Тимур. Тамерлан

— Я? Чем же я мог обидеть мою Сарай-Мульк?

— Своей нелюбовью. Своим невниманием. Своими грубостями.

— Когда и где я проявил нелюбовь, невнимание и грубость?

— А разве хазрет не помнит, что было вчера?

— А что было вчера? По-моему, дастархан удался на славу.

— Ну, конечно! Конечно, хазрет ничего не помнит, поскольку был пьян.

— Я был пьян, но помню почти всё.

— В том-то и дело, что «почти».

Беседа началась и продолжалась в таком же духе. Попивая бузу, Тамерлан терпеливо уверял свою старшую жену, что любит её, что готов исправить все свои ошибки, искупить невнимание или грубое слово. Сарай-Мульк так же терпеливо выдерживала положенную дистанцию, во время которой следовало продолжать сетовать и уверять мужа, что он её не любит и она должна навсегда покинуть Самарканд. Она знала, что нельзя переводить разговор во вторую стадию до тех пор, пока Тамерлан не начнёт сердиться, пока он не будет готов чем угодно, ценой смерти, даже ценой смерти своих обожаемых внуков, загладить свои грехи. Тогда, как только он начнёт по-настоящему вздыхать и злиться, она потихонечку перейдёт к своим требованиям, которых накопилось порядочное количество, и главное — нужны, необходимы как можно скорее огромные средства для ремонта гигантского мавзолея, будущей усыпальницы биби-ханым. Нелегко будет уломать Тамерлана, ведь сейчас он вовсю занят строительством собственного мавзолея. И всё-таки надо было заставить его, иначе он умрёт, и никому уже не будет дела до того, что мавзолей биби-ханым разрушается не по дням, а по часам.

Наконец через полчаса после прихода Сарай-Мульк разговор подошёл к этой теме.

— Я тогда ещё, пять лет назад, говорил, что не нужно строить такой колосс, — запыхтел Тамерлан. — Я так и знал, что он начнёт разваливаться сразу же, как только его построят.

— Всему виной землетрясение, а не размеры здания, — сердито возразила Сарай-Мульк.

— Нет, — сказал Тамерлан, — если в слона легко попасть из лука, тому виной не стрела, а именно размеры слона. Почему я, завоевавший почти весь мир, строю себе мавзолей довольно скромных размеров? Не потому, что я настолько уж скромнее моей наисладчайшей Сарай-Мульк. А потому, что мой мавзолей будет стоять вечно, а мавзолей мудрейшей Сарай-Мульк треснул и посыпался при легчайшем подземном толчке. Из всех гигантских сооружений, которые когда-либо возводились великими владыками мира, только пирамиды Мисра стоят неколебимо, все остальные рухнули и исчезли, оставив после себя либо груду развалин, либо облако пыли.

— Так, значит, хазрет не выделит средств для восстановления моего мавзолея?

— Нет. Это было бы безрассудно.

— Зачем же тогда он так долго возражал мне и пытался на словах доказать свою любовь?

— Потому что я люблю мою Сарай-Мульк.

— Довольно лжи!

— Люблю. И в доказательство готов выделить сколько угодно денег из казны, если моя наиразумнейшая жена согласится строить себе маленький мавзолей неподалёку от моего, который строится возле мавзолея Рухабад на берегу Ханского пруда.

— Хазрет хочет, чтобы надо мной смеялись? Построила себе большую усыпальницу, она развалилась, и я — под бочок к мужу, да?

— А что тут плохого или достойного осмеяния?

— Просто хазрет не любит меня. Конечно, у него когда-то были любимые жёны, Айгюль Гюзель и Улджай Туркан-ага. Их он любил.

— Сейчас я начну сердиться!

— Все знают, что сердиться великий Тамерлан умеет.

— Да, и рассержусь! Глупо вкладывать немыслимые деньги в тщетные попытки предотвратить развал мавзолея. Если вино перебродило, из него уже не получится нового вина. Если мясо подгорело, никакого удовольствия есть его. Если здание разваливается на глазах, лучше построить новое.

— Всё понятно. На безумные дастарханы можно тратить немыслимые деньги, а на…

— Вот сейчас уж я точно рассержусь!

Сарай-Мульк тяжело вздохнула, поднялась и направилась к двери.

— О Аллах! — простонал Тамерлан. — Ну, хорошо, хорошо! Я выполню твою просьбу, но повторяю: это неумно. Во-первых, мавзолей всё равно рано или поздно рухнет и ты сумеешь лишь отсрочить его гибель. Во-вторых, смешно, что твоя гробница будет на одной окраине Самарканда, а моя — на другой. А в-третьих, зимою я намерен выступать в новый поход и деньги мне будут нужны для его снаряжения. Но всё равно, раз уж ты так хочешь, — сколько нужно?

