Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Как далеко мы здесь отклонились от толкования, которое дадут Тимуру столетием позже в Европе периода Ренессанса! В 1577 году Л. Леруа опубликовал свою книгу «La Vicissitude ou Variete des Choses en l`Universe» [21] — попытка понять новый век и сравнить с прошлым, возвращение потерянных знаний, изобретение книгопечатания, компаса и усовершенствований в военном деле, открытие чужих стран, но и появление неизвестных доныне болезней и новых сект, — все это наложило на время свой отпечаток, пишет Леруа, и человеком этой эпохи является не кто иной, как «великих и непобедимый Тимур, который в 1400 году приводил в ужас мир своим именем... Избранный для великий дел — так как несмотря на его нищету вначале в его характере проявилось великодушие к другим — его товарищи выбрали его в игре правителем. Он принял это с хорошим намерением, как тот, кто уже тогда стремился к большим делам по своему разумению, и заставил своих товарищей поклясться в верности. И так как они поклялись ему действовать по его воле и не оставлять его в беде, он вознесся до их предводителя и приказал им отказаться пасти скот, потому что это недостойная деятельность, которая вряд ли служит приобретению славы и богатства, а вместо этого вооружиться и следовать за ним. Так они сумели из своей маленькой низменной участи, в которой они вели унизительную жизнь, прийти к громадному, неожиданному счастью!»15 Ибн Арабшах обратил внимание только на конец; то, что человек делает от своего имени, не что другое, как преступление, знак его высокомерия, и должен быть обречен ввиду непреодолимой силы принуждения Бога. Леруа, напротив, прославляет в Тимуре героя нового времени, который, хорошо понимая возможности, заложенные в человеке, берет судьбу в свои руки; новый человек исследует движение планет, зная, что познание никогда не окончится; неутомимый как сферы он старается извлечь пользу из проницательности и, таким образом, он получает наконец высочайшее земное наслаждение: корону мирового господства! Это план жизни нового времени; знаменитая и пережившая многочисленные постановки пьеса Марло «Маленький барабан» показывает его удивляющейся публике 16.

21

«Превращение или разнообразие вещей во Вселенной» (фр.).

Однако давайте вернемся в исламский мир! В конце описания военного похода в Дели мы подбрасываем вопрос, распоряжался ли Тимур жизнью на земле от собственного имени — как это ценится у героических личностей Леруа и Марло — или он как инструмент божественного провидения считал, что все его действия были, следовательно, только исполнением послания, определенного вне его личности, как предполагает используемая для запугивания, относимая к Чингисхану речь о «биче» или о «гневе» Бога17. Окончательного подтверждения этого добиться было нельзя, так как претендовать на более высокое призвание — это только попытка оправдаться перед третьим; Тимур настроился с этой целью на традицию избранного небом Чингисида18 и в зависимости от успеха он выигрывал в отношении достоверности, конечно, и для себя. Однако истории, подобные встрече Хулагу с последним багдадским халифом, учат тому, чтобы активность предвидения образовала существенный момент этой традиции, и как раз на этом месте загорается неприязнь Ибн Арабшаха.

Обосновать основные положения исламской веры, что мир это дело лично Создателя-Бога — такую задачу ставили перед собой мутазилиты девятого и десятого веков. Что, собственно, «создать» — вокруг этого вопроса вертелось их учение о бытие, и в ответах, которые они давали, они приписывали творению разумный характер. Казалось, во всем господствовал сразу понятный для умного наблюдателя, хотелось бы сказать, повседневный рационализм, который, возвышенный до совершенства, был также рационализмом действий Создателя. Заблуждения в разумном — то есть зло — исходили только из несовершенства Создателя. Ашаритская теология разрушила в десятом веке уверенность, что существует аналогия между творением Бога и истинным, соответствующим шариату разумным действием его созданий. Мутазилиты должны были разыграть еще раз одну и ту же проблему: каким образом разумный, постоянно стремящийся к лучшему — и всегда достижимому благодаря совершенству его сущности — Бог порождает несовершенные существа? Ответ, естественно, гласит: «Потому что он хочет испытать их». Но этот ответ не удовлетворил спрашивающего, так как у него возникает тогда еще вопрос: «Не является ли такое испытание актом произвола?» Ашариты считали, что поступки Бога нельзя измерять разумом, который они объявляли чисто человеческим мерилом, которое нельзя применять к Богу. Бог настолько другой, настолько непостижимый, что его творениям не остается ничего другого, как подчиняться его требованиям без всякого мудрствования. Ашаритское учение о бытие поэтому своеобразным образом представляет радикальным противопоставление создателя и создаваемого. Оно перекладывает всю могущественность бытия только на Создателя; от решения Бога, которое невозможно разгадать, зависит мир в любое мгновение своего существования. Для него не остается существование в прямом значении этого слова. — Это теология, родственная исламу, который выбирает шариат центром существования: предписания шариата — это неизменная, лишенная истории воля Создателя, и эти предписания должны выполняться, далее если они кажутся людям неразумными, как это может происходить от случая к случаю, поясняют ученые-правоведы на основе предания Пророка19.

