Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья
Шрифт:
Соборную мечеть в Самарканде начали строить сразу после возвращения Тимура из Индии. И во время семилетней кампании Тимура не покидала мысль, что он должен увековечить славу достойными внимания архитектурными сооружениями. После своих побед в Сирии и разрушения Багдада он отправился в конце 1401 года в зимний лагерь в Карабах. Во время охоты он наткнулся на разрушенный канал длиной около десяти парасангов, который брал свое начало из Аракса и впадал в Каспийское море. Только в течение одного месяца Тимур велел восстановить канал. Он назвал его каналом Барласа, чтобы имя рода, из которого он вышел, навсегда осталось связанным с этим добрым делом, так как он надеялся, что на берегах поселятся люди и построят деревни и мельницы, так чтобы его дело дало толчок расцвету страны19. Завоеватель мира, которому Бог или небо дало в руки ключи ко всем странам, обнаруживает своими делами, что у него в распоряжении были бесконечные сокровища милости20, а она бывает двух видов; уничтожение врагов и создание освобожденной империи. К концу семилетней кампании он дал поручение восстановить Багдад, превращенный в развалины, и снова позволить расцвести измученному Ираку:
Так как теперь благородный Бог подчинил все обитаемые страны во всем мире исполняемым приказам, мы желаем, чтобы, подобно тому, как повсюду знают последствия нашего гнева, и наши милости и благодеяния записали и читали о них. Так как султан— тень Бога, он с одной стороны, сжигает горящим пламенем своего гнева врагов, а с другой стороны, в состоянии милосердия и доброты зажигает свечи великодушия во мраке души
Так Шами, свидетель событий, заставляет говорить «господина счастливых обстоятельств», что все сановники согласились с этим намерением. Багдад всегда был оплотом набожной учености; забота о возрождении этого города и всего Двуречья обещала долговечную славу в земной жизни и обретение заслуги перед потусторонним миром. Принцу доверили задачу руководить восстановлением и «смазывать раны раненых той страны мазью справедливости таким обра-эм, что (уже) в будущем году... паломники смогут оттуда отправиться в Хиджаз» . Усилия, направленные на восстановление Багдада, служили цели расширить влияние Тимура на оба священных города, как было ему предложено посольством Хиджаза в начале индийского похода23. После того как мамлюкское войско не сумело под Дамаском дать ему отпор24, он мог вполне считать себя самым могущественным исламским султаном и претендовать на Мекку и Медину. Но забота о расцвете завоеванной — и поэтому подчиненной законной власти — страны заключается в том, чтобы она (забота) проявлялась как неотделимое дополнение силы гнева. Великодушие и гнев — дополнительные аспекты получаемой от Бога власти, и именно только что названная цель показывает, чему должны оба служить: восстановлению и поддержанию основанного Богом и отражающегося, между прочим, в обрядах паломников порядка земной жизни. Там, где это удается, рай уже обеспечен.
«Именно бог назначил вас наместниками на земле и одного из вас возвысил на несколько ступеней над другими, чтобы испытать вас в обстоятельствах, которые он вам создавал» (сура 6, 165). «Он позволил вам возникнуть из земли и приказал вам самим добывать себе пропитание» (сура И, 61). Этими двумя стихами Корана25 Шами открывает свое сообщение о еще одном благотворительном деле Тимура: он велел восстановить город Байлакан, расположенный северо-западнее Муганской степи недалеко от западного берега Аракса, который был уничтожен в 1220 году монголами26. План соответствовал образцу, которого обычно придерживались «в Туране» и которому следовал Тимур в подобных делах в Иране: размечался вехами большой четырехугольник, который разбивался на меньшие двумя базарными улицами, пересекающимися в правом углу. Размер четырехугольника составлял около тысячи семисот метров; более десяти метров высотой и восьми метров шириной были укрепления. Стороны четырехугольника были защищеныбашнями; жилье для караульных подразделений было встроено в насыпь. Перед ней был вырыт глубокий ров шириной в тридцать метров27. Только месяц, будто бы, продолжались эти работы в городе, утверждает Шами и добавляет, что если бы такое удалось какому-нибудь другому правителю в течение года, то уже был бы повод у всех для удивления.
И люди увидели картину исступления и жажды мести, милости и великодушия в зеркале его управления миром; как только его жажда мести раскрывает длань, все переворачивается вверх дном; и как только губы его доброты сладко улыбаются, он делает все земное веселым и светлым. Да, люди узнали, что господин счастливых обстоятельств является личностью, в которой открывается привлекающее и отталкивающее возвышенного величества (единого Бога)28.
