Тимур-завоеватель и исламский мир позднего средневековья

Десятого марта он снова переправился через Инд, где тем временем соорудили мост. Под Газни он на несколько дней задержался, чтобы проконтролировать продолжение работ у местной крепости. Немного позже он проехал по долине, в которой почитался один святой, Ахмед Ходжа Афган. На его долю выпало неоценимое счастье «встретить» Богом избранного завоевателя мира. «Теперь считается святостью расстелить скатерть званого обеда... но также предложить от богатых даров из дома правоведения еду для ума, сердца и души. Его высочество обладает — нужно благодарить Бога! — таким глубоким знанием божественных вещей, что святым этого мира подобает внимательно прислушиваться на кайме царского ковра, для чего они украшают себе уши жемчугами слов правителя. При этой представившейся возможности... победоносные воины ожидали... что (Ахмед Ходжа Афган) от себя устроит званый обед... Однако он подарил только милость своего присутствия и не пригласил за стол; несмотря на его яркое присутствие он не принес войскам никакой пользы... Он был, как обманчивая молния, которая после вспышки не увлажняет горло жаждущего... Принято сохранять внешность и внутреннюю часть чистыми, как с водой... так как форма и содержание, оба связаны друг с другом; обозначение и обозначаемое, оба следует учитывать при сообщении об общем или об особенном, которое проявляется в какой-нибудь личности»41. Но такая скупость повлияла на то, что вера в святость того самого Ахмеда Ходжи была поколеблена42.

Восемнадцатого марта Тимур прибыл в Кабул. Его мучил тяжелый приступ подагры; он не был больше в состоянии держать повод своего коня, и поэтому пришлось его нести. Прибытие части его гарема из Самарканда смогло в этих мучениях его немного утешить. Лишь постепенно улучшалось его состояние, после того как дали богатую милостыню43. Через область Баглан ехали к Оксу, через который переправились под Термезом. Туда выступили ему навстречу другие члены его семьи, а также многие сановники из Самарканда, и теперь устроили подобающий пир. В середине апреля Тимур отдыхал две недели на своей родине в Кеше, в конце месяца он снова был в Самарканде. Первое, что он там сделал — перед этим он только выделил время для одной ванны — было посещение могилы Кутама аль-Аббаса44. В нем жители Самарканда почитали близкого родственника пророка Мухаммеда и одновременно борца за веру, который там умер мучительной смертью в 677 году45.

РАСПОРЯЖАТЬСЯ ЗЕМНОЙ ЖИЗНЬЮ

Неизвестно, знал ли Тимур старое сказание, что Самарканд считается отправной точкой смелых завоевательных походов в Китай и Тибет: один йеменский правитель приходит со своим войском из Ирака в страну Согдиану, штурмом захватывает ее столицу, сравнивает ее с землей, убивает жителей, как скот на бойне, продвигается дальше в Китай, где он и его воины умерли от жажды; его внук, в поисках пропавших без вести, велит на месте развалин построить Самарканд, великолепнее, чем он был до этого46. Эта фантастическая история — отблеск событий первых арабских набегов в Центральную Азию, с которыми также связано имя Кутама аль-Аббаса. Она происходит, как и подобные сказания, относящиеся к другим областям исламского мира, из среднего и позднего периода правления Омейядов, когда йеменские арабы все больше и больше стали чувствовать себя обойденными в политическом и военном отношении. Они создали себе своих героических борцов за веру и перенесли их дела далеко назад до появления североарабского пророка Мухаммеда; но прежде всего они объявляли те войны как борьбу за создание единого, охватывающего весь известный мир исламского порядка, который нужно было завоевывать мечом и беспощадным истреблением неверных, пленением и переселением побежденных. В двурогом Александре, который превращается в того йеменского правителя, сказочные йеменские борцы за веру находят свое впечатляющее воплощение47: это он, о котором Бог говорит в Коране (сура 18, 84): «Мы дали ему власть на земле и показали ему доступ ко всему». На персидском языке сначала Фирдоуси в «Шахнаме» воспел того Александра, который по желанию Бога и его решению владел миром; в двенадцатом столетии Низами Гянджеви (ум. 1209) подхватил этот материал и создал богатый мыслями эпос, который быстро завоевал прочное место в образовании средневекового Ирана48.

Апокрифическим словом Пророка начинаются заметки Насир-ад-дина Умара о военном походе в Индию: «Сердца владык — это сокровищницы Бога на земле». Они охватывают скрытое от остальных людей, все пронизывающее божественное желание; они «форпосты тайн сокровенного, отражающий мир бокал вина!»49. И «когда перо божественной воли начинает двигаться, чтобы великое дело, схватывающее совокупность (мира), осуществилось, то оно является блестящему разуму Александра времени, Фариду-на50 века, так что он берет его с боем»51. Идея о правителе, который владеет миром, появляется здесь включенной в совокупность идей о единственности бытия, как это, например, изложено Али Ашиком52; это воззрение придает Александру из Корана, получившему доступ «ко всему», силу убеждения, которая, должно быть, у него отсутствовала, пока существующий, доступный нашим чувствам мир был открыт исключительно не подлежащему вычислению решению Бога53.