В противопоставлении понятий «созданный» и «создатель» содержится общий ответ на вопрос о бытие, и для ашаритов он звучит так: Богу присуще вечное, сохраняющееся непостижимо могущественное бытие, творениям же, напротив, присуще существование, срок которого определяется Богом и которому внутри этого срока не хватает любого существования как такового, любой непрерывности: об обоих видах существования можно составить представление, только пока оно называет в чисто формальном отношении бытие существования. Но все же это понятие работает и, таким образом, открывает возможность вслед за Авиценной поразмышлять о том, что является существованием Бога, и прежде всего о том, что такое существование творения. Вопрос о бытие казался сам по себе на первых порах решающим; но опыт учит, что существование преходящей непрерывности в созданном мире является благом. Этим обратили внимание на отдельно существующее и его состояние, на его нечто. Нечто, как пояснил аль-Иджи (ум. 1355)20, никогда не существует в абстрагированной форме; оно всегда возникает в индивидуальном виде. Нечто «человек» даже не существует, пока оно может быть дано в наброске и разработано дальше в уме мыслителя; имеется только конкретный Амир, конкретный Сайд, «частичные тождества»21.

Аль-Иджи оставил это в своей попытке оживления рациональной теологии при достигнутом ашаритами строгом отделении от творческого и созданного бытия. Иначе действовал Ибн аль-Араби; он снова наполнил истонченное до формального понятия бытие, которое охватывало обе области, содержанием, тем, что он хотел, как это уже отмечалось раньше, понимать под ним вечное существование Бога, которое начинает существовать в необозримом многообразии созданного мира. Только в индивидуальном, в отдельном существе, проявляется и постигается нами единственность бытия. Даже сами способы, которыми раскрывалось одно бытие и той самой личности в определенное время, всегда различны. В личности кади Бурхан-ад-дина проявляется сущность Мухаммеда, Иисуса, Моисея и других пророков попеременно и в особых обстоятельствах22. То, что можно знать, по своей сути различно, так же как и различны ощущения, из переработки которых проистекло знание, и именно не из-за различного вида ощущений, а из-за ощущаемых вещей. «Бог превратил в существо23 того, кто воспринимает своими органами восприятия24 окружающую среду»25. Человек, следовательно, тоже по учению о единственности бытия в зависимости от обстоятельств индивидуальное существо, и как одиночка через свои чувства и свой разум он завязывает отношения с другими формами бытия. Но это одно существо — и в этом гениальность двусмысленного образа действий. Ибн аль-Араби является одновременно существом вообще: индивидуальность и единственность Вселенной совпадают!

Учение о единственности бытия скрывало в себе, как уже подчеркивалось в другом месте 26, грубый вызов исламу шариата. Если любой, как всегда, развитой индивид является проявлением единого существования и носит в себе право на свои действия, вопрос об обязывающем характере закона, правильное проявление которого контролируется специалистами, обращен в пустоту27. Вместо этого умозрение о назначении индивида внутри космического хода вещей, в котором складывается существование от вечности к вечности, приобретает большое значение. Пророческий взгляд на это событие, а также на его рациональное, позволяющее предвидеть толкование методами астрологии и других видов искусства предсказания, образует свод над шариатом как традиционное основание управления жизнью. Как «господин счастливых обстоятельств», а не как набожный застенчивый исполнитель шариата предстает Тимур перед своими мусульманскими современниками; как «господин счастливых обстоятельств» он тоже включен в ход истории28 и распоряжается земной жизнью — человек, возвысившийся над себе подобными, неповторимость которого все больше воспринималась его ближайшим окружением как утомительная и мучительная — очевидно, в той мере, в какой он сам был убежден в этой исключительности. И все же его поступки оправдываются как раз не его личностью, не заложенными в ней способностями и не историческими обстоятельствами, в которых он должен ориентироваться, а вовлечением «господина счастливых обстоятельств» в более высокую, сверхиндивидуальную связь. Не человек Тимур сам по себе повелевает странами и народами, а та власть, загадочная и запутанная поверхность которой образует мир сокровенного и подлинный порядок которой может быть увиден в области сокровенного. Итак, здесь тоже такое чуждое нам слияние друг с другом индивидуальности и вселенской единственности!

«Господин счастливых обстоятельств» не только один из многих династий мира, хотя и вышедший далеко за рамки посредственности; он скорее изглаживает из памяти всю предыдущую власть и основывает ее заново. После его появления по праву есть только еще властители, которых он узаконил. Но он сам, его род, не узаконен людьми; его предок засвидетельствован необычным образом. Рашид-ад-дин, летописец поздних ильханов, видит в Чингисхане первого «господина счастливых обстоятельств», а его род начинается с девственницы Алан Кувы. Она забеременела сверхъестественным образом старейшим предком завоевателя мира, избранного миром; родившись от чистого воздуха, Чингисхан объединяет человечество, создает его новый всеобъемлющий порядок подобно тому, как когда-то пророк Мухаммед. Тимур перенимает эти представления, но, как мы уже знаем, продвигает на передний план связь с основателем ислама так открыто, как еще не отваживались это сделать ильханы позднего периода: свет сыновей Али, внуков Мухаммеда, входит в Алан Куву.

