Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья
Шрифт:
В это время эмиры и принцы центра, после того как они расстались с принцессами, добрались до Бухары .Оттуда они установили связь с Шахрухом, который, помнится, имел резиденцию в Герате и управлял Хорасаном. К нему обратились они за помощью; он должен их поддержать в том, чтобы выполнить завещание Тимура. Полного единодушия среди них тоже не было. Во всяком случае все, кто притворился, что воля Тимура для него священна, решили переправиться через Оке в направлении юга; они присоединились к Шахруху, который расположился лагерем под Андхоем. Между тем Халил Султан добрался до Самарканда восемнадцатого марта 1405 года. Как следовало ожидать по положению дел, он завладел им и скопившимися в нем сокровищами. Чтобы хотя бы для вида исполнить последнюю волю Тимура, на трон марионеточного хана посадили девятилетнего мальчика, племянника того Пир Мухаммеда, которому когда-то так бесцеремонно помешали взять на себя власть — кровь Чингисидов уже давно самым разнообразным образом вошла в потомство Тимура. Через несколько дней после этого удара, которым завещание «господина счастливых обстоятельств» таким бессовестным образом было превратно истолковано, Халил велел повторить траурную церемонию у гроба Тимура, лучше инсценировав ее, чем прежде. Снова родственники и друзья и все жители должны были надеть черную одежду и причитать; чтобы подчеркнуть при этом усердие бедных и дервишей,
Халил Султан был не последним победителем в борьбе за власть: поэтому хронисты осудили его деяния, но в оправдание принца учли, что его на все подстрекала та самая любовница Шад Малик53. Целых четыре года понадобилось Халилу Султану, чтобы промотать все то, что награбил и натащил в Самарканд его дед в бесконечных военных походах. Совсем иначе, чем завоеватель мира, хотел все сделать его внук54. И та дама усиленно его в этом поддерживала; он в конце концов до такой степени стал зависим от нее, что стал пренебрегать самыми элементарными обязанностями по отношению к вдовам Тимура. Он должен был бы их выдать замуж за высокопоставленных лиц или влиятельных принцев. Но что он сделал вместо этого? Он выбрал для них мужей, которые даже не имели права служить во дворе Тимура55. В общем и целом злая сплетня!
Но не из-за расточительности или неуважения к гарему Тимура он потерпел крах. На то есть более очевидные причины. Началось переселение народов из Ма-вераннахра; все, кто пережил войну и угон, устремились к себе на родину 56. И в Мавераннахре было достаточно ссор, чтобы подорвать позицию Халила Султана. Тот самый Аллахдад, который из-за невыполнимого приказа Тимура, должно быть, еще боялся за свою жизнь, больше не заботился о своих обязанностях, несмотря на противоположные распоряжения нового властителя; выстроенный с таким трудом фронт против Моголистана развалился, командующие войсками стали воевать друг с другом; Аллахдад пробился в Самарканд, помирился там с Халилом Султаном, стал его визирем. К востоку от Яксарта эмиры без руководителя объединились с монголами; кипчаки угрожали Хорезму; с юга, из Кандагара Пир Мухаммед продвинулся в область Балха, чтобы завладеть своим наследием. И Султан Хусейн спутал все планы, отошел от Халила, бежал в Герат и встретил радушный прием у Шахруха57. Попытки самаркандцев установить связь с Мираншахом и его сыном Абу Бакром и таким образом получить поддержку на западе не удались58. Чем запутаннее была ситуация, тем больше влияния приобретал Шахрух, только потому что он смог выждать и еще не был втянут в войны. Пир Мухаммед установил с ним контакт и старался убедить его в том, что его обязанность осуществить последнюю волю умершего; Шахрух должен был с боями освободить путь в Самарканд для него, который собственными силами, вероятно, не мог победить войска Халила Султана. О том, что Пир Мухаммед может вступить во владение всем наследством Тимура, уже давно не было речи — и по положению дел больше уже и быть не могло. Речь в прошении Пир Мухаммеда к Шахруху шла только о господстве над Мавераннахром59.
К войне между Мавераннахром и Хорасаном — по старому образцу — вынуждали обстоятельства. Летом 1407 года Халил Султан приказал восстановить крепость Термеза и подчинил ее командованию Аллах-дада; на противоположном берегу Окса войска Шахруха соорудили форт60. Между тем придворные интриги в Самарканде становились все более невыносимыми. Халил Султан находился в подчинении у своей любовницы, об этом уже знали давно; а она была зависима от своего слуги Баба Термеса. Это было что-то новое и дало повод строящим козни друг другу эмирам теперь самим выступить против него. Один из них, Худайдад, во время одного налета в 1409 году взял в плен внука Тимура и присвоил себе господство над Самаркандом.