Этот Тимур, «господин счастливых обстоятельств», «наделен, подобно Александру, властью»; это объясняет Насир-ад-дин Умар в ссылке на суру 18, 84 54. Он второй Александр, Александр этой эпохи55. Таков его джихад, которым он хвастается перед Баязидом — не только старательное упражнение обязанности веры, которая хотя возлагается не на всех мусульман, но все же по мере надобности на достаточное количество из них. Он скорее истинное действие, в котором может стать очевидным, что Тимур осуществляет непосредственное веление Бога, звезды — счастливые обстоятельства — раскрыли это в гороскопе, но если они отказываются от битвы, время которой он считает благоприятным, то он с этим не считается: само божье слово, привлеченное как предзнаменование, нужно изложить так, чтобы оно подтвердило решение завоевателя мира. Он владеет миром и победа над Дели тому доказательство! Так, во всяком случае, мы должны понимать Насир-ад-дина Умара. Убийство пленных индийцев в этом свете становится справедливым мероприятием, и то, что эта битва у Дели стоила больше человеческих жизней, чем бойня под Исфаханом или Систаном, можно констатировать без признаков потрясения. Наоборот, в этом проявляется совершенное веление Бога, и это обстоятельство можно выразить в формулировке: «Из-за множества раненых и убитых поле битвы было похоже на горы и холмы, и головы строптивых превратились под клюшками для поло и ногами лошадей в крутящиеся мячи...»56 Безвольный мяч, который гоняют клюшкой для поло через игровое поле по усмотрению любимого, это в пятнадцатом веке становится обычной картиной господства, которым человек обязан Богу или правителю, щедро одаренному им; это картина ничтожности любовника перед всемогуществом любимого57, воспринимаемых чувствами явлений перед единственным, единым Богом.

Так в этом свете исчезает жестокость Тимура, что снова и снова подчеркивают арабские источники, и хитрость Тимура теряет свой коварный привкус, превращается во все предусматривающее, основанное на знании сокровенного благоразумие. Повседневная военная хитрость теряет свое значение и проявляется очень редко. Что достойно внимания в арабских источниках — наряду с большим числом жертв — битву за Дели Насир-ад-дин Умар обходил молчанием: хитростью Тимур вывел из строя слонов — он велел забить железные крюки, потом приказал своим войскам притвориться, будто они обратились в бегство; погнавшиеся за ними животные поранили себе ноги и мучимые болями больше не могли маневрировать. Они совсем впали в панику, когда он навстречу им выслал верблюдов, которые несли легковоспламеняющийся материал, который подожгли как раз перед линией битвы58. Все виды коварства, которые враги могли найти у Тимура, до вручения фальсифицированных посланий59, все это для его сторонников, если они это упоминают, является доказательством того, что земная жизнь была передана в его распоряжение, что он ею умел управлять. К тому же еще осмотрительность, с которой он имел обыкновение планировать свои походы 60, с которой он проводил разведку еще до того, как она ему действительно была нужна. Благодаря своим многочисленным шпионам он всегда был в курсе дел страны, прежде чем он вступал на ее территорию; он знал, например, обо всех событиях, чрезвычайно неприятных для каирского султана, и использовал свои знания в случае надобности. То, что о нем говорили тайком в лагере врагов, будто он в союзе с сатаной, не удивляет61.

Он один хотел возглавлять все свои предприятия; поэтому он, как рассказывают, хотя и советовался со своими доверенными, но иногда оставлял их в неведении относительно своих истинных намерений. Все снова и снова он мог извлекать выгоду из эффекта неожиданности, которого он добивался. Даже Ибн Арабшейх, который испытывал к нему все что угодно, только не расположение, допускал, что все эти способности свидетельствуют о том, что Тимур получал вдохновение от Бога — но, возможно, не как милостыню, а чтобы тем надежнее предать его проклятию62. И внушение, которое выпадает на долю святого, может быть роковым, прежде всего, если он стремится сознательно его использовать63. Об ужасах войны нельзя было говорить в присутствии Тимура, утверждает Ибн Арабшейх64. Кажется, в глазах полководца они были неизбежным сопутствующим явлением исполнения той миссии, которую ему поручили. То, что враг, который не вступил в «мирное сообщество», поплатился своей жизнью65, в этой связи тоже следует обдумать.

