Типы лидеров

Президентская власть и стиль руководства – в американском варианте

Верховный суд может быть настоящей преградой президентским намерениям. В этом смог убедиться Гарри Трумэн, когда во время корейской войны суд не дал ему временно национализировать сталелитейную промышленность, где в тот момент происходили внутриотраслевые распри. В то же время Высший суд в своих лучших проявлениях способен иногда добавить президентству блеска. Во всяком случае, так было с Дуайтом Эйзенхауэром. Он хотел избегать конфликтов по поводу гражданских прав и скорее нехотя, чем с удовольствием, принял знаковый вердикт Верховного суда по делу «Браун против отдела народного образования города Топика», состоявшийся в 1954 году. Вердикт подразумевал десегрегацию школ и предрешал конфликт между федеральным правительством и южными штатами, желавшими сохранить раздельное и неравноправное образование. Движущей силой поддержки движения за гражданские права федеральными властями был министр юстиции в правительстве Эйзенхауэра Герберт Браунелл, а наиболее важные судебные решения выносил Верховный суд во главе с республиканцем либеральных взглядов Эрлом Уорреном, которого выдвигал на эту должность сам Эйзенхауэр. В недавно изданной биографии Эйзенхауэра явно симпатизирующий ему автор Джим Ньютон пишет, что в том, что касалось гражданских прав, а точнее – прав чернокожих американцев, «достижения Эйзенхауэра стали победой его стиля руководства над личным мнением: он доверил главную роль Браунеллу». Поэтому, хотя Эйзенхауэр «время от времени и артачился, администрация продвигалась вперед, несмотря на личные сомнения Айка» [273] .

273

Newton, Eisenhower: The White House Years, p. 218.

Хотя решение Верховного суда и вызвало в южных штатах ответную реакцию, которой он опасался, Эйзенхауэр был полон решимости отстаивать федеральное законодательство. Когда белые расисты попытались препятствовать черным ученикам в посещении школы в Литтл Роке, штат Арканзас, мэр города Вудро Уилсон Мэнн обратился к федеральным войскам за помощью в «восстановлении спокойствия и порядка». Он сознательно сделал это в обход властей штата, прекрасно сознавая, что они полностью на стороне противников расовой интеграции. Федеральная власть проявила куда больше понимания. Помимо своей приверженности верховенству закона, Эйзенхауэр понимал, насколько сильно бьют по международной репутации Америки облетевшие мир фотографии издевательств белой толпы над черными школьниками, пытающимися всего лишь осуществить свое законное право посещать школу. Президент ввел в город федеральные войска, и их присутствие позволило обеспечить выполнение закона. Как указывает биограф Эйзенхауэра: «Расисты, у которых хватало смелости нападать на беззащитных старшеклассников, отпрянули при виде армии США» [274] .

274

Там же, pp. 250–252.

Хотя стили руководства президентов различаются между собой и некоторые из руководителей находили больше времени на приятное времяпровождение, чем другие, всех их роднит между собой один непреложный факт: каждый американский президент оказывается в условиях жесточайшего давления. На протяжении двадцатого века Соединенные Штаты были одной из великих держав, затем одной из двух «сверхдержав», а позже, вследствие распада Советского Союза, стали неоспоримо наиболее влиятельным политически и самым могущественным в военном отношении мировым государством. Хотя и американским президентам случается (иногда к их вящему удивлению) сталкиваться с вполне реальными границами своего авторитета на мировой арене, то, что их внешнеполитические решения обычно значат больше, чем решения их иностранных коллег, остается неизменным. Все они, несомненно, согласились бы с Эйзенхауэром. Перенеся серьезный сердечный приступ, он выразил некоторое недоумение по поводу врачей в письме к приятелю. Айк писал: «Мне велено избегать любых ситуаций, которые могут вызвать раздражение, огорчить, встревожить, испугать и, главное, разгневать. Когда я получаю подобные врачебные предписания, то говорю докторам: А вы хоть понимаете, в чем состоит работа президента?» [275] .

275

Там же, p. 202.

