Типы лидеров
Шрифт:
Институты лидерства
Я уже отмечал, что лидеры в самом чистом значении этого слова – те, кто привлекает сторонников и воздействует на общество и политику, не имея ни малейшего отношения к государственной власти. В двадцатом и двадцать первом веках выдающимися примерами такого лидерства были Махатма Ганди в борьбе индийцев за независимость от Великобритании, Нельсон Мандела в борьбе южноафриканцев против апартеида и за власть большинства и Аун Сан Су Чжи как признанный лидер бирманского движения за демократию [203] . Такие руководители, безусловно, никак не в меньшей степени заслуживают эпитета «великий», чем монархи прошлых столетий, получавшие его за свои военные победы (какими бы неуместными разговоры о «величии» ни представлялись в качестве частных или общих объяснений исторического значения).
203
См.: Rajmohan Gandhi, Gandhi: The Man, His People and the Empire (Haus, London, 2007); Louis Fischer, The Life of Mahatma Gandhi (Harper Collins, New York, 1997); B. R. Nanda, Mahatma Gandhi: A Biography (Allen & Unwin, London, 1958); Nelson Mandela, Long Walk to Freedom (Abacus, London, 1995); Nelson Mandela, Conversations with Myself (Macmillan, London, 2010); Tom Lodge, Mandela: A Critical Life (Oxford University Press, Oxford, 2006); Aung San Suu Kyi, Freedom from Fear (edited and introduced by Michael Aris, Penguin, London, new ed., 2010); Justin Wintle, Perfect Hostage: Aung San Suu Kyi, Burma and the Generals (Arrow, London, 2007); Bertil Lintner, Aung San Suu Kyi and Burma’s Struggle for Democracy (Silkworm Books, Chiang Mai, Thailand, 2011); Peter Popham, The Lady and the Peacock: The Life of Aung San Suu Kyi (Random House, London, 2011);
Но даже для этих трех лидеров институты (хотя и не государственные) имели значение в качестве поддержки их дела. Ганди стал главой Индийского национального конгресса – главного института сопротивления британскому колониальному правлению – задолго до того, как он превратился в правящую партию независимой Индии. Мандела был наиболее уважаемой фигурой в руководстве Африканского национального конгресса – организации, на протяжении десятилетий боровшейся с господством белых в ЮАР и в конечном итоге получившей возможность формировать правительство. Аун Сан Су Чжи долгое время была лидером Национальной лиги за демократию – организации, вынужденной на долгие годы уйти в подполье из-за жестокой военной диктатуры.
Но все это не относится к подавляющему большинству политиков, ставших признанными политическими лидерами своих стран. Их лидерство тесно связано с занимаемой ими должностью, прежде всего, разумеется, во главе исполнительной власти в качестве президента, премьер-министра или, как в случае Германии, канцлера. Даже талантливые политики с сильными личными качествами могут быть очень успешны в одной должности и оказаться не способными повлиять на что-либо в какой-то другой. Обычно их возможности определяются институциональной средой, ее масштабами и границами. Будучи лидером большинства в американском сенате с 1955 года (а до этого лидером меньшинства), Линдон Б. Джонсон преодолел ограничения системы старшинства (которая известна и под менее лестным названием «системы старчества»), согласно которой назначение на посты председателей комитетов производилось в зависимости от длительности сенаторского стажа. Уговорами, обещаниями, а иногда и запугиванием Джонсону удавалось проводить назначения в ключевые комитеты и получать голоса с пугающей эффективностью. Он действительно практически полностью перестроил систему руководства законодательным органом. По словам его выдающегося биографа Роберта А. Каро, он подчинил своей воле «упрямо неподдающийся» политический орган и был «величайшим лидером сената в американской истории». Он был «хозяином сената – хозяином института, у которого хозяина не было никогда прежде … и никогда после» [204] . Затем, уже в качестве президента США, он стал большой редкостью – переосмысливающим лидером (об этом – в главе 3). Он оставил значительно более важное законотворческое наследие, чем его предшественник Джон Ф. Кеннеди. В частности, Джонсон смог добиться принятия законов о гражданских правах, которые пошли намного дальше того, что смог провести через конгресс Кеннеди. Своими достижениями в Белом доме Джонсон был обязан не только тактическому чутью и виртуозному умению уговаривать, но также и сочетанию непревзойденного знания механизмов работы сената с президентской властью.
204
Robert A. Caro, The Years of Lyndon Johnson, volume 3: Master of the Senate (Vintage, New York, 2003), p. xxii.
