The House

Он замолчал. А я почему-то подумал, что такая долгая тишина и темнота как-то не вяжется со всем происшедшим. Что-то другое должно было последовать за взрывами, проваливающимися этажами, искореженными перилами. Ну конечно – ведь грохот, толчки, пыль... Где же сирены мчащихся к месту происшествия пожарных, полиции, скорой помощи? Почему нас никто не беспокоит? Может быть, я просто неверно оценил время? Но все равно: вот-вот здесь будет толпа зевак, прожектора, усиленные мегафонами команды и муравьиные шлемы пожарных.

А Мазель тихо сидел где-то рядом со мной. И снова, усиленные темнотой, покалывания неведомых сигналов: я понял, что Мазель совсем не удручен случившимся, не раздавлен, а, наоборот, доволен; что что-то такое и должно было случиться по его сценарию, а, может быть, это было сомнительное удовольствие человека, оказавшегося правым в своих самых худших опасениях.

– Ну что, - сказал я, аккуратно привставая с жесткой ступеньки, - сейчас нас начнут спасать. Как вы думаете, следует изображать на лице шок от случившегося и рассказывать о подозрительном запахе газа?

Я еще не закончил фразы, как почувствовал, что зря взял этот тон. С Мазелем, даже скрытым темнотой, он не годился. Я услышал, как он хмыкнул и тоже поднялся на ноги.

– А как вы думаете, почему это пожарные и полиция так задерживаются? То есть, они, конечно, почти всегда опаздывают, но, все-таки, не настолько же. Кстати, зажигалка с вами? Нет? Ну вот и прекрасно. Значит, вы натолкнулись в полной темноте на оборванные перила и яму вместо площадки и решили, что Дом и в самом деле перестал существовать? Это весьма и весьма косвенные доказательства. Ну, еще я вам говорил... Но вы ведь уже научились никому здесь не верить, я надеюсь. А теперь вы получаете косвенное доказательство, что все это очередной фокус, хотя бы потому, что снаружи никак не отреагировали на взрыв.

Он замолчал, предлагая мне прислушаться. Дом, взорванный или нет, был тих. Внизу, где-то под нами, послышался шорох. А этажом выше вдруг яростно хлопнула дверь.

– Вот и представьте себе положение, - нарочито громко заговорил Мазель, и я понял, что он уже поднялся выше, на площадку, куда выходили двери квартир, - может ли кто-нибудь знать, что же на самом-то деле натворил? Даже я сам - человек, который это все устроил? Я имею в виду чемоданчик. Потому, что – играть так играть: в одну из конфет кладется смертельный яд, потом в коробке все они перемешиваются, да еще вдобавок половина просто выбрасывается, а оставшиеся предлагаются игрокам.

– Это называется «русская рулетка», - произнес я в темноту.

– Ничего подобного. Ни один из играющих не знает наверняка, есть ли там, в этой коробке, конфета с ядом. Нюанс, но тут ведь все на нюансах…

– Именно поэтому и начался такой ажиотаж, когда исчез Сэм с этим чемоданом.

Голос прозвучал где-то совсем близко, а может быть это была просто акустика. Но язвительного тона Шутника она не изменила. И, почти сразу, снова хлопнула дверь. Намеренно громко. Судя по паузе, Мазель не ожидал услышать Шутника. Его подчеркнутое обращение ко мне было, конечно, приемом. Он обращался к Темноте, к Дому. А Шутника, видимо, считал погребенным в подвале, что ли? Пауза тянулась и тянулась, и я уже решил, что Мазель куда-то ушел, так же неожиданно, как и появился. Но он кашлянул где-то рядом и сказал, теперь уж точно обращаясь ко мне одному:

– Ажиотаж вокруг Сэма и чемодана возник только потому, что я подумал, что Сэм совсем ушел из Дома. Согласитесь, оставить нас без такой игрушки… А теперь он сидит где-то у себя, на шестнадцатом этаже и уж последнюю-то кнопку никогда не нажмет. Но зато будет тешить себя иллюзией, что в его руках…

Мазель был как раз тем человеком, чьи заблуждения почему-то приятно было разрушить. Но я немного помедлил, представляя себе его снова обретшую уверенность физиономию, и только потом невинно заметил, что чемодан-то вовсе не у Сэма, а как раз у Шутника. Я ожидал удивления, может быть испуга или негодования. Но Мазель, помолчав, очень буднично заметил, что уж этот-то, сластолюбец, никогда этого не сделает, и что даже обидно, до чего просто все получается.

