Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья
Шрифт:
Наконец эмир Хусейн прибыл в Гузар, где Тимур успешно форсировал расширение своих собственных вооруженных сил, так как оказалось, что предстояла великая битва с Ильясом Ходжей. В этой требующей решения ситуации было целесообразно также застраховаться действенной поддержкой из области сокровенного. Гузар, как, пожалуй, любое место в тогдашнем исламском мире, имел своего святого: это Ходжа Размаз55, могилу которого разыскивали оба, Хусейн и Тимур. Они вымаливали благословение у покоящегося там и давали клятву друг другу в нерушимой дружбе и верности.
Посланник Бога говорит: «Хороший сон — одна из 46 частей пророчества!56» Как только вечная воля благодаря всезнающей мудрой заботе всевышнего и святого создателя помечает локон на лбу справедливого богопочитания счастливчика знаком избранности и характеризует триумфальную фигуру словами в роскошном обрамлении: «Тебя мы сделали нашим наместником на земле» 57, полирует также его блестящий разум платком присвоенного успеха и освещает его яркой проницательностью; и в нем отражается облик закрытой девы сокрытого, а сокрытые девы закрытых событий, прежде чем они произойдут, поднимают завесу многозначности перед его предвидящим глазом. Одно из окон в мир сокрытого, через который человеческий ум может узнать заранее будущие события, это сновидение, как свидетельствует вышеупомянутое благословенное слово Пророка.
Тоглук-Тимур, хан северного улуса Чагатая, незадолго до этого умер; его сыну Ильясу Ходже пришлось вернуться через Яксарт, чтобы вступить на трон своего отца60. Ильяс еще находился в войске «бандитов», лагерь которого был под Кешем, но известие о кончине хана вызвало среди монголов нерешительность, так что они не распологали необходимой силой воли, чтобы выступить против врагов. Во всяком случае враги одержали блестящую победу. Ильяс и несколько его эмиров, среди них и мавераннахрские, которые, в противоположность Тимуру, остались верны присяге, попали в плен. Однако «намечавшийся» правитель был снова освобожден. В обоснование этого говорилось, что натура тюрков удерживает их от того, чтобы не уважать хана 61. Тимур преследовал монголов через Яксарт до Ташкента. Только потом вернулся он назад и вскоре после этого, впервые с тех пор как покинул область Хилманд, увидед снова свою жену, сестру эмира Ху-сейна62. Самарканд был назначен местом проведения княжеского дня, на котором хотели решить, как теперь нужно управлять страной между Оксом и Яксартом.
Так как господство хана северного улуса на юге окончилось, чистого эмирата не должно было быть. Это нарушало все традиции. Созвали всех князей юга, родословная которых восходила к Чагатаю, и обсуждали, кого нужно посадить на ханский трон южного улуса. Выбор пал на некоего Кабулшаха, которого почитали как святого дервиша и стихи которого еще в начале пятнадцатого столетия пользовались большой любовью63. Этот Кабулшах, которому сначала нужно было сбросить платье суфия, прежде чем его можно было посадить на трон64, не был, конечно, человеком, могущим каким-то образом дать отпор эмиру Хусейну, который совершенно очевидно желал для себя роль его дяди и деда и претендовал на власть в Ма-вераннахре. Напрасно Кабулшах снова и снова предостерегал эмира от высокомерия и произвола. Отношения между ними назвать хорошими было нельзя. Насколько эти замечания источников заслуживают нашего доверия, трудно сказать. Они могут иметь цель подготовить читателя к предстоящему описанию поединка между Хусейном и Тимуром и способствовать хорошему впечатлению в пользу последнего. Фактом является, конечно, то, что Хусейн дал избранному им хану регентство, длившееся только четырнадцать месяцев, а потом, следуя дурному примеру своего дяди Абдаллаха, убрал с дороги65.
Мир, который установился после самаркандского дня князя в Мавераннахре и позволил всем родам провести зиму 1364-1365 гг. на их родных угодьях66, держался только на улаживании интересов эмиров. Хусейн, более того, хотел обеспечить себе власть по давно известному, но тем не менее непригодному образцу, приказывая убивать тех мавераннахрских вождей, которые дружили в 1364 году с Ильясом Ходжей, поскольку он мог их схватить. Более того, он повздорил с Тимуром, который хотел освободить некоторых пленных, так как они были связаны дружбой с его отцом. Хусейн сначала будто бы согласился с этим, но освобождение не состоялось. Все были убиты, не без последующего одобрения или даже помощи Хусейна67. Так пала тень на отношения между Тимуром и Хусейном. Снова могло закрасться подозрение у Тимура, что и вокруг его шеи скоро затянется петля. У эмира Хусейна не могло поблекнуть воспоминание о выгоде, которую извлек из отношения к северному хану его последователь.