Теперь ничто больше не держит Шахруха в Хорасане, он наступает на столицу. Худайдад бежит с Халилом Султаном в Андижан, к границе Моголистана. Однако там, в одиночестве, принц и свергнутый правитель долго не выдерживает. Он рискует вернуться в Самарканд; ему удается примириться с его дядей Шахрухом, который великодушно сводит его с горячо любимой Шах Малик, из-за которой было так много осложнений. Позже Шахрух назначает Халила наместником Рея. Но Шахрух не только великодушен, он также осторожен. Халил Султан умирает, едва успев приступить к исполнению своих обязанностей — предположительно от яда61.
Смертная оболочка Тимура покоилась во время всех этих беспорядков, всех этих позорных интриг в здании, в котором несколько лет назад был похоронен Мухаммед Султан. Сириец Ибн Арабшах, который во время господства Халила Султана, говорят, пребывал в Самарканде62, оставил нам описание внутренней части этого временного мавзолея: могила была накрыта коврами; оружие Тимура и другие предметы из его личного имущества, все украшенные драгоценными камнями, были укреплены на стенах, золотые и серебряные подсвечники свисали с потолков; ковры из шелка и парчи заглушали шаги посетителей, которые в большом количестве являлись день за днем, надеясь на то, что у могилы этого великого человека будут услышаны их молитвы. Даже тот, кто проезжал мимо снаружи, кланялся, слезая с лошади, чтобы почтить мертвого. Как пишет Ибн Арабшах, набальзамированный труп переложили в стальной гроб, который сделал кузнец из Шираза63.
Когда в 1409 году Шахрух захватил Самарканд, он, верный приверженец шариата, положил конец такому запрещенному исламским законом культу. Имущество «господина счастливых обстоятельств», выставленное на обозрение, было переведено в государственную казну. Вскоре после этого Шахрух выполнил давнее желание своего мертвого отца. Труп того самого сайда Берке, который однажды предсказал64 ему господство, был доставлен из Андхоя в Самарканд и снова захоронен в одном мавзолее в непосредственной близости с могилой Мухаммеда Султана. Тимур был перенесен и покоился отныне в ногах сайда65, а рядом с Тимуром положили его внука Мухаммеда Султана на вечный покой. Позже другие Тимуриды были захоронены в комплексе зданий, который получил, наконец, название Гур-Эмир, Мавзолей эмира66. Советские археологи в 1941 году открыли гробы; все
они были из дерева, от стали не было и следа. В одном они нашли скелет высокого мужчины67 с искривлениями на правом плече и правом колене — именно таким описал его Ибн Хальдун68.Пусть «господин счастливых обстоятельств», защищенный от дальнейшей назойливости, ждет в мире для воскрешения и суда!
Ибн Арабшах, автор самого значительного жизнеописания Тимура, был родом из Дамаска. Там он родился в ноябре 1388 года. «Случилось так, что во время испытания года 803 (нач. 22 августа 1400 г.) я отправился от проклятого Тимура в Самарканд вместе со своей матерью и своими братьями — а затем в страну Катхай, чтобы поискать возвышенные религиозные знания. Я остался в Мавераннахре, посвятив себя этому занятию». Это замечание выходит из-под пера самого Ибн Арабшаха, оно было написано в то время, когда он уже давно не жил в сфере власти Ти-муридов. Относился ли он в возрасте двенадцати лет к угнанным на Восток жителям Дамаска? Его слова скорее доводят до сведения, что его мать со своими сыновьями шла по собственному почину. В Мавераннахре и в Моголистане — эта страна, по-видимому, подразумевается под Катхаем — у него была возможность жить полностью своими занятиями; он изучал персидский язык, постигал письменность также монгольскую. Но прежде всего он общался со значительными учеными, которые ввели его в шариат и другие традиционные науки ислама. Большей частью, как говорит Шамс-ад-дин аль-Газари1, эти учителя прибыли с Запада. В 1407 году Ибн Арабшах был еще в Самарканде: время правления Халила Султана, богатое скандалами, он описывает очень живо — те годы, в которые сыновья и дети Тимура как раз не дорожили его памятью2. Ибн Арабшах, говорят, потом вскоре отправился на родину — так как сокровища были потрачены впустую, ученые разлетелись во все страны света.Через Хорезм, Астрахань, Крым, где он задерживался по мере надобности на некоторое время, вел его путь к Османам, которым он служил около десяти лет. В начале декабря 1421 года, к празднеству жертвоприношения, в Алеппо он снова ступил на сирийскую землю3.