«Вот это другой разговор, — с облегчением вздохнула Сарай-Мульк. — Всё-таки я была права, что нужно ловить его именно в это утро!»

Глава 18 Искендер о Тамерлане (Продолжение)

К северу от Мавераннахра и Хорезма, пока ещё невеликих владений Тамерлана, простирался бескрайний Джучи-улус, совокупный из Золотой Орды, Синей Орды и Белой Орды. На закате [118] Джучи-улусу подвластны были земли русские — рязанские и московские, владимирские и галицкие, киевские и псковские, новогородские и ярославские, а на востоке — земли сибирские, полуночные же — земли югорские, а полуденные — Хорезм да кипчаки. Хорезм был Тамерланом присвоен, и оттого в Джучи-улусе против вора поднялись ханы, желая его наказать и урезать, ибо Хорезм-город от Чингисхана заповедан был яко земля Джучиева.

118

На закате — то есть на западе.

Но ханы в трёх Ордах не могли между собой согласовать, кому главнее других быть, и, видя силу Тамерлана, не решались без согласия друг с другом выступить против него. Злее всех на разбойника изострял меч свой царь Белой Орды Урус-хан. Он же хотел и весь Джучи-улус подчинить своей державе. И съехались цари ордынские на свой курултай — съезд, дабы решить, кому быть великим ханом. На том курултае князь Мангышлакский именем Туйходжа-Оглан против Урус-хана слово держал, и Урус-хан за то казнил его лютой казнью, а не был избран царём над царями ордынскими. Тогда восстал сын Туйходжи-Оглана, по имени Тохтамыш: сей бежал к Тамерлану и клялся выгодно услужить разбойнику, а тому давно алчно взиралось на богатый Джучи-улус. Мечтал Тамерлан пройти его насквозь и разорить благословенную и богохранимую страну Русскую.

Дважды обряжал Тамерлан Тохтамыша супротив Урус-хана, и дважды Тохтамыш бит был Урус-ханом. Тогда решил Тамерлан сам идти войной на Орду Белую и повёл войска за собою. С ним же и битый-перебитый Тохтамыш, сын князя Мангышлакского. Тот же Мангышлак — земля безводная и бедная между двумя морями — Хорезмским и Абескунским [119] . Шёл Тамерлан через земли огузов, а зима была лютая, и бессердечный разбойник выгонял несчастных огузов из их жилищ и заставлял замерзать на морозе домертва, хотя и ни в чём они не были перед ним виноваты, только тем, что безбожный убийца почитал древнего воина Кесаря, именуемого у туркменов Кайсаром, паче же всего слова Кайсара, который говорил своим воинам: «Войну войною питайте и сим победите». И толковал Тамерлан сии слова так: когда идёте воевать с кем и через какие другие земли проходите, бейте невинных жителей той земли, дабы ещё лютее бить врага своего, к коему путь держите.

119

Хорезмское море — Арал, Абескунское море — Каспий. Кайсар — Гай Юлий Цезарь.

Вскоре Урус-хан преставился, и Тохтамыш завладел престолом Белой Орды. Для того пришлось ещё Тамерлану разгромить другого соискателя трона, Темир-Малика, воеводу столь честного, что и все подданные его были чисты в помыслах своих и верны государю. Когда Темир-Малик пал в битве, один из его богатырей был взят в плен и приведён пред грозные очи Тохтамыша. И спросил Тохтамыш: «Желай чего хочешь, всё выполню, ибо ты был в бою отменный витязь и доблестно сражался». — «Ничего не хочу, — отвечал тот богатырь, — а токмо отруби мне голову и положи меня мёртвого подле государя моего, тобой убиенного». И Тохтамыш исполнил его пожелание.

Закончив до времени дела свои в Белой Орде, Тамерлан возвратился в свою столицу, но по пути он сызнова покорил Хорезм и многих жителей его предал лютой смерти, а сам город срыл до основания за то, что хорезмийцы не хотели признавать его своим государем. На месте города Тамерлан приказал посеять ячмень. Так и взошло там на погорелках ячменное поле, средь которого возвышались страшные башни из отрубленных человеческих голов. Только мастеровых по разным нужным ремёслам пощадил злодей и всех их привёз в свою столицу, Самарканд-город.

Бог-аллах мусульманский долго не мог безответно взирать на бесчестия и кровопролития, совершаемые Тамерланом, и наслал на него новое горе, лютее прежних. Сын Тамерлана, любимый Джехангир, витязь храбрый, захворал и вскорости усоп. Два года несчастный злодей был неутешен, предаваясь пьянству вопреки тому, что Магомет-пророк запретил мусульманам пить вино. А пробудившись от пьянской прелести, Тамерлан с огнём и мечом пошёл по всем землям соседним, уже покорённым, выискивая везде крамолу, где была она и где её не бывало, всюду оставляя башни из отрубленных голов, кровию, аки вином, упиваясь.