Но что означает распоряжаться земной жизнью? Это предполагает определенную разумом связь со способами власти и с людьми, и все меры, которые принимаются, вытекают только из решения «господина счастливых обстоятельств», которому помогает сам Бог. Тимур отдает распоряжения на главных местах военных действий и на второстепенных, он дает указания посланникам, решает судьбы стран света; и победа, и поражение зависят только от его приказов. Только тех людей, которые полезны для выполнения его планов, может он уважать: саидов, ученых и святых, ремесленников, врачей и астрологов — но не поэтов. Историографию он любит; сам неграмотный, он часто заставлял читать из летописей на персидском языке и скоро знал их наизусть благодаря своей исключительной памяти так, что исправлял ошибки чтецов. Очень много внимания он уделял также пророкам доисламского периода66. История — это дела великих властителей подобных ему, и пророки были посланы Богом, чтобы политически объединить человечество единственным, религиозно узаконенным устройством — так, как Александр, который выступает в эпосе Низами полководцем и пророком; и так, как начинал это делать Мухаммед! Чингисиды были призваны восстановить это дело, которое оказалось в опасности из-за ошибок людей — вспомним о «диадохах»! — и присоединить части света, в которых еще имели вес неверные. Это была миссия Тимура; притязания ислама смешались с притязаниями Чингисидов67.

Тимур, кажется, наряду с поэзией, уклонялся и от других видов развлечения и пустого времяпрепровождения, за одним исключением: он был восторженным шахматистом и привлек в свое окружение целый ряд мастеров этого искусства, среди них и некоего Ала-ад-дин ат-Табризи. Этот человек, автор учебного пособия по игре в шахматы, умел играть вслепую против нескольких игроков. В то время как они долго раздумывали над каждым ходом, ат-Табризи сразу переставлял свои фигуры и, казалось, не раздумывая. Али аби-Талиб однажды явился ему во сне и вручил шахматную доску; и с тех пор его никто больше не смог победить. И ат-Табризи, таким образом, действовал по внушению из сокровенного; по праву мог сказать ему Тимур: «Ты суверен в царстве шахмат, так же как я суверен в царстве власти!»68 — шахматная доска была маленьким миром. Игрок составлял план, передвигал фигуры, чтобы оставить в неизвестности противника относительно собственных намерений, следующих шагов, чтобы расставить ловушку, а потом разбить. Цель игры — не ничья, компромисс, а уничтожение противника, полная победа «мирного сообщества». В игре Тимур постоянно тренировал то, к чему он стремился в действительности. Действительность была разнообразна, нужно было справиться с самыми различными условиями. Так, Тимур не ограничивался обычной шахматной доской; в его присутствии играли за продолговатой доской и круглой; он сам спроектировал большую доску с полями десять на десять и увеличил воюющие соединения верблюдами и муллами69, по Ибн Арабшаху — двумя верблюдами, жирафами, разведчиками, осадными машинами и одним визирем70.

Для избранного Богом «господина счастливых обстоятельств» мир — это доска, на которой он передвигает фигуры до своей победы. В его сердце, поясняет Насир-ад-дин Умар, веление Бога присутствует на земле. Тимур появился к определенному моменту, чтобы таким образом быть возвышенным Богом над всеми остальными людьми. Жазди пишет, что по распоряжению Тимура возникла рифмованная тюркская хроника его дел и тот контролируемый самим Тимуром исторический труд, о котором говорил уже Шами71; сведения о возвышении Тимура, правда, были скудные и должны были быть дополнены им, Жазди, во времена правления Шахруха72. Один из дворцов, которые Тимур велел заложить в конце своей жизни в окрестностях Самарканда, был раскрашен картинками, которые прославляли его победы, изображали, как представали перед ним послы, как покоренные султаны бросались в пыль, и показывали его семью, его доверенных, ученых, саидов, знатных людей империи, «все совершенно так, как в действительности», чтобы все, кто сам не видел это событие, мог получить о нем представление. Когда он не находился в своей резиденции, жители, должно быть, прогуливались в этих садах73.

Тимур теперь был убежден в своем величии. Но его все еще окружали астрологи, хотя он мог, как рассказывал Насир-ад-дин Умар, не обращать внимания на их оговорки в решающий момент. Для Насир-ад-дина Умара причина этого кроется в вере в превосходящую, единственно определяющую силу, силу Бога. Это, видимо, только полуправда, так как если все явления этого мира находятся в связи, которую может обнаружить пытливый ум, как только увидит их глубинные корни, которые ведут в сферу сокровенного, то, видимо, не только возможно из космических знаков сделать вывод о происходящем теперь или в будущем; также возможны изменения выводов: если с очевидным в это мгновение дела обстоят так или иначе, то построение космических указаний соответствует; а если астрологи, видимо, со своими вычислениями пришли к другому результату, то тогда они ошиблись в расчетах.