Тихий дом

– Вижу и тебя, старина, Никита заразил выписками!

– Заразил, чего скрывать. Память слабеет, а разобраться, что творится с нами, хочется. Вот и таскаю с собой блокнот, да иной раз заглядываю, чтобы подумать со смыслом. Это в тему сегодняшнего застолья. Вот послушай: "Определение украинству было дано еще в 1912 году профессором Стороженко в книге "Происхождене и сущность украинофильства". "Украинцы" - это особый вид людей. Родившись русским, украинец не чувствует себя русским, отрицает в самом себе свою "русскость" и злобно ненавидит все русское. Он согласен, чтобы его называли кафром, готтентотом - кем угодно, но только не русским. Слова: Русь, русский, Россия, российский - действуют на него, как красный платок на быка. Без пены у рта он не может их слышать. Но особенно раздражают "украинца" старинные, предковские названия: Малая Русь, Малороссия, малорусский, малороссийский. Слыша их, он бешено кричит: "Ганьба!" ("Позор!" От польск. ha'nba). Это объясняется тем, что многие из "украинцев" по тупости и невежеству полагают, будто бы в этих названиях кроется что-то пренебрежительное или презрительное по отношению к населению Южной России".

– Он захлопнул блокнот и сунул в карман брюк.
– Слышал - двенадцатый год прошлого века!

– Да читал я про эту нашу беду. Ведь беда-то наша, общая. Это как ссора братьев - и глупо, и стыдно, и просто так замирить их невозможно. Разве только, пока сами не осознают, что натворили и не бросятся друг к другу с плачем: прости меня грешного.

Долго ли коротко ли, под разговоры и ворчание дошли до своего дома. Из помещений в угловой части раздавались жужжание и голоса рабочих - там продолжались строительные работы, что поднимало настроение и вселяло страх приближения в моей жизни крепких перемен. Не успели войти в квартиру и захлопнуть дверь, как Назарыч схватил меня за плечо и прошептал:

– Андрюха, зуб даю: сейчас будет продолжение украинской темы.

– У тебя что, старый, горилка еще не выветрилась? Или ты в пророки подался?

– Видишь, туфли немецкие, - показал он корявым пальцем на обувную пару, стоящую у стены.
– Это Шефа! А он, между прочим, сам-то из Полтавы родом. Так что жди развития темы, нутром чую.

На кухне в обществе Никиты сидел за столом Василий Иванович и по-домашнему, с аппетитом хлебал борщ, сваренный Мариной. Не без труда оторвавшись от смакования ярко-красного запашистого супа, старый бандит поднял хитрющие глазки, солидно привстал и отвесил шутовской поклон.

– Приветствую, Андрей! Это хорошо, что ты из гостей. Значит сытый, и мне больше борща достанется. Ха-ха-ха... А то, может, налить? Очень вкусный борщец! Можно сказать, душевный борщецкий!

– Благодарю, Василий Иванович, - кивнул я вежливо, - нас в гостях закормили украинскими разносолами, боюсь, мне дня три есть не захочется.

– А я ведь по делу, Андрей, - зловеще тихо произнес в абсолютной тишине Шеф. Только сейчас я обратил внимание, что Назарыч и Никита притихли, склонив головы. Такой вот страх на подчиненных нагнал почитатель борща и драгоценностей.

– Кто бы сомневался, - хмыкнул я задиристо. Не хватало еще и мне встать перед ним по стойке смирно. Не дождется урка! Как сказал бы сейчас Маяковский: у постсоветских собственная гордость, на бандитов смотрим свысока.

– Тебе доложили о выполнении наших обязательств? Храм построен, усадьба возвращена владельцу, то есть тебе, господин помещик. Что еще? Фирму у деревенских рейдеров отняли, и теперь Никита ею управляет по твоей команде. Дом здешний и твой деревенский - оба отремонтированы. Как видишь, мы все сделали. Теперь твой ход!

– Это вы, простите, про что?
– попросил я уточнения.

– Ах, он не понимает!
– Шеф сжал кулаки и заиграл вставной челюстью. Потом успокоился, обмяк и съел еще две ложки борща.
– Прости, забыл совсем. У вас же всё делается по послушанию. Так ведь?
– Он достал из кармана пиджака конверт и протянул мне.

В конверте лежал чек на крупную сумму и записка, написанная игуменом: "Андрей, Василий Иванович был у меня, доложил о проделанной работе. Если ты не против, благословляю отдать ему камень. По-моему, он заслужил награду, а нам с тобой эти драгоценности ни к чему. Ведь мы с тобой монахи, не так ли! С Богом. Недостойный игумен Паисий".