Как «господин счастливых обстоятельств» и одновременно человек, которого легендарная история его предков удостоверяет могущественным поверенным Чингисидов29, Тимур одновременно работает по ту сторону существующих политических условий, по другую сторону поведения «диадохов», над великим делом реставрации мирового господства Чингисидов. Европейскому современнику, который, очевидно, ничего не знает обо всем этом, он дает образ борца, который по собственному закону управляет миром.

Благодаря заложенным в нем достоинствам и способностям, которые он использует целеустремленно и целесообразно, он покоряет страны, завоевывает корону власти — высшее наслаждение — и сбрасывает в пыль старый порядок мира: побежденный султан Баязид служит ему скамейкой, на которую он становится, чтобы сесть на трон. Это Тимур, в котором Л. Леруа видит героя эпохи! Законы поведения он носит в себе самом, и ему благоприятствует фортуна именно потому, что он умеет направить парус корабля своей жизни таким образом, что его несет к цели30, которую он определил. Таким образом, кажется, что Тимур воплощает человека, об образе которого Бог в знаменитой «Речи о достоинстве человека» Пико делла Мирандола (1463-1494) говорит: «Ни прочного места, ни свойственного тебе образа, ни особого наследия мы не дали тебе, Адам, для того чтобы ты владел местом, образом, дарами, которые ты выбираешь по собственному желанию и своему решению. Все другие существа получили твердо установленную природу (вещей) и удерживаются нами заранее определенными законами.Одного тебя не связывают никакие ограничения, разве только ты сам себе установишь их по своему желанию, которое я тебе дал. В центр мира поставил я тебя, чтобы тебе было полегче осмотреться вокруг и увидеть все, что в нем есть. Я создал тебя существом ни небесным, ни земным, ни смертным, ни бессмертным, только чтобы ты был своим собственным свободным скульптором и борцом и чтобы смог принять любую форму, какую ты себе только пожелаешь...»31

Незаконченным в исламской культуре остается поворот к несущему ответственность за самого себя человеку, который в меру собственного познания и способностей управляет миром и который может, как отмечает Пико делла Мирандола, возвыситься здесь до ангела, но и деградировать до животного. Почти в одно и то же время в Европе и в исламе наступает образование нового мышления, в котором «единичность творений» получает основную степень32. Но индивидуализация понятия сути ввиду слишком прочной обратной связи единичного с общим, как она существует в исторической идее единственности бытия, не могла в исламском мире одержать победу. К тому же набожность шариата — а с этим и родственное ей толкование отношений между Богом, миром и человеком — окончательно не вытеснена, ее представителям даже удалось, как учит картина о трех тронах Али Аши-ка33, подхватить эти умозрения и использовать для нового обоснования выдвинутой ими позиции! Это своеобразная духовная чересполосица, которая дает фон для необычной жизненной судьбы Тимура. Но почему поворот остается незаконченным? События последних месяцев в жизни Тимура дают нам предварительный ответ на этот вопрос. Но еще прежде чем он умрет, дело его начинает приходить в упадок, и через несколько лет оно будет растрачено зря. Оно не прочное, так как целиком зависит от его личности, «господина счастливых обстоятельств». Нет институтов, которые могли бы продлить работу Тимура. И только если институты власти — а значит и жизненные гарантии индивидуума — достигли определенной плотности и устойчивости34, индивидуум действительно свободен, чтобы управлять миром, и его дело, может быть, переживет его. Это невысказанное предположение35, о котором, может быть, даже не догадывались Пико делла Мирандола и ему подобные авторы; это была предпосылка для проекта нового человека. Если ее не было или если она дана не в достаточной мере, то не каждому человеку может быть просто присуждена возможность самоопределяемого действия, но только одному, на избранность которого в области сокровенного имеются четкие указания — «господину счастливых обстоятельств».

ПЕРЕЧЕНЬ ВАЖНЫХ ПОНЯТИЙ

Аббасиды— династия халифов Багдада (750-1258), а позже — Каира (примерно с 1260); они ведут свою родословную от Аббаса, дяди Пророка Мухаммеда.

Алиды— потомки Али аби Талиба, двоюродного брата и зятя Пророка Мухаммеда.

Ашариты— рационалистическое теологическое течение внутри суннитского ислама, который видит в аль Ашари (ум. 935) своего основателя,

Великий хан— именной глава всех князей, соответственно, ханов, восходящих по родословному дереву к Чингисхану.

Военные ленные поместья— земли, раздаваемые за долгую военную службу.

Двенадцатый имам— глава общины имамитского направления шиитского ислама, якобы исчезнувший в 874 году; имамитские шииты ожидают его возвращения на землю непосредственно перед концом света.

Дервиши— мужчины, которые благодаря особому образу жизни стремились заглянуть в «мир сокровенного»; частично объединенные в общины, они с XIII века представляли приверженцев суфизма.