The House

– Вот так всегда: мелочь, ерунда, маленький пустячок может испортить большое дело, понимаете? – Раввин прислонился к машине почти так же, как недавно Шутник.

– Великий Бизон – это не ваши паршивые игры в реальности. В этом сумасшедшем Доме и самому нетрудно сойти с ума, но... Я попал сюда случайно, но сейчас очень рад... Послушайте, если Бог создал человека по своему образу и подобию, то лучший способ понять Бога – это изучать человека. Вот такая дурацкая мысль пришла мне в голову. Зачем копаться в старых книгах, где в конце концов натыкаешься на то, что все это истина, только если ты в нее веришь? В истину нельзя верить или не верить, понимаете? А вот Великий Бизон не предлагает верить. Есть стрела, она летит. И когда она попадает в цель – это Великий Бизон. Но когда не попадает – это тоже Великий Бизон. Можно сказать, что он - на острие стрелы. Нужно в него верить? Кольните себя этой стрелой и поймете. Идолопоклонники от страха и дурости ему молились. Но что Великому Бизону их молитвы? Зачем ему вообще молитвы? Я посмотрел на людей, поковырялся и понял – люди произошли от обезьяны, Великий Бизон тут не причем!

Похоже, раввину было плохо, очень плохо. Мне стало даже жаль его. Мне. Но не Шутнику. Он отпустил мое плечо и легонько, как будто боясь спугнуть, шагнул к раввину.

– Ребе, пора кончать это дело, слышите? Я думаю там, наверху, сейчас не до Марка. Но это пока. Оставьте ваши проповеди для адвоката, хорошо? Давайте, вытаскивайте его из машины. Быстро.

Раввин как будто не слышал. Он неторопливо снял свои кривые очки, поискал, чем бы их вытереть, не нашел, повернулся к покойнику и стал протирать стекла полой его пиджака. Мы с Шутником переглянулись. По-моему, нужно было побыстрей убираться отсюда - к Вольфу, к Джулии, куда угодно. Но бесцеремонный Шутник не хотел оставлять сумасшедшего в покое. Он повернулся ко мне:

– Слышишь, соучастник, придется и тебе помочь, а то от ребе толку мало.

Ну уж нет! Мне жаль раввина с его бесполезным Бизоном, но становиться по-настоящему соучастником я не хочу. Не хочу и не могу! И хватит с меня покойников! Я попятился от машины в темноту. Тяжелая, удушающая слабость, как тогда на крыше, накатила на меня. Сумасшедший раввин, непонятный, а может и опасный Шутник, да еще и мертвец – славная компания!

Наверное, я бы кинулся в сторону и, против воли, закричал. Но случилось то, чего я подсознательно ожидал, хотя и отчаялся в последнюю секунду. Я увидел, как отлетел от машины раввин, а вслед ему вытянулась над дверцей рука, держащая сломанную стрелу. Раввин нырнул в темноту, а Шутник, стоявший лицом ко мне, тряхнул головой ему вслед, оскалился в страшноватой улыбке, но головы не повернул.

Человек в костюме буднично вылез из машины, аккуратно прикрыл дверцу и шагнул к Шутнику. Он был небольшого роста и рядом с длинным перекошенным Шутником смотрелся довольно комично.

– Ну что, хорошо же ты встречаешь друзей, приятель! А говорил – мясо, костер, тихая беседа... Или не говорил? А вместо этого посылаешь всяких идиотов стрелять в меня. Если бы я вовремя не нагнулся, этот твой индеец испортил бы всю игру. А так он испортил только кожанное сиденье. Но все равно - молодец этот раввин!

Спокойная небрежность, с которой он говорил, напомнила мне злополучного Гарри. Те же барственные, вальяжные манеры. Только Гарри казался простодушным увальнем рядом с этим маленьким ядовитым человечком.

– А ты бы еще на реактивном самолете к костру подрулил, Марк!

По-моему, Шутник пытался отвечать в тон ожившему приятелю, но получалось у него плохо: видно было, что он недотягивает, что нет уверенности, а есть легкий такой, холодящий отголосок страха. Странно.

Марк подошел поближе к Шутнику и положил руку на скошеное плечо. Шутник чуть дернулся – то ли хотел сбросить эту маленькую руку, то ли, наоборот, присесть.

– А ты ведь думал, что похороны не удались? Так вот, сообщаю: прекрасно удались. Вышло даже лучше, чем предполагалось. А тут еще твой сумасшедший раввин... Как он там говорил – Великий Бизон на наконечнике стрелы? Есть в этом что-то, определенно есть. Ну а поскольку зарывать меня, по крайней мере сегодня, не нужно, то садись в машину, поедем.