Гнев и доброта укрепляют порядок, который Бог предусматривает для земной жизни. А где могли бы более четко проявиться, чем в столице Тимура Самарканде, гнев и доброта, которыми он управляет миром? Самарканд — центр мира, в нем, вследствие этого, божественный порядок достигает самой высокой, какая только возможна на земле, степени концентрации. Поэтому Самарканд — порог рая. Это символизирует Соборная мечеть, и надписи с цитатами из Корана, размещенные в ней, воскрешают это в памяти у невнимательного. Но не только это сооружение, но и другие должны были вызывать у людей такие представления. Сад, который описал Клавийо, не оставляет в этом сомнения, и дворец, построенный посреди него на искусственном холме, предназначен для избранного небом, единым Богом повелителя мира, усовершенствованного до уровня рая; «Сад Ирама», «Краса мира», «Сад рая» назывались парковые ансамбли, которыми Тимур украшал свою столицу. И ближе к центру мира группировались столицы покоренных стран: Султания, Шираз, Багдад, Дамаск, Каир — так назывались по приказу Тимура разбитые в черте города Самарканда сады29. Три круга, выстроенные в треугольник, Тимур велел отчеканить на своих монетах и выжечь на своем скоте. Они символизировали его господство над тремя частями мира; так полагает, во всяком случае, Клавийо30. Самарканд и окрестности — отражение мирового господства.
Восьмого сентября испанского посла вызвали из описанного выше «рая», чтобы отвести его к Тимуру. Клавийо, вероятно, не знал, что старый завоеватель проводил тогда съезд князей, поэтому в Самарканд съехались многочисленные зависимые властители или их послы. Испанцы случайно встретили в Иране послов мамлюкского султана Фараджа и с тех пор почти всегда оставались вместе с ними. И на аудиенцию им было приказано явиться вместе. Тиму-ридская историография, правда, не принимала во внимание испанцев; с точки зрения Самарканда и мусульман, они были слишком незначительны; важны были, напротив, египтяне, которые к тому же везли подарки, привлекающие внимание: наряду с обычными дорогими тканями и благородными камнями — жираф, «одну из странностей божественного творения», и девять — приносящее счастье число! — экземпляров птицы страуса31.
Путь посланников пролегал по равнине, на которой выстроились сад за садом, а между ними были дома и рынки. Около трех часов пополудни добрались до территории обширного парка за городом; во дворце, который он окружал, «господин счастливых обстоятельств» в те дни устроил прием. Клавийо и его сопровождающие спешились и прежде всего были приглашены в здание, расположенное за пределами парка. Подарки, которые прислал Генрих III, нужно было вручить двум эмирам, которые несли их правителю. После этого посланники могли войти в парк через украшенный кафелем портал; первое, что бросилось в глаза, были шесть слонов, укомплектованных командой. Эмиры, которые взяли подарки к себе, проводили иностранцев в прихожую, в которой они встретили старого человека; как им сказали, это был племянник Тимура. Они почтительно поклонились ему. Затем их провели в другие покои к внукам Тимура, которым они тоже поклонились. Один из принцев потребовал письмо испанского короля, чтобы передать его «господину счастливых обстоятельств». Теперь тот пожелал, чтобы испанцы предстали перед ним. «Тимур находился перед Ливаном роскошного дворца; он сидел на земле. Перед ним фонтан выбрасывал высоко вверх свою воду, и в воде были видны несколько красных яблок. Тимур сидел с подогнутыми ногами на вышитых золотом коврах между круглыми подушками. На нем была шелковая одежда и высокий белый головной убор, на остром конце которого сверкал рубин в обрамлении жемчуга и благородных камней. Как только послы увидели господина, они поклонились, упав на колени и скрестив руки на груди». Это повторили они три раза, делая каждый раз несколько шагов к правителю. По его знаку они, наконец, поднялись и были осыпаны комплиментами со стороны близких доверенных Тимура: все происходило вблизи него, чтобы господин получше мог увидеть, так как он плохо видел. Из-за его преклонного возраста у него совсем закрылись веки. «Как дела у моего сына, короля? В добром ли он здравии?» — осведомился Тимур. Получив ответ, он обратился к своим собеседникам, среди которых был сын Тохтамыша32, и объявил им: «Это послы, которых послал ко мне мой сын, король Испании, великий король франков. Он живет на краю света. Эти франки действительно великий народ, и я хочу благословить короля Испании, моего сына. Было бы хорошо, если бы он вас послал ко мне только с письмом и без подарков, так как я удовлетворен тем, что получил известие о его здоровьи и
его благополучии!» О содержании письма Генриха III должны были сообщить Тимуру немного позже, так как возникли трудности с переводом. Клавийо пишет: «Магистр-теолог» Тимура предложил свои услуги в переводе письма, так как он единственный, кто разбирается в этом. Послов направили в помещение на правой стороне дивана, под которым сидел Тимур. Там они встретили послов китайского императора, которые пришли, чтобы потребовать от Чагатаидов возобновления выплаты дани, прекращенной несколько лет назад33.По настоятельному требованию Тимура испанцам велели занять места, расположенные выше мест для китайцев34 — явный признак напряженности между Самаркандом и династией Мин.