Тем не менее в промежутке между лидерством в сенате, который он превратил в мощный оплот власти, и вступлением в должность президента (в результате убийства Кеннеди) Джонсон был вице-президентом. Харизма, которую излучал Джонсон в качестве лидера сенатского большинства и вновь появившаяся в первое месяцы его президентства, улетучилась практически до полного исчезновения в период его пребывания на посту вице-президента в самом начале 1960-х. Его вытеснили из ближнего круга лиц, принимающих наиболее важные решения. В этот круг, в частности, входил брат президента Роберт Кеннеди, питавший к Джонсону отвращение, на которое тот отвечал искренней взаимностью. Рамки занимаемой Джонсоном должности были настолько узки, что он не имел никакой возможности проявить таланты руководителя. Другой техасец, служивший вице-президентом задолго до Джонсона, Джон Нэнс Гарнер, отзывался об этой должности как «и горшка свежей мочи не стоящей» [205] . Сам Джонсон добавил к этому следующее:
205
Robert A. Caro, The Years of Lyndon Johnson, volume 4: The Passage of Power (Bodley Head, London, 2012), p. 110.
«Вице-президентство состоит из путешествий по миру, шоферов, почетных караулов, аплодисментов, председательства в общественных советах, но, по сути, это ни о чем. Я ненавидел это занятие всей душой» [206] .
Американский вице-президент может стать исключительно влиятельной фигурой, фактически еще одним лидером, но только в случае, если президент наделяет его серьезным доверием, как в случае Джорджа Буша-мл. и Дика Чейни [207] . В упряжке с Кеннеди у Джонсона все было совершенно иначе. Хотя Джонсон и ошибся в своем представлении о том, что власть, которой он обладал в сенате, может перейти вместе с ним на вице-президентский пост, другой его расчет оказался более реалистичным. Он был абсолютно уверен в том, что при его жизни ни один южанин не будет избран президентом (последний раз это был Закари Тейлор в 1848 году), но при этом обратил внимание, что один из каждых пяти президентов получал эту должность по причине смерти избранного на нее обладателя. Когда Кеннеди захотел увеличить свои электоральные шансы на Юге и предложил техасцу стать кандидатом в вице-президенты, Джонсон, с детства мечтавший о президентстве, решил, что это какой-никакой, но шанс и ничего лучше у него уже не будет [208] .
206
Doris Kearns, Lyndon Johnson and the American Dream (Signet, New York, 1976), p. 171.
207
В своих мемуарах Буш пишет: «Я не считал вице-президента одним из старших советников. Он согласился внеси свое имя в избирательный бюллетень и был избран. Я хотел, чтобы он был полностью в курсе всех проблем моей повестки дня. В конце концов, они могли стать его повесткой в любой момент… Я выбрал [Чейни] не в качестве политического актива; я выбрал его в качестве помощника в работе. Именно этим он и занимался. Он принимал к исполнению все мои поручения. Он откровенно делился своим мнением. Он понимал, что окончательные решения за мной. Если мы в чем-то не соглашались друг с другом, он оставлял эти разногласия между нами. Самое главное, я доверял Дику. Я ценил его надежность. Я получал удовольствие от общения с ним. И он стал одним из близких друзей». См.: George W. Bush, Decision Points (Crown, New York, 2010), pp. 86–87. Со своей стороны Чейни замечает: «История полна примерами вице-президентов, которых не допускали к центру власти. Более того, некоторых из них я знал лично. Но в самом начале Джордж Буш-мл. сказал мне, что я буду принимать участие в управлении государством. И он сдержал слово (а я знал, что он его сдержит)». Dick Cheney (with Liz Cheney), In My Name: A Personal and Political Memoir (Threshold, New York, 2011), p. 519.
208
См.: Caro, The Years of Lyndon Johnson: The Passage of Power, pp. 112–115.
Институты одновременно предоставляют и ограничивают возможности. Они помогают лидерам проводить их политику. Вместе с тем их нормы, процедуры и коллективная мораль ограничивают свободу действий лидера. Любой американский президент обладает б'oльшими полномочиями в рамках исполнительной власти, чем это обычно бывает в случае с премьер-министром в парламентской системе. Наряду с Франклином Делано Рузвельтом Джонсон был одним из тех, кто воспользовался этим в полной мере. Однако по сравнению с премьер-министром, чья партия имеет абсолютное большинство в парламенте (как обычно бывает в Великобритании, где коалиционное правительство 2010 года было первым со времен Второй мировой войны), президент выглядит намного слабее в отношениях с другими ветвями власти – законодательной и судебной. Огромный сенатский опыт Джонсона был ему совершенно ни к чему в роли вице-президента. Но когда в качестве президента он по очереди обзванивал всех сенаторов, это стоило очень многого. Кроме того, поскольку американский президент является и главой государства, и главой правительства, во время интервью и пресс-конференций к нему традиционно относятся с б'oльшим почтением, чем к британскому премьеру (уже не говоря о том, как над последним могут поглумиться во время «часа вопросов» в Палате общин). Особо строгое разделение власти в Соединенных Штатах повлияло на способ осуществления президентского руководства. Именно этим объясняется использование «высокой трибуны», когда президент обращается к общественности через головы других ветвей политической системы в надежде убедить избирателей надавить на конгресс. Этот прием одинаково эффективно, хотя и каждый по-своему, применяли Франклин Д. Рузвельт и Рональд Рейган, а, как уже упоминалось в предыдущей главе, Трумэн считал, что главное оружие президента – оружие убеждения.