Он подтолкнул Шутника, который отпрянул от машины, как от горящей печи, но тут же понял, что проиграл – показал испуг, и повернулся ко мне, давая этому Марку понять, что он не один. Тот тоже обернулся, и я почувствовал, что начинаю подыгрывать его мягкой, но очень недоброй светскости: поправил сбившийся ворот халата и, как мог элегантно, подтянул штаны.

– Мистер Мазель, это... – Шутник запнулся - он явно не помнил, как меня зовут, - смущенно скомкал церемонию, но потом нашелся: это от ваших, его Джулия привела, ты должен знать.

– Ну конечно, мы и его возьмем с собой, может оказаться очень кстати. Ты же знаешь, куда мы едем, там все кстати.

Он даже не посмотрел на меня толком, так – скользнул взглядом, и полез в машину. Мне совсем не хотелось куда-то ехать в этим Мазелем, но Шутник, отбросив показную независимость, снова вцепился в меня и потащил к открытой дверце. То есть он, как бы дружески, приобнял меня, пропуская вперед, но я понимал, что дергаться не стоит: я не раввин, и отбросить эту худую цепкую руку не получится.

Втискиваться втроем в маленький двухместный автомобиль, даже если все трое худы – дело довольно неприятное; во всяком случае, я оказался между двух сидений сжатый благоухающим хорошим одеколоном Мазелем и остро пахнущим потом Шутником. Снизу жестко уперлась в копчик железяка ручного тормоза. Мазель, чуть наклонившись вперед, посмотрел на Шутника, потом на меня - с нехорошим сюрпризом во взгляде - и резко развернул машину. Маленький автомобиль, с целым табуном лошадей под капотом, понесся в темноту. Я не понимал, как Мазель ориентируется по подпрыгивающим в дыре света дальним стенам. На такой скорости аттракцион мог закончиться страшным лобовым ударом, и я вжался, отодвигаясь от Мазеля, в острый бок Шутника. Шутник недовольно поерзал, но промолчал. Он сидел откинув голову назад и закрыв глаза. Я тоже зажмурился, но так было еще страшней и противней. Тут машину легко подбросило, и мы въехали в круто уходящий куда-то вниз широкий коридор, быстро проскочили его и остановились в типичном гараже с подъемником, ящиками с инструментом и запахом бензина и масла. После всех этих быстро меняющихся реальностей обстановка была столь обычна и незатейлива, что мне представилось, как мы вылезаем из машины, и Мазель, подняв капот, просит помочь ему сменить масло или завернуть потуже гайку.

Он, и в самом деле, заехал на лапы подъемника, вылез и молча пошел к небольшой боковой двери. Я, чувствуя облегчение, шагнул за ним, но почувствовал упершийся в спину взгляд Шутника. Он пытался что-то сказать мне глазами, даже выпучил их на секунду, но понять, что он хочет, было совершенно невозможно.

Мазель открыл дверь, кивнул нам и стал подниматься куда-то по крутой металлической лестнице. Шутник живо выскочил из машины, подтолкнул меня к двери, а сам шагнул в сторону и, выдвинув один из ящиков, вытащил небольшой, но по виду тяжелый, блестяший как хирургический инструмент разводной ключ - и сунул его в карман. Шаги на лестнице приостановились, и голос Мазеля, сохраняющий все ту же светскость, сказал:

– Не делай глупостей, Шутник, не заставляй разочаровываться в твоих способностях. Ты-то ведь не раввин.

Мазель опустился на несколько ступенек и присел, в проеме показалось его интеллигентное улыбающееся лицо. Он не мог видеть Шутника - мешала открытая дверь, но на меня по-прежнему не смотрел, а обращался в пространство:

– Я же сказал, что похороны прекрасно удались, не так ли? Или ты тоже хочешь поиграть в Великого Бизона?

Шутник придвинулся ко мне, поймал взгляд Мазеля, кисло улыбнулся и выбросил ключ на землю.

– У тебя, Марк, разыгралось воображение. Я, как ворона, люблю красивые блестящие вещицы, говорил ведь тебе.

Он снова пытался держать се6я на равной ноге с Мазелем, но и сейчас получалось плохо: кислое выражение так и не сошло с лица, а когда Мазель стал снова подниматься по лестнице, он воровато оглянулся на лежащий ключ. Я не знал, как вести себя с этими двумя, скорее врагами, чем друзьями: один меня просто не видел, а второй, несмотря на все подмигивания, не дал бы мне уйти отсюда, если бы я попытался. Похоже, что Шутник почему-то не мог противиться воле Мазеля, а меня не отпускал из нежелания оставаться с тем одному.