дрожали, и он, пробормотав что-то, впился в лезвие зубами и так размашисто полоснул по шнуру, что я дернулся, а Шутник снова зарычал.

Освободившись, он быстро шагнул к машине и наклонился. Рядом беспокойно затоптался раввин. Мне не хотелось подходить. Недавно съеденное мясо нехорошо поднялось куда-то к горлу. Я смотрел на широкий мутный овал далекой стены - видимо был включен дальний свет и фары работали исправно - и думал, что если добраться до нее, а потом и до двери... Соображать, что произошло, моя голова отказывалась категорически. Хватит анализа и самоанализа. Проклятые реальности снова обманули меня и, кажется, я стал свидетелем, если не соучастником, настоящего убийства.

– Ну что, ребе, доигрались в Чингачгука, а? – Шутник оперся о дверцу и картинно скрестил руки. И только голос, нервически истончившись, выдавал нехорошее волнение.
– Ну, и где же ваш Великий Бизон?

– Я же говорю, я в него не попал. Стекло разбил, да, но где стрела? Я не понимаю! Ничего не понимаю!

Раввин был близок к истерике, а Шутник, наоборот, успокаивался и, по-моему, наслаждался испугом раввина.

– Ну и что же будем делать? – спросил он тоном напрашивающегося на взятку чиновника.
– Ситуация хреновая, ребе, очень хреновая. Что молчите? Из-за вас в Доме все поставят с ног на голову, да и вообще… Думайте, ребе: человек-то мертв. И, самое главное, какой человек! Это Марк Мазель, ребе. Тот самый. Мне самому страшно подумать, что будет дальше.

Я не очень понимал, зачем Шутнику нужно стращать и без того растерянного раввина. Это походило на шантаж, да только что взять с несчастного полуголого человека.

Раввин боком, что-то бормоча под нос, обошел вокруг машины, попал в свет фар, отгородив от меня спасительную стену, и снова подошел к Шутнику.

– У вас есть только один выход, ребе. Да что я говорю – у нас есть только один выход. Закопать его где-нибудь и отогнать машину подальше в темноту. Здесь, в середине, есть одно местечко, я покажу. А потом, ребе, мы, все трое, идем к Вольфу. И все.

Раввин внимательно посмотрел на Шутника, неопределенно покачал головой, и вдруг резко отодвинул, почти отбросил его от машины, открыл дверь и наклонился над телом водителя. Легкий Шутник налетел на меня, вцепился ледяной рукой в плечо и хмыкнул, как бы приглашая поучаствовать в затее. А мир плыл вокруг, и только желтое пятно на стене оставалось неподвижным маячком среди очумевших реальностей.

Раввин тем временем обернулся к нам, и выражение его лица было еще более странным, чем тогда, когда он вынырнул из темноты со своим луком. Шутник еще сильнее вцепился в мое плечо.