Из тех, кто побывал на посту президента после Франклина Рузвельта, наверное, лишь Линдон Б. Джонсон обладал столь же большой властью (как непосредственно исполнительной, так и по отношению к остальным ее ветвям), хотя и на протяжении значительно более короткого отрезка времени и при куда меньшем одобрении общественности [276] . Один из серьезных биографов Джонсона называет его «самым неугомонным президентом-законодателем двадцатого века», перещеголявшим в этом отношении даже гиперактивного Рузвельта [277] . Как и он, Джонсон лично принимал важнейшие решения и в области внешней политики, хотя далеко не со столь же положительными результатами. Достижения Джонсона во внутренней политике полностью затмили огромные потери американцев (и еще намного большие – вьетнамцев) в ненужной и к тому же проигранной Америкой войне. Джонсон считал американское вмешательство во вьетнамский конфликт отравленной чашей, унаследованной от Кеннеди, но был при этом убежден, что если уж США взяли на себя обязательства, то их следует выполнять [278] .

276

Хотя у Рузвельта было больше сторонников, чем у Джонсона, врагов у него было едва ли меньше. Рассказывали, что в одном из коннектикутских гольф-клубов было запрещено упоминать его имя из опасений, что кого-то из членов хватит удар. Один из жителей Канзаса удалился жить в погреб своего дома, заявив, что не выйдет, пока Рузвельт остается у власти. Однако до того как ему представилась возможность вновь оказаться на поверхности земли, его жена воспользовалась случаем и сбежала с коммивояжером.

277

Randall Woods, LBJ: Architect of American Ambition (Harvard University Press paperback, Cambridge, Mass., 2007), p. 440.

278

Там же, pp. 512, 570.

Президентство Рональда Рейгана называли «эпохой полного делегирования полномочий». Это хорошо срабатывало при назначениях высококомпетентных людей с отличными политическими навыками – ярким примером был Джордж Шульц на посту государственного секретаря, – но «обернулось катастрофой» в лице Дональда Ригана, Джона Пойндекстера и Оливера Норта [279] . Актерское прошлое Рейгана вызывало скепсис относительно его соответствия президентской должности (хотя в его пользу свидетельствовал опыт губернатора штата Калифорния), на который он отреагировал в конце своего второго срока, сказав, что «на этой должности бывали такие моменты, когда, как мне кажется, человек без актерского опыта не справился бы» [280] . По общему мнению, Рейган более чем уверенно чувствовал себя при отправлении церемониальных президентских обязанностей. Кроме того, ему хорошо удавались публичные выступления с заранее заготовленными речами, хотя на открытых пресс-конференциях дело обстояло намного хуже – его серьезным недостатком было недостаточное знание деталей. Выступая в 1984 году, Рейган сказал: «Франклину Рузвельту, Кеннеди и Тедди Рузвельту очень нравились и сама президентская должность, и связанная с ней возможность обратиться к народу с высокой трибуны. И мне тоже» [281] .

279

Joseph S. Nye, Jr, The Powers to Lead (Oxford University Press, New York, 2008), p. 80.

280

Michael Schaller, Ronald Reagan (Oxford University Press, New York, 2011), p. xiii.

281

William K. Muir, Jr, ‘Ronald Reagan: The Primacy of Rhetoric’, in Greenstein (ed.), Leadership in the Modern Presidency, pp. 260–295, at p. 260.

Рейган сосредоточился на нескольких действительно волновавших его вопросах. К ним в первую очередь относились снижение налогов, продвижение его стратегической оборонной инициативы, помощь антикоммунистическим режимам Центральной Америки и «холодная война» – как на словах, так и в условиях наращивания оборонных расходов, с одновременным поиском кого-то из советских руководителей, с кем он мог бы вступить в диалог. В принципе, он выступал за небольшой госаппарат, низкие налоги и сбалансированный бюджет. Однако даже сама мысль о том, что он смог бы этого достичь, очень далека от реальности. Налоговые льготы пошли на пользу в основном богатой части населения, а доля федерального подоходного налога в национальном доходе оставалась стабильной на всем протяжении 1980-х. Что касается небольшого госаппарата, то в 1989-м органы федеральной власти насчитывали больше сотрудников, чем в 1981 году. А отсмеявшись над дефицитом федерального бюджета, оставленным администрацией Картера, Рейган отписал в наследство своему преемнику Джорджу Бушу-мл. бюджетный дефицит в намного большей сумме [282] . В большинстве вопросов Рейган проявлял «исключительную вольность в деталях», и даже его ближайшие помощники часто бывали вынуждены догадываться о том, что от них требуется [283] . Ему повезло в двух отношениях. Одним из них было резкое падение цен на нефть в 1980-х годах, которое помогло американской экономике и разрушило советскую. Другим было появление Михаила Горбачева в роли лидера Советского Союза, случившееся в начале второго президентского срока Рейгана. В течение его первого срока отношения со стратегическим соперником становились все хуже и хуже, а удачный приход Горбачева, случившийся после трех последовавших друг за другом смертей престарелых советских вождей, не имел никакого отношения к рейгановской политике.