Прибыли другие послы. Как только все были расположены за длинным столом соответственно их значению и распоряжению Тимура, подали еду: громадное количество жареного, вареного, копченого мяса, целых баранов, даже лошадей. Все положили на громадные, разостланные на земле скатерти из кожи. Если Тимур хотел поесть блюдо, приготовленное из какого-нибудь животного, то скатерть подтаскивали к нему, повара спешили с ножами, опускались на колени на скатерть и начинали резать мясо. Куски укладывали в большие миски из серебра, золота или даже фарфора. Лакомым кусочком считалось мясо бедра лошади; и лошадиная требуха и целые бараньи головы накладывались в миски. Подходили другие слуги, посыпали блюдо солью, поливали соусом. И, наконец, накрывали еду несколько раз сложенными хлебными лепешками. Затем сыновья и внуки Тимура и придворные группой в три человека брали по одной миске для правителя и каждого посла и несли их к месту каждого. Гости не успевали поесть из того, что им подавалось, а уже следовала перемена — другие виды мясных блюд; однако было принято кормить остатками — если угодно в данном случае говорить об остатках — сопровождающих послов. «Принесли так много блюд, что было чему удивляться!» — восторгается Клавийо. В конце были поданы фрукты; пить давали, прежде всего, подслащенное жирное молоко.
После трапезы Тимуру были показаны подарки всех посланников, среди них также триста лошадей, которые были переданы ему в тот день. После этого иностранцам показали их жилье35.
Ни в одном из своих садовых дворцов Тимур не находился долго, и тот, в котором он принимал послов, он покинул через неделю. Он переехал в другой, и по этому поводу был устроен праздник, на который было приглашено много гостей, среди них и испанцы. Клавийо описывает новое местопребывание, похожее на то, в котором его поселили после прибытия в Самарканд: сложенный из кирпичей, выложенный кафелем портал, за ним аллеи и деревянные террасы, густые, разнообразные древонасаждения, роскошные палатки из крас-ного сукна и пестрых вышитых золотом тканей, в середине замок с крестообразным основанием, богато украшенный орнаментом. Внутри здания Клавийо увидел обитые серебром и золотом столы, на которых стояли бокалы и кувшины, унизанные благородными камнями; ковры покрывали землю, стены были завешены шелковыми шалями. На праздничный обед испанцы в этот раз опоздали, не объявился их переводчик. Тимур рассердился на принцев, которым было поручено обслуживание иностранцев, из-за их небрежности и дал знать гостям, чтобы следующий раз они незамедлительно последовали приглашению36. Как следует из сообщения Клавийо, до его отъезда двадцать первого ноября ему представлялось достаточно случаев для этого.