1365 год, год змеи, принес неблагоприятное расположение Юпитера и Сатурна, которого уже давно все боялись — небесное событие, с ужасом ожидавшееся на исламском западе68. И действительно: несчастье объявилось, так как монголы не желали давать покоя. Тревожные известия, поступавшие весной с севера, Тимур отправлял дальше Хусейну, который приказал ему переправиться через Яксарт и двинуться в Ташкент. Сам Хусейн следовал со своими вооруженными силами на некотором расстоянии. Когда выстроились для битвы, стало ясно, что на этот раз мааераннахр-цы превосходят числом. Полные уверенности в успехе, они ожидали битву. Вдруг, когда уже готовы были ее начать, разразилась страшная гроза; гремел гром и сверкала молния, дождь лил как из ведра. Монголы, которые ввиду превосходства мавераннахрцев выжидали и еще не начали битву, укутали в войлочные накидки военное снаряжение и оставались в укрытии. Они оберегали свое оружие от сырости. Нападающим такая возможность не представилась. Они были застигнуты врасплох этими ливневыми водопадами, обувь и одежда полностью пропитались водой, стали тяжелыми и жесткими. Местность мгновенно превратилась в глубокую трясину, лошади лишь с большим трудом продвигались вперед. Луки теряли свою упругость, становились расслабленными, «как дрожащие парализованные», перья стрел и острия стали мягкими. Вместо того чтобы отойти, войска Хусейна и Тимура продолжали атаковать с бесполезным героизмом. Когда они приблизились к монголам, те отбросили в сторону войлочные накидки и смогли со своими отдохнувшими лошадьми и боеспособным оружием начать битву.
В этих обстоятельствах было чудом, что монголы, которые пользовались в крайне бедственном положении волшебным средством, дождевым камнем69, не тотчас же одержали победу. Первый день битвы, кажется, ничего не решил. Только на следующее утро все окончилось для мавераннахрцев поражением. Уже за несколько
дней до этого между Хусейном и Тимуром был сильный спор из-за тактики в этом неожиданном повороте дела; Хусейн в своей ярости даже велел поколотить пешего посыльного Тимура. Когда теперь «бандиты» собрались для продуманной контратаки, Хусейн занервничал и бежал, советуя Тимуру сделать то же самое. Тимур пытался немного позже под Самаркандом построить линию обороны, но это не удалось и, таким образом, ему пришлось спасаться еще раз бегством из страны севернее Окса. С остатками своего войска он добрался до Балха. Там они отдыхали, набирались новых сил, вероятно, удивляясь тому, что монголы не гонятся за ними. В конце 1365 года Тимур узнал, что в стране между Оксом и Яксартом бесчинствуют уже только единичные войсковые группы «бандитов»; главные силы монголов отказались от борьбы; под Самаркандом их лошади стали жертвами эпидемии70. Тимур и Хусейн возвратились каждый на свою родину и оставались там на всю зиму, чтобы весной 1366 года вернуть себе Самарканд, где со времен монгольского разгрома преобладала самооборона горожан71.Поражение, вошедшее в анналы как «илистая война», и его последствия окончательно расстроили отношения между эмиром Хусейном и его последователем Тимуром. Во время битвы за Самарканд оба работали еще рука об руку; и Тимур еще поддерживал его вскоре после того, как Хусейн хотел взять в жены дочь правителя Хорезма и должен был собрать соответствующий ныкуп за невесту. От эмиров, которые были тесно связаны с Тимуром, Хусейн потребовал значительные суммы; они роптали, но наконец смирились, так как требования Хусейна, пожалуй, не выходили за рамки обычного. Только количество этих требований вызывало их недовольство, их посчитали признаком жадности. Несмотря ни на что Тимур и сейчас еще не видел причины, чтобы порвать с Хусейном. Он выручил собственными средствами неплатежеспособных или недовольных эмиров и даже не побоялся вручить Хусейну украшения своей жены, сестры Хусейна72. После этого Тимур отошел на территорию Кеша, власть Тимура над которой Хусейн подтвердил ему только после настоятельной просьбы. Без сомнения, в те дни Тимур еще признавал в Ху-сейне законного властителя Мавераннахра, господство которого было узаконено возведением на престол Кабулшаха и который поэтому по праву ожидал повиновения. Но, вероятно, после урегулирования своих дел в злобе он ушел от Хусейна, чтобы навестить свой родной край.