Лидеры и политические партии
В условиях демократии оказавшийся во главе исполнительной власти руководитель политической партии получает ее поддержку и преимущества, которые обеспечивают
возможность участия в предвыборной агитации. Однако для того, чтобы отношения оставались безоблачными, ему или ей следует считаться с мнением однопартийцев, в первую очередь в случае, если это парламентская партия. В демократическом обществе партии одновременно предоставляют и ограничивают возможности, поскольку роль партийного лидера подразумевает необходимость убеждать руководство партии и ее рядовых членов в правильности принимаемых решений, а не просто утверждать их росчерком пера. Руководитель партии, продвигающий политические решения, несовместимые с базовыми ценностями партии или противоречащие преобладающему в ней мнению, напрашивается на неприятности. Хотя у президента Соединенных Штатов в целом меньше ограничений, накладываемых членством в партии, чем в парламентских демократиях, это не означает, что их нет вообще. Так, президент Джордж Буш-ст. считал необходимым сделать продолжительную паузу в конструктивных и все более дружественных отношениях с Советским Союзом эпохи Горбачева, развивавшихся при его предшественнике Рональде Рейгане. Советник президента по национальной безопасности Брент Скоукрофт и его сотрудники подготовили серию аналитических обзоров, имевших целью доказать, что внешняя политика Буша должна стать не просто продолжением рейгановской. Кондолиза Райс, руководившая созданием двух таких материалов, говорила, что задача заключалась «в части европейской и советской политики притормозить то, что следовало из чрезмерно дружелюбного, как считали многие, отношения Рейгана к Горбачеву, продемонстрированного в 1988 году». Лишь последующий «стремительный крах коммунизма привлек наше внимание и помог преодолеть природную осторожность» [209] .209
Condoleezza Rice, No Higher Honour: A Memoir of My Years in Washington (Simon & Schuster, London, 2011), p. 23. Признав эти просчеты, Райс несколько обезоруживающе продолжает: «К счастью, никто уже не помнит, что за пару месяцев до краха советской власти в Восточной Европе и объединения Германии мы написали политическую директиву, ставившую под сомнение мотивы Горбачева и предлагавшую тщательно проверить истинные намерения Москвы». (Ibid.)
С точки зрения американского посла в Москве Джека Мэтлока, дело было не только в том, что неподходящие эксперты давали Вашингтону неподходящие советы, но и в желании Буша укрепить наиболее слабые места своего политического тыла. Поскольку отличная репутация Рейгана в стане правых республиканцев делала его практически (хотя и не полностью) неприкосновенным для критики со стороны однопартийцев, Буш, как считает Мэтлок, ощущал необходимость «успокоить правое крыло Республиканской партии» и «оградить себя от критики правых, устроив демонстрацию силы» [210] . Хотя в некоторых случаях внешнеполитические проблемы и становятся источниками внутрипартийных разногласий, по сравнению с эпохой «холодной войны» они отодвинулись на задний план. Все возрастающая значимость социальных проблем (аборты, школьная молитва, однополые браки) в американской политике способствовала ослаблению партийных структур [211] . Еще задолго до того, как эти тенденции стали очевидными, американский комик Уилл Роджерс заметил: «Я не принадлежу к организованной политической силе – я член Демократической партии» [212] .
210
Jack F. Matlock, Jr, Reagan and Gorbachev: How the Cold War Ended (Random House, New York, 2004), p. 314.
211
B. Guy Peters, Institutional Theory in Political Science: The ‘New Institutionalism’ (Pinter, London and New York, 1999), p. 115. Хотя партийные структуры несколько ослабли, приверженность партиям не сошла на нет. Последние данные говорят о том, что среди американских граждан она, наоборот, «усилилась за два предыдущих десятилетия». См.: Lavine, Johnston and Steenbergen, The Ambivalent Partisan, p. 2.
212
Peters, Institutional Theory in Political Science, p. 115.
В период между выборами американского президента можно сместить только через импичмент. У премьер-министров парламентских демократий подобные гарантии отсутствуют. В случае утраты доверия своей партии, особенно если это парламентская партия, их можно заменить. Мобилизация достаточно большой группы парламентариев-однопартийцев для постановки вопроса о смещении руководства на голосование – более простая задача по сравнению с коллегией выборщиков, где представлены более широкие круги электората, в том числе и рядовые члены партии. Австралия – яркий пример страны, где подобные вопросы целиком и полностью зависят от парламентариев и где хватает случаев, когда партии заставляют своих лидеров уходить даже с премьерских постов [213] .
