The House

Дальше... Ах, какое восхитительное слово «дальше». Оно подразумевает, некое прошедшее время, о котором можно рассказывать, отстраненность рассказчика от происходящего. Славно и странно порой, как легко и просто запредельность и неосмысляемость укладывается в простую логику повторяемого время от времени «дальше». Так вот – дальше ничего не было. По крайней мере, мне так казалось. Я стоял, прижав пыльный плоский чемодан к груди, у края площадки. Ступенькой ниже, за моей спиной, застыла Джулия. А впереди, так и не отпустив друг друга, почти прижавшись, смотрели на меня Сэм и раввин.

– Три, пять, десять тонн строительного гипса - это очень много пыли, я вам скажу, - послышалось с нижней площадки, - особенно если уронить все эти мешки в шахту лифта с шестнадцатого этажа. Даже в подвале – пыль.

В луче фонаря блестнули стекла и метнулись длинные черные припорошенные волосы. Шутник выставил вперед руку, заслоняясь от света, и я заметил, что ладонь у него испачкана в крови. Он слегка покачивался и говорил совершенно пьяным голосом.

– И среди пыльного безмолвия я встречаю знакомые лица. Только не говорите мне, что это Алекс нажал на кнопку, я не поверю. Ребе, это вас Великий Бизон надоумил или у Сэма хватило мужества проверить, как все это работает? Впрочем, теперь это неважно.

Он, крепко держась за перила, поднялся ко мне, покривившись, взял чемодан, помахал им перед носом у Сэма, как бы предлагая убедиться, что никакой ошибки нет, что это именно он и это именно тот самый чемодан, и стал неторопливо спускаться по лестнице.

Ну вот, очередной розыгрыш, неожиданный даже для Сэма. Значит, Дом не обвалился! Сбросили из-под крыши мешки с гипсом, и, конечно, удар получился ощутимый; мешки порвались – поэтому и пыль. А человек, нажимающий последнюю, третью кнопку либо чувствует себя неудавшимся самоубийцей (отвратительное ощущение), либо сидит на крыше в полной уверенности, что все кончено, и под ним провал в шестнадцать этажей, а он – преступник, погубивший в этом провале с десяток жизней.

Что-то бормоча себе под нос, Шутник скрылся в темноте, пробираясь к себе в подвал пешком. Он был всего лишь этажом ниже нас, когда Джулия вскочила и, не говоря ни слова, тоже исчезла вслед за Шутником. Я оглянулся на Сэма. Он поднял валявшийся фонарь, зачем-то посветил в потолок, подвигал луч туда-сюда. Безразлично пожал плечами и, толкнув ближайшую дверь, скрылся в темноте квартиры.

Раввин тоже посмотрел на потолок, потом подошел в шахте лифта, прижался лицом к сетке и скосил глаза, пытаясь вглядеться в темноту. Но что он мог там рассмотреть?

– Говорил ведь – надо уходить отсюда! Ну зачем все эти сложности! – он стукнул по сетке, взвилась пыль, но раввин этого не заметил, снова приник к сетке и крикнул в пустоту шахты. – Зачем?!

А я вдруг сообразил, что Сэм унес фонарь, но раввина прекрасно видно. Это, правда слабо, в полнакала, загорелась лампа под потолком. Ну все, облегченно решил я, действительно пора уходить. Сеанс окончен. Пока кто-нибудь не решил нажать еще одну кнопку. Пока меня не нашел оправившийся от взрыва Мазель. Пока я, в очередной раз, не уснул в очередной ванне. Насколько мог стойко, я шел по кромке этого бреда, участвовал в непонятных мне играх и даже - правда совсем не надолго - получил в обладание Джулию. Покрытый пылью, я, не обращая внимания на раввина, что-то бормочущего мне вслед, стал медленно спускаться по лестнице.