282

Schaller, Ronald Reagan, pp. 45–46.

283

Там же, p. 39.

Тем не менее подобно Наполеону, любившему удачливых генералов, миллионы американцев считали, что им нравится удачливый президент. Ему не повезло получить пулю при покушении на его жизнь в 1981 году, но повезло, что она не задела его сердце. При этом он сумел подтвердить хорошее чувство юмора и увеличить свою популярность, сообщив жене: «Дорогая, увернуться не получилось», – и обратившись к медикам, вкатывающим его в операционную, со словами: «Надеюсь, вы все – республиканцы». Обаяние и оптимизм Рейгана очень понадобились ему, когда он одобрил очевидно вероломную сделку, от которой позже пришлось открещиваться как от случайной ошибки. Действительно, «афера Иран-контрас» обвалила рейтинг поддержки Рейгана до 47 %, но в сложившихся обстоятельствах и это было неплохо. Его ситуация была лучше, чем у лишенного обаяния Ричарда Никсона, чье участие в Уотергейтском скандале можно, наверное, считать проступком меньшего масштаба. Что касается Рейгана, то он разрешил тайно поставлять оружие Ирану в надежде на то, что это поможет освобождению американских заложников, удерживаемых в Тегеране. «Замечательная идея» заставить иранцев переплачивать и перекачивать дополнительную прибыль на нужды никарагуанских «контрас» пришла в голову Оливеру Норту [284] . Все это предприятие было не только противозаконным, но и бездарно состряпанным. Тайно поставленное оружие попадало не к иранским «умеренным» радикалам, а непосредственно в руки экстремистов, которые и способствовали захватам американских заложников [285] .

284

Там же, p. 78.

285

Там же, pp. 77–80.

Подобно Наполеону, любившему удачливых генералов, миллионы американцев считали, что им нравится удачливый президент.

Однако этот постыдный эпизод отошел на второй план в сравнении с крупнейшим достижением Рейгана: его ролью в окончании «холодной войны», случившемся в конце 1980-х с появлением во главе Советского Союза человека, с которым можно было, как выразилась Маргарет Тэтчер, «иметь дело». В начале 1980-х годов было невозможно представить себе Рейгана, мирно прогуливающимся по Красной площади в компании генерального секретаря КПСС или выступающего с речью перед студентами МГУ, стоя под огромным портретом Ленина. Тем не менее именно это и происходило летом 1988 года. В конечном счете, популярность Рейгана и во время, и по окончании его президентства является еще одним свидетельством того, насколько важно для политического лидера умение апеллировать к эмоциям и чувствам, которые часто оказываются сильнее самых убедительных аргументов.