– Деньги - это моральная компенсация за тюрьму и остаток ранее оговоренных средств.

– Ну что ж, пойдемте, - махнул я рукой, приглашая всех троих следовать за мной.

Открыл дверь в свою комнату, впустил гостей, они гуськом, затаив дыхание вошли и прижались к стене, пропуская меня к книжному шкафу. Я раздвинул книги, достал шкатулку и поставил на стол. Из стакана с карандашами вытряхнул крошечный ключик, открыл шкатулку. Гости подались вперед. Порывшись в старом хламе, нашел медальон и протянул его Шефу. Тот взял в руки и сел на кровать.

– Это он? Что-то выглядит как-то несерьезно.

– Если бы серьезно, вы бы давно его к рукам прибрали. Белый металл - платина, а зеленый бриллиант покрыт специальным лаком, чтобы выглядел попроще. Как видите, благодаря этой маленькой хитрости камень ценой в пятьдесят миллионов и сохранился.

– Что же вы!..
– Шеф полоснул жгучим взором подчиненных.

– Василий Иванович, уважаемый, - стал успокаивать авторитета, - да вы поймите, дело это Божие, и камень до построения храма находился под особой Божией защитой. Так что вы его могли получить только после построения нашей церкви. Мы все, - я обвел рукой присутствующих, - выполняем волю Божию, и не иначе. Так что не ругайте ни себя ни этих достойных людей, ни меня.

– Не могу!..
– всхлипнул Шеф.
– Не могу понять!.. Я всю братву на рога поставил! Я чуть от страха не окочурился. Это же какие деньги!
– Он поднял на меня налитые кровью глаза.
– ...А ты вот так просто хранил в коробке! Так просто отдаешь чужому дяде? Тебе что, не жалко?

– Нет, чего тут жалеть. Безделушка свое дело сделала. Храм-то построен. А это не камешек какой-то, а ворота в рай. Понимаете - в блаженную вечность! Радуйтесь, люди, мы все стали причастниками рая.

– Да какой там рай, мальчишка!
– взревел старик.
– Мы еще здесь, на земле, не все дела сделали. А что если завтра война? А что если очередной кризис сожрет все деньги? У меня-то теперь есть гарантия, - он поднял камень, - гарантия выживания. Я с этим бриллиантом где угодно выживу. Но я не понимаю, почему ты так легко расстаешься с полусотней миллионов?

– А, вот оно что, - закивал я, - ваше рождение на Украине, эта любовь к борщу и традиционная бескорыстная любовь к деньгам. Теперь все понятно - и с вами, и с Украиной... Только в отличие от ваших малороссийских земляков, вам удалось храм построить. Так что, дорогой Василий Иванович, в отличие от них, вы еще в очень даже неплохом положении.

Старый бандит аккуратно положил медальон во внутренний карман пиджака, вжикнул молнией, застегнулся на все пуговицы... и заплакал навзрыд. Из перекошенного рта вырвались обрывки нехороших слов, из которых мне удалось разобрать лишь "москали похании", "быдла ватное" и "якый я дурэнь". Отрыдав нормативное время, Шеф резко встал, распрямился, сгорбился, втянул голову в плечи и вышел из квартиры. Следом выбежал Никита с забытыми немецкими туфлями подмышкой - старик ушел босиком. Расстроился, наверное...

– А я что!
– всхрапнул Назарыч, глядя из-под бровей старым сторожевым псом.
– Я ни причем! Мне бы в нашем храме до смертыньки грехи свои отмолить бы...

– Ну, думается, мы тебе в этом поможем.

– Да? А, ну да, ты же в храме служить будешь. А Украину и я люблю! И песни у них душевные, и борщ вкусный, и перцовка тоже очень даже.
– Погладил он выползший из-под брюк живот, обычно плоский.
– До сих пор всё тут горит.

– Попей чайку, старина, затуши пламя.
– Я возбужденно взмахнул рукой.
– А Киев - разве мы не любим? А Полтаву, Одессу, Харьков, Запорожье, Донецк? А Днепр, до середины которого редкая птица долетит! А вареники чего стоят? А черноглазые девчины в венках и лентах? А загорелые дочерна старушки с кроткими опущенными долу очами! А степи, Назарыч! Ты ходил по этим широким степям с ковылем, татарником и полынью! Да это же все наше, родное!