Следующий этаж был все еще погружен во тьму, и все остальные под ним тоже. Ну и что? Шестнадцать этажей – это совсем немного, особенно если спускаться вниз. И если существуют перила, за которые можно держаться - аккуратные полированные металлические перила, полого и удобно скользящие под рукой. Случилось только то, что случилось. Разве могу я винить себя за глупое и неожиданное участие в казни, если даже Дом рушится не по-настоящему. Я теперь не уверен, была ли, например, Джулия настоящей или так, надувная кукла, умело дергающаяся благодаря хитроумному механизму. Ну а сам я, ведомый, покорный и молчаливый субъект, что там у меня внутри? Может быть тоже железяки, позволяющие ходить, двигаться, дышать. А что еще? Робкая душа? К черту все это! Марш-марш, вниз. Когда-то, невообразимо давно, я вошел из горячего полудня в респектабельный дом...

Темнота способствует погружению в себя. Я так задумался, мерно касаясь рукой перил и переставляя ноги, что не сразу почувствовал неладное. Просто рука моя почему-то перестала скользить вниз, а с разгона пошла вверх и вбок. Это неожиданное движение сбило меня с шага, и я благоразумно остановился.

Держась за искореженные перила, я попытался нащупать ногой следующую ступеньку. Но следующей не было. Пустота. Меня не прошиб холодный пот, не пошла мурашками кожа. Я вполне буднично присел на оставшиеся ступеньки и только рука крепко держала прогнутый железный прут.

Интересно, откуда же тогда пришел неутомимый Шутник? И куда делся потом, вместе с Джулией? Какие же мешки с гипсом, если я сижу перед пропастью в тринадцать, да, в тринадцать этажей! Нехорошее подозрение, что все это, весь страшный и слишком реалистический спектакль затеян только для одного зрителя – для меня, заворочалось в глубокой, как волчья нора, темноте. Но этого просто не может быть – обрушить Дом, чтобы впечатлить ничего не значащего, случайного человека! Значит, мне просто необычайно повезло оказаться здесь в то самое время, когда… Ну и что? Я ведь уже давно отказался от попыток что-либо понять. Чтобы лучше усвоить эту мысль, я вслух произнес:

– Я давно уже не пытаюсь что-либо понять.

– Ну и правильно.

И я опять никак не отреагировал. В темноте кто-то осторожно дотронулся до меня и, судя по слабым шорохам, присел ступенькой выше. Сам не понимаю, как я узнал его – тут и голос, и еще обострившаяся чувствительность кожи, какими-то точками и полосами ловящей слабые колыхания во тьме. И эти же ощущения подсказали, что одна игра закончена, правила заменены, но начинается другая, в которой я могу спокойно сидеть над обломками прежнего Дома.

– Маленькие люди опасны своей непредсказуемостью, - сказал Мазель, и я не совсем понял, кого он имеет в виду, - то есть не непредсказуемостью, а кажущейся простотой реакций. Взяли да и нажали кнопку. А ведь понятно было, что ни в коем случае не следует. Даже если есть шанс, что не взорвется. Это ведь вы, Алекс? Вы шли вниз? М-да… Вот и нет Дома.

Он замолчал, а я неожиданно простил ему и жестокую шутку казни, и последующую погоню. Это в той, ушедшей игре, он был надменным и свирепым божком, а сейчас рядом сидел усталый и немного растерянный человечек. Во всяком случае, я легко представил его сейчас в помятом и грязном костюме, с опущенной головой.

– А зачем все это было нужно? – спросил я, неуклюже выражая сочувствие, - чемодан, кнопки, мины под Домом?

– А зачем Богу нужно было указывать Адаму, какое дерево было запретным в райском саду? Зачем оно вообще там росло? Странно ведь, правда? Почему-то мы прощаем нелогичность поведения только Богу и самим себе, но не другим людям. Вот вы – покрутились по Дому, что-то увидели краем глаза, что-то услышали... Признайтесь, что временами вас сильно раздражало полное отсутствие какой-либо логики. Все врут, многозначительно рассказывают всякую ерунду, занимаются глупостями. И никто ничего толком объяснить не может. Так ведь? Ну а я вам сейчас открою самую большую тайну – никто ничего и сам не понимает. Отсюда и многозначительность. А копаться, доискиваясь до того, зачем и почему в самом деле... Ну выпотрошите вы медвежонка, торжествуя, убедитесь, что внутри опилки, ура! А потом? Медвежонка-то уже не будет. А кучку опилок и плюшевую тряпочку к себе в кровать не положишь. Так что лучше уж не трогать. Вот Дом и существовал...