– Бедный Сэм, - добавил он, - теперь будет мучиться, что почти развалил Дом, но ведь ни за что не пойдет проверить, был ли взрыв на самом деле. И я его понимаю. Ну да ладно. Я устал немного и иду спать. Если еще побудете немного в Доме, заходите в гости, Алекс. Я живу на пятом этаже. Покажу вам парочку любопытных вещей. Вам, наверное, будет приятно узнать, что вы произвели неизгладимое впечатление на… впрочем имя вам ничего не скажет. Она говорила, что впервые вы встретились в подвале. Да, и вот еще: рак кожи в последней стадии – мучительнейшая вещь. Гарри был счастлив от него избавиться. Хотя все получилось грустно. Кто же мог ожидать, что все так испугаются, а? Да, грустно. Ну, всего доброго.

До сих пор Мазель только говорил. Можно было верить или не верить сказаному. Он рассудочно улыбался в темноте, мягко двигал руками, приходил и уходил. Вот только что, он прошел мимо меня, совсем рядом, задев меня полой пиджака. Но сейчас шел он вниз! По лестнице! Даже если никакого взрыва не было, я сам проверил: после лестничного марша с загнутыми перилами – пустота! И Мазель спокойно ушел туда...

Я рванулся было задержать его, но почувствовал, что уже поздно, что не успею, что в темноте могу и сам… Я не сдвинулся с места, и знакомое уже липкое бессилие сноровисто спеленало мозг. Вот сейчас, в тишине, откуда-то далеко снизу долетит звук удара. Но – никаких звуков. Ах так, подумал я, ну и ладно! В таком случае я тоже отправляюсь вниз и, проходя мимо пятого этажа, мысленно извинюсь перед Мазелем за несостоявшийся визит. Как-нибудь в следующий раз. Странное, дурацкое ощущение...

Мазель ведь почти наверняка упал. Откуда я знаю, какой звук бывает от упавшего тела? Это так далеко внизу. Но до самого конца он меня мистифицировал. Хорошо, я тоже пойду вниз, пусть за шутки самоубийцы - недостойные шутки человека, решившего, что не только своей, но и моей жизнью он вправе распорядиться - ответит… Кто ответит? Не важно! Перед кем? Перед Богом, сократившимся до туповатого Бизона? Что должен делать человек в такой ситуации? Что предлагает распавшийся на кусочки здравый смысл? Все наши ответы не сходятся с вопросами. Бог, как хороший политик, говорит туманно и всегда не о том, о чем спрашивают. Вот сейчас пойду и свалюсь с какого-то там этажа. Мазель вот говорил, что непонятное раздражает. Ничего подобного! Я, непонятно зачем, иду вниз по ступенькам в полной темноте и подозреваю, что мой прыжок в пустоту может и не состояться, что, вместо пропасти, я снова обнаружу покрытую плиткой площадку между этажами. И это будет легко и понятно, но как раздражительно! Будь у меня сейчас под рукой та самая последняя кнопка, я бы с удовольствием ее нажал. И если бы взрыва не получилось, то тогда в Доме появился бы монстр, персонифицированный Великий Бизон, который залил бы Дом кровью, кровью и спермой. Так, кажется, говорил раввин? И так бы и случилось. Но, кнопки у меня нет, поэтому я просто иду вперед в полной темноте.

Однако двигаюсь я не очень быстро. Меня останавливает капля, побежавшая у меня по щеке. Что это? Я плачу? Тут еще одна капля, побольше, бьет меня по макушке. Я машинально поднимаю голову как раз в тот момент, когда в меня вонзается узкий луч фонаря. Обжигает глаза. Кончатся ли когда нибудь эти бессмысленные, вылезающие одно из другого, приключения?

– Пойдем наверх, - говорит раввин и, впервые с тех пор, как я его встретил, говорит с интонациями нормального человека,- нечего тебе тут, в полной темноте, делать одному. Все в порядке, слышишь?

Вяло, очень вяло, я повернулся и пошел наверх. Раввин опустил фонарь, и я увидел, что на лестнице мелкими изломанными ручейками поблескивает вода. Я подошел поближе к раввину и попросил фонарь. Он переступил ногами в лужице и протянул мне черную увесистую дубинку - я видел такие только у полицейских, которые почему-то никогда не приедут нас спасать.

Если это и была декорация, то такого мастерского исполнения я еще не встречал, даже здесь, в Доме. Еще не совсем улегшаяся пыль дымком вилась под лучом, но позволяла разглядеть довольно далеко внизу торчащие как корни обрывки арматуры, вывороченные куски стен. Мне показалось, что я вижу черную фигурку, неестественно маленькую на вздыбившихся, оскаленных бетонных плитах. Раввин стоял рядом, прислонясь к уцелевшим перилам, и тоже смотрел вниз.