В окружении Хусейна, который хотел, породнившись с султаном Хорезма, подтвердить ранг правителя, равного султану, возвысившемуся над эмирами, нельзя было хорошо говорить о Тимуре. Раздумывали о том, как можно было бы устранить его посредством интриги. Поддельное письмо, в котором шла речь о действиях Тимура, указывающих на государственную измену, попало в Самарканде хану и Хусейну в руки. Когда Тимур услышал об этих уловках своих противников, он сразу же поскакал туда, чтобы доказать свою невиновность. Эмиры, которые затеяли заговор, спасались спешно бегством в Ход-жент. После этого коварства у Тимура созрело решение поднять мятеж против Хусейна, человека, который окружил себя доносчиками и интриганами73. В своем осуждении Хусейна Тимур был не одинок, может быть, даже не он замыслил заговор. Поддержку он нашел к тому же у ясавурьян, которые, помнится, уже однажды стояли на той же стороне, что и он74. К этому напряженному времени относится также смерть Улджей Тюркен Аджас, жены Тимура. Хусейн сознавал, что его бывший зять в дальнейшем не будет больше считаться с семейными связями75.
Осенью 1366 года76, года лошади, ситуация обостряется. Война между эмиром Хусейном и мятежниками, представителем которых теперь, по-видимому, является Тимур, кажется неизбежной. Однако Хусейн хочет избежать войны и несколько раз предлагает переговоры. Тимур наконец дает согласие. Его войско остается в Гузаре; только триста конников сопровождают его, из которых двести должны ждать на некотором расстоянии от условленного места встречи. Тимур не замечает, что его заманивают в ловушку. Попытка предупредить его заканчивается крахом. Только точное знание местности помогает ему не попасть в руки врагов77. Но его войско рассеивается в разные стороны после такого неудачного поворота дел. Снова он стоит перед провалом. С трудом ему удается пробиться от Гузара на Карши, где он оставил своих родственников. Тимур не видит иного выхода, как отправиться с ними в Махан, где они надеются переждать в безопасности ближайшие события у того тюркского бека, который несколько лет назад помог ему в беде78. В дальнейшем Тимуру удается смелостью и хитростью уберечь себя и свой маленький отряд, к которому присоединились несколько боевых товарищей, от грозящей гибели и подготовить новое предприятие. Как только он переправился через Оке, то посылает по одному посланнику к Муидж-ад-дину, правителю Герата, и к Мухаммеду Бегу, по ходатайству которого Тимур когда-то был освобожден из заточения79. Два с половиной месяца живет он в палатке южнее Окса: ни от одного из двоих нет ответа. Купцов, которые едут в Мавераннахр, он заставляет поверить, что уже служит Муидж-ад-Дину. У клеветников Тимура это целенаправленное ложное сообщение вызывает желаемый эффект. Им становится жутко. Их предводители освобождают крепость Карши, чтобы в случае внезапного нападения Тимура не попасть в тяжелое положение. На самом же деле Тимур всего с 243 воинами переправился через Окс. На некотором расстоянии от Карши они сделали остановку. Ночью Тимур производит разведку, как можно захватить крепость, в которой еще находится слабый гарнизон. Он переходит вброд городской ров, находит главный вход засыпанным землей. На башне он определяет, наконец, возможность проникнуть в крепость. Тимур поворачивает обратно, ведет по грязи свой отряд, показывает ему место, где следует установить лестницы, с сотней воинов захватывает снаружи ворота. Захватчики находят пьяных стражников крепко спящими; они их убивают. Топором разбивают снаружи ворота, освобождают вход. Громкий крик радости из-за удавшегося нападения будит жителей80. Тимур вернулся.
Ликование было преждевременным. Эмир Муса из рода Тайжиджутов, вражеский комендант, в источниках описываемый как злейший противник Тимура, сразу же увидел слабость его положения. Тимур сидел в крепости как в ловушке. Должен ли он отважиться атаковать противника, который сомкнул осадное кольцо вокруг крепости? Саиф-ад-дин, старый соратник, предостерегал: в данный момент звезды очень неблагоприятны. И опрос песка тоже принес результат, который предвещает беду. На следующее утро не было времени заглянуть через окно предсказаний в мир сокрытого. Некоторые из рубак на стороне Тимура не желали связывать себе руки и решились на прорыв; он оказался успешным, и разгорелась вскоре перед крепостью кровавая битва. Она окончилась победой Тимура. Осаждающие бежали, среди них эмир Муса и его гарем, защищаемый другим эмиром. Тимур крикнул ему, что он его пощадит, только чтобы тот немедленно оставил женщин; эмир сразу же послушался, радуясь, что он легко отделался. Тимур гнался за продолжающими убегать женщинами. С ними был слуга, который натянул лук и прицелился, когда преследователь приблизился. Тимур сразу же остановился — его пронзила мысль, что было бы большим позором получить ранение во время погони за женщинами и добычей. Другие его сторонники торопились, но не смогли догнать убегавших. Таким образом, жена эмира Мусы, дочь Баязи-да из рода Джелаиров, которая была беременна, не была опозорена — и это знак провидения (пишет хронист), так как именно той Арзу Малик Адже было предначертано позже стать одной из жен Тимура81.