213
Австралийский политолог Джудит Бретт отмечает: «С 1990 года лейбористам дважды удавалось смещать популярных у избирателей премьер-министров, и Джон Ховард усиленно старался избежать подобной угрозы в течение своего последнего премьерского срока». См.: Brett, ‘Prime Ministers and their Parties in Australia’, in Paul Strangio, Paul ’t Hart and James Walter (eds.), Understanding Prime-Ministerial Performance: Comparative Perspectives (Oxford University Press, Oxford, 2013), pp. 172–192, at p. 177.
Последним таким случаем была замена в июне 2013 года Джулии Гиллард на Кевина Рудда в качестве лидера лейбористов и, следовательно, премьер-министра. Это было обратное повторение: всего за три года до этого Гиллард, в то время заместитель лидера партии, сместила с поста Рудда [214] . После потери лидерства и премьерства в 2010 году Радд продолжил работу в правительстве в должности министра иностранных дел, но ушел в отставку в феврале 2012 года и спровоцировал внутрипартийную борьбу за руководство, пытаясь вернуть себе премьерский пост. Несмотря на то что в то время он был более популярен в стране, чем первая женщина-премьер, Рудд потерпел полное поражение от Гиллард. Наиболее влиятельные министры «искренне и горячо» критиковали результаты работы и его поведение в бытность премьером, подразумевая, что «большинство членов кабинета не хочет видеть его премьером ни при каких обстоятельствах» [215] . По-прежнему не соглашаясь с лидерством Джулии Гиллард, Рудд и его сторонники спустя чуть больше года организовали еще одно голосование. Однако в марте 2013 года он в самый последний момент «объявил о снятии своей кандидатуры, сказав, что у него нет нужного количества голосов» [216] . Но не прошло и трех месяцев, как политик решил, что теперь голос'a у него есть, и вновь поставил вопрос на голосование, а затем выиграл партийные выборы. Рудд – бывший дипломат со знанием китайского языка – считается «ужасно умным», но его «авторитарный стиль руководства» в роли премьера привел к тому, что «его возненавидели во многих ячейках его собственной партии» [217] .
214
Neil Hume, ‘Rudd ousts Gillard as Labor leader’, Financial Times, 27 June 2013.
215
Brett, ‘Prime Ministers and their Parties in Australia’, p. 189.
216
‘Australian PM Gillard in reshuffle after “unseemly” vote’,25 March 2013.
217
Financial Times, 25/26 February 2012; ibid., 28 February 2012. Джудит Бретт отмечала у Рудда его «недоступность для коллег по парламенту, манию все контролировать и грубость со всеми – от членов правительства до стюардесс». (Brett, ‘Prime Ministers and their Parties in Australia’, p. 188). С точки зрения аналитика Австралийского национального университета Эндрю Хьюза, Джулия Гиллард «была очень эффективна как премьер-министр. Но до австралийской общественности это не дошло». Он добавляет: «Проблема в том, как она пришла к власти. Она висела и продолжает висеть на ней тяжким грузом» (Financial Times, 22 March 2013). Один из австралийских политических комментаторов, Эрик Дженсен, писал вскоре после недолгого возврата Рудда на премьерскую должность: «Рудд стоит на руинах правительства, разваленного в немалой степени его же усилиями». Дженсен отмечал, что многие министры предпочли работе с Руддом отставку, а один из прежних лидеров лейбористов призывал исключить его из партии. См.: Jensen, ‘The people’s psychopath’, New Statesman, 5–12 July 2013, p. 14.
В полном соответствии с прогнозами смена руководства лейбористской партии не повлияла на общий результат всеобщих выборов, состоявшихся в сентябре 2013 года. Сразу же после возвращения Рудда на премьерский пост в опросах общественного мнения он опережал не только Гиллард, но и лидера оппозиции Тони Эбботта. При этом как партия лейбористы отставали, хотя разрыв постоянно уменьшался. К началу сентября, когда должны были пройти выборы, рейтинги последнего были выше, чем у Рудда, но дело было не в популярности или непопулярности каждого из этих лидеров. Избиратели были настроены против правящей Лейбористской партии, поскольку сама она была ослаблена внутренней борьбой, а долговременный экономический успех Австралии начал показывать признаки неустойчивости. Всем этим сполна воспользовалась оппозиционная Либеральная партия, которая к тому же затронула чувствительную струнку своей более жесткой позицией в иммиграционной проблематике. Возвращение Рудда на пост премьера оказалось совершенно неуместным – страна отнеслась к этому безучастно, а в его партии произошел очередной раскол. Сразу же после проигранных выборов он объявил о своем уходе с поста лидера партии.