Если судить об успешности президента по единственному критерию – его популярности в конце двух сроков пребывания на посту, то самым успешным за последние пятьдесят лет окажется Билл Клинтон. Это не самый приемлемый критерий оценки – например, рейтинги Трумэна в опросах общественного мнения претерпевали постоянные взлеты и падения, а в последние два года его пребывания в должности были на особенно низком уровне, но с течением времени оценка его деятельности резко возросла [286] . Что касается Клинтона, то он не был «силой» в том же смысле, что и Джонсон, поскольку его влияние на конгресс было существенно меньшим. Б'oльшую часть времени он сталкивался с неослабевающе враждебным республиканским большинством во главе с Ньютом Гингричем. Переубеждать таких людей, как Гингрич, было бесполезно, но у Клинтона не получилось наладить хорошие отношения с заслуженным деятелем Демократической партии Дэниелом Патриком Мойнихэном в те времена, когда тот еще возглавлял сенатский комитет по финансам [287] . Во время первого срока провалился знаковый законопроект Клинтона о здравоохранении, подготовка которого была доверена его жене Хиллари. Достижения Клинтона во внешней политике были неоднозначными, но в течение второго срока он был намного более успешен в проталкивании через конгресс постепенных изменений во внутренней повестке. Он сумел оставить своему преемнику подарок в виде сбалансированного бюджета, сохранив при этом программы медицинской помощи Medicaid (для малоимущих) и Medicare (для среднего класса), поборником которых он являлся.

286

Alonzo L. Hamby, ‘Harry S. Truman: Insecurity and Responsibility’, in Greenstein (ed.), Leadership in the Modern Presidency, pp. 41–75, at pp. 73–74.

287

Joe Klein, The Natural: The Misunderstood Presidency of Bill Clinton (Hodder & Stoughton, London, 2002), pp. 123–124.

Клинтону сильно вредило неослабевающее внимание к его частной жизни со стороны СМИ, оппонентов-республиканцев и неуемно враждебного специального прокурора Кеннета Старра, особенно усилившееся после скандала с Моникой Левински в 1998 году. Тем не менее к концу своего второго срока он подошел с самыми высокими рейтингами одобрения деятельности президента со времен рейтингов Кеннеди на момент его убийства [288] . Интеллект и впечатляющее владение деталями политической обстановки сочетались в Клинтоне с выдающимися бойцовскими качествами и ораторским мастерством. Он внушал оптимизм. Он умел вызвать сочувствие и сопереживание, что во многом объясняет не только его выживаемость на президентском посту (перед лицом попыток подвергнуть его импичменту), но и то, что он сохранял популярность, невзирая на постоянные злобные нападки прессы, телевидения и беснующихся политических противников. Одной из главных опор его популярности было внимание к экономике и ощущение экономического благополучия, существовавшее в Америке 1990-х годов. Тем не менее его президентство, непосредственно совпавшее с окончанием «холодной войны» и ее последствиями, стало также и президентством упущенных возможностей. В целом симпатизирующий ему биограф Джо Клайн заканчивает свою характеристику сомнительным комплиментом: «Он остается наиболее убедительным из политиков своего поколения, хотя это не так уж и много» [289] .

288

Klein, The Natural, pp. 179–180. Рейтинг одобрения деятельности Клинтона на посту президента к концу его второго срока был на уровне 60 %, а опрос избирателей по поводу того, как бы они вновь проголосовали на выборах 1996 года, показал «практически те же результаты: 46 % за Клинтона, 36 % за Доула и 11 % за Перо». (Ibid., p. 180). «Спецгонителем» Старр назван в Drew Westen, The Political Brain: The Role of Emotion in Deciding the Fate of the Nation (Public Affairs, New York, 2008), p. 372.

289

Klein, The Natural, p. 209.

Ограничения, накладываемые на президентскую власть в Америке, вариации во властных отношениях между различными президентами и упрощенчество, характерное для мнения о неуклонном нарастании президентской власти в рамках существующей политической системы, важны не только сами по себе. Они дают основания проявлять осторожность в использовании термина «президентализация» для описания предполагаемого нарастания власти премьер-министров в парламентских демократиях. Другая причина, по которой использование этого термина представляется ошибочным, состоит в том, что в существующих ныне системах с двумя главами исполнительной власти наблюдается широкое разнообразие распределения полномочий между президентом и премьер-министром. В некоторых из них, в том числе во Франции, президент преимущественно является старшим политическим партнером, хотя это в большей степени относится ко внешней, а не внутренней политике. В других странах, например в Германии, Израиле и Ирландии, это устроено иначе. Канцлер Германии, премьер-министр Израиля и «Тишек» (премьер-министр) Ирландии являются бесспорными руководителями ветви исполнительной власти, в то время как президент – глава государства – имеет высокий статус и практически лишен властных полномочий.