Не столько эта немного упадочная среда Халила Султана в Самарканде определила образ Тимура в изображении Ибн Арабшаха, сколько понимание мира учеными шариата и знатоками традиционных исламских наук. Для них Тимур был кем-то вроде мутази-лита, борца за направление веры, давно побежденное суннизмом, приписывавшее людям способность к свободным решениям и действиям с собственной ответственностью за них, результаты которых можно было определить внутримировыми критериями. «Если ты честен, ты будешь спасен», — гласил девиз на перстне с печатью Тимура. Сверх того, в его непосредственном окружении постоянно был один мутазилит, а именно тот самый хорезмиец Абд аль-Джаббар! Мы встречали его перед Дамаском, где он переводил речь Ибн Хальдуна, обращенную к Тимуру4. Тогда «господин счастливых обстоятельств», разозленный разрушением могил двух жен Пророка, как уже прежде в Алеппо, подверг строгому допросу местных ученых5. Муавия, первый халиф Омейядов (прав. 660-680), но прежде всего его сын Язид (прав. 680-684) взяли на себя тяжелую вину за их войны против Али, двоюродного брата и зятя Пророка, и против сына Али Хусейна: они злодеи6. Этим утверждением Тимур затронул старый исламский спор, который закончили в суннизме примиряющей формулой, что можно только добром поминать предков, сподвижников пророка Мухаммеда; ни о ком из них нельзя сказать ничего плохого. На вопрос, кому следует приписать вину за роковые ранние гражданские войны, тот вопрос, из которого пышно произросла ненависть между приверженцами разных сторон, не могли ответить когда-то и мутазилиты. Но они настаивали на том, что здесь замешана была приписываемая кому-то вина и, следовательно, одна из обеих сторон, должно быть, совершила тяжкий грех. Но так как по учению суннитов, существа совсем не обладают могущественностью бытия, необходимой для самостоятельных действий, человек не может также привлечь к ответственности противников гражданской войны7. Когда Тимур несмотря на это говорил о преступниках, его собеседники, должно быть, вспоминали о мутазилитском ходе мыслей. Конечно, завоеватель был далек от мысли раздувать теологический диспут; неизвестно, разбирался ли он вообще в этой области. Для него речь шла в Дамаске лишь о чуждой ему позиции сирийских предков по отношению к Алидам, его «духовным предкам»8. Разве не нужно было бы чествовать сирийских предков так же, как он, Тимур, чествовал Алидов, а также Чингисидов?9
Для сторонников унаследованного ислама шариата было, во всяком случае, решенным делом, что монгольские завоеватели — и Тимур тоже — в кощунственной манере признавали свою собственную способность, свои действия, просчитанные наперед, свою смелость основой своих успехов. Хулагу спросил последнего багдадского Аббасида, почему он вовремя не вооружался для войны, и тот ответил ссылкой на предназначение бога10. Борца за человеческую независимость видели и в Тимуре. Его далеко идущие планы, его хитрый образ действий — все говорило за это! Так были распланированы его повседневные дела, а игра в шахматы заполняла часы его наслаждений! Но все человеческие планы — это в конце концов переоценка самого себя, ведущая к гибели. Это мораль, вытекающая из истории жизни того дерзкого Тимура, каким описал его Ибн Арабшах. Великолепная сцена, в которой зима предвещает предстоящую гибель «господину счастливых обстоятельств», тащившемуся вперед из последних сил, показывает нам квинтэссенцию толкования, которое может дать ученый суннитского шариата образу Тимура 11.
И Ибн Арабшах не боится обострить это толкование до неприятного, Хорезмийский литератор, известный своим метким сарказмом, рассказал ему, как он однажды пришел к Тимуру, когда тот сидя на холме наблюдал за ходом битвы, охраняемый лишь двумя слугами. Чтобы получить еще лучший обзор происходящего, Тимур приказал обоим поднять его высоко и поставить на ноги. Они схватили его под мышки, подняли и принесли к входу в палатку. Вдруг ему пришлось отослать одного из слуг по какому-то важному делу, и рассказчик должен был теперь помогать поддерживать полководца; затем и для второго слуги появилось неотложное поручение, и Тимур крикнул: «Пустите меня на землю!». «И он упал, как гнилая кость!.. Я остался с ним один, — продолжил рассказчик, — тут Тимур обратился ко мне со словами: «Посмотри на мою слабость и беспомощность! У меня нет руки, которая может хватать, нет ноги, которая может бегать; если бы меня положили, я бы погиб. Оставшись один, я не могу себе ни принести пользу, ни навредить, ни принести добро, ни отразить зло! А теперь сообрази, как всевышний Бог подчинил мне людей, облегчил мне доступ к закрытым странам, как он сделал так, что страх передо мной заставляет дрожать Восток и Запад! Как он усмирял передо мной королей и великих правителей, хосровов и цезарей! Разве все это не его дела?! Кем же я являюсь, как не тем Сатихом без костей?12 Для меня не существует ворот для входа, нет собственных сил — только эти действия (Бога)!» — и он заплакал, и я тоже должен был плакать, пока слезы не увлажнили отворот на моем рукаве». «Теперь посмотри на этого беспомощного высушенного сурка!13, — торжествует Ибн Арабшах, — как же он в конце концов пришел к теории о предназначении!»14