Тиран

Двое выдвинулись вперед/сжимая в руках палки. Одежда их представляла собой лохмотья, у них были длинные бороды и волосы: разбойники? Дезертиры? Уцелевшие жители? Они больше походили на животных, чем на людей. Дионисий остановился и вынул меч из ножен. Девушка же подобрала два камня и швырнула ими в преступников с убийственной точностью. Обоим она попала прямо в лоб, они рухнули на землю один за другим, не издав ни единого стона. Однако со всех сторон раздались новые крики, и толпа примерно из пятидесяти человек устремилась к ним, размахивая палками и ножами.

— Скорее, бежим! — закричал Дионисий, беря девушку за руку и бросая лошадей. Но преследователи, очевидно, хотели отомстить за своих товарищей и продолжали нестись за ними.

Дионисий первым свернул за угол дома, но при этом лицом к лицу столкнулся еще с одним, двигавшимся ему навстречу. Он хотел ударить его мечом, но тот прокричал по-гречески:

— Стой, проклятие. Ты что, хочешь мне горло перерезать?

— Лептин?

— Кто же еще? — И обернулся: — Давайте, разберитесь с этим сбродом, скорее.

Человек шестьдесят наемников, и в их числе сам Аксал, бросились вперед, убивая не в меру воинственно настроенных бродяг, а после из луков добивая обратившихся в бегство. Не спасся ни один.

— Я ведь отдал тебе предельно ясные распоряжения, — заметил Дионисий, когда все закончилось.

— Ради Геракла, я только что спас тебе жизнь. Смелости тебе не занимать… — начал Лептин.

— Я отдал тебе четкие распоряжения! — повторил Дионисий.

Лептин опустил голову и прикусил губу.

— Я бы и сам справился, — продолжил Дионисий, — Это всего лишь жалкое отребье, а твое непослушание могло все испортить. Понимаешь?

— Я оставил в Сиракузах Дориска. Он отличный воин и всегда был членом Братства. Все будет в порядке. Я подумал, что одному тебе будет слишком опасно отправляться в путь, и двинулся вслед за тобой. В следующий раз позволю тебе сдохнуть, хорошо?

— В следующий раз ты будешь делать то, что тебе приказано, иначе я забуду о том, что ты мой брат, и велю казнить тебя за неповиновение. Я ясно выражаюсь?

Явился Аксал с двумя отрубленными головами в руках.

— Аксал — твоя тень, видеть? — И поднес их Дионисию прямо под нос.

Тот скривил губы.

— Да, да, хорошо. Возьмите вон тех лошадей и давайте скорее убираться отсюда.

— Это кто такая? — спросил Лептин, указывая на девушку.

Дионисий повернулся к ней, но она отбежала прочь и вскоре исчезла среди улиц пустынного города, погруженного в сумерки.

— Подожди! — закричал он. — Подожди! — И бросился за ней, но вскоре понял, что это бесполезно. Найти ее он все равно не сможет.

— Кто она? — снова спросил Лептин.

— Я не знаю, — сухо ответил Дионисий.

Они двинулись в путь, проехали по восточным кварталам, добрались до Гельских ворот и вышли со стороны западного некрополя. За их спинами вставала луна, заливая бледным светом храмы на холме. Дионисий взглянул на брата, молча следовавшего за ним. Копье его бряцало в такт шагам.

Ему показалось странным, что Лептин сам отважился на подобную авантюру.

— Скажи мне правду, кто тебя подучил поехать за мной? Филист?

Лептин остановился и обернулся к нему.

— Нет. Филист тут ни при чем.

— Кто же тогда?

— Тот человек. Крепкого телосложения, с лысиной, передавший мне послание. Он явился в лагерь и сказал мне: «Твой брат в опасности. Ты должен немедленно отправиться вслед за ним, по дороге на Акрагант». Я и слова не успел выговорить, как он уже исчез. Что я мог поделать?

Дионисий не ответил. Он снова молча