Мир встречался в те недели в Самарканде, и отовсюду прибывали послы. Короля испанцев, тех самых франков на западном краю обитаемой земли, Тимур назвал своим «сыном», благосклонное обращение для неверного правителя; этим обращением, например, пользовался и Осман Сулейман Великолепный в 1533 году на мировых переговорах с Габсбургом Фердинандом I37. Притязания на опекунство, которые нельзя определить точнее, эта формула, без сомнения, содержит. Другой конец мира, Китай, оказался в подчинении у «вора и злого человека»38, императора династии Мин; по праву он (Китай) тоже принадлежал к империи Тимура; во всяком случае он видел такие обстоятельства, что подтверждает уже давно подготовленный им поход на восток. И мамлюкский султан Фарадж в глазах «господина счастливых обстоятельств» был не кем иным, как наместником, который теперь отправил своего посла в Самарканд, чтобы поблагодарить за почетную одежду и подарки, которые он получил в июле 1403 года39. И, наконец, священные города ислама! Тот каирский наместник не мог их защищать и расширять, это мог сделать только избранный повелитель мира. Восстановление Багдада уже давно было подготовлено, и в то время как в Самарканде устраивали торжества, Тимур приказал разведать путь в Мекку, замерить святыню и посчитать колонны окружающей ее мечети. Он планировал поход в Мекку, кульминацией которого должно было стать покрытие святыни пожертвованной им кисвой40. Так во времена «господина счастливых обстоятельств» империя разрослась до чудовищных размеров; в Самарканд устремились толпы людей из всех стран света; слышались самые разные языки, можно было любоваться одеждой со всех концов света. Тысячи толпились день за днем, чтобы засвидетельствовать свое почтение Тимуру и вручить ему подарки. Затраты на одежду, которые делали многие иностранцы, казались Хафизи Абру, свидетелю и тимуридско-му летописцу, достойными внимания и вызывали у него восхищение: едва ли был кто-нибудь, кто довольствовался бы обычным полотном; дорогие ткани из Египта и Китая, из провинций Ирана, из Индии и России поражали его. Знатные люди государства и эмиры, продолжает Хафизи Абру, из страха перед гневом Тимура не позволяли себе никакой непорядочности при всех наверняка неизмеримых богатствах, накопившихся в Самарканде, — почему также были как нельзя лучше обеспечены войско и челядь! И сами придворные стали «богатыми на жемчуг и золото, как море и рудник!» «Как нарцисс и лилия украшают они себя серебряным поясом, золотой диадемой!»41
СВАДЬБА
День князя казался Тимуру самым подходящим для женитьбы его пяти внуков, среди них Улугбека (прав. 1447—1449), известного мецената астрономов, ставшего позже правителем Самарканда, которому тогда было десять лет 42. Начало праздника пришлось на девятое октября, по свидетельству Клавийо. Как было принято в подобных случаях, устроили народный праздник, в котором должны были участвовать все ремесла города. Торговцы, повара, мясники, пекари и сапожники, все они по высочайшему приказу должны были явиться и организовать рынок, а также для развлечения толпы выставить на обозрение свою работу43. Жазди описывает происходящее в стихах: он восхваляет витрины торговцев благородными камнями и ювелиров; торговцы сукном разбили палатку из дорогих тканей, внутри сидят певцы «с голосами соловьиными... и похищают сердца мужчин и женщин обольстительным взором»! У каждого ремесла есть такая палатка, всего их, говорят, было сто. Под грохот барабанов и труб, под шум и крики предлагают продавцы фруктов свои плоды. Мясники и кожевники влезли в звериные шкуры: бараны, тигры, львы длинными рядами проходят мимо зрителей; с использованием палок, тростника, веревок и шерсти смастерили подобие верблюда, в который помещен конструктор, «чтобы показать всему миру свое искусство, и теперь ты видишь: как только занавес (в буквальном смысле) падает, творец виден в своем произведении! И так обстоят дела со всем в мире. Взгляни на это острым взглядом! Мир в своей целостности- ничто, и бытие, которое он представляет, остается скрытым для глаза, который молится на образ...»44 Чесальщики шерсти демонстрируют башню с птицами, все изготовлено хлопка и тростника. Дубильщики привязали два па-шкина к верблюду — в каждом стоит юноша, в руках они держат кожаный платок, который они ритмично складывают, топая при этом ногами по дну паланкина и приводя толпу в сильное возбуждение. Ремесленники, плетущие циновки, сплели картину из тончайших нитей тростника, красота которой пристыжала даже Мани, великого художника45. Паяцы и акробаты озадачивали толпу своими фокусами. Один канатоходец больше всех понравился Жазди, но заканчивает он свое стихотворение ссылкой на то, что это было самое малое из всех чудес праздничного дня46. Клавийо коротко касается увеселений в своих сообщениях. Его внимание привлекли многие виселицы, которые были установлены в непосредственной близости. Тимур приказал это сделать, потому что как великодушие, так и беспощадная строгость должны быть одинаково видны во время торжеств47. Руководитель дивана [20] , который управлял Самаркандом во время семилетней кампании, из-за некоторых упущений, как мы уже слышали, был приговорен к смертной казни. По ходатайству его должны были помиловать за взнос громадной суммы, однако, так как у него под пытками не могли больше ничего выжать, он был подвешен за ноги. Привязан к виселице был также начальник конюшни, так как некоторых из трех тысяч коней, переданных Тимуром за семь лет до этого, больше нельзя было найти. Торговцы и ремесленники были казнены за мошенничество. Наказание именно могущественных людей, как говорит Клавийо, сеяло среди населения страх и ужас48.
20
В данном случае — собрание сановников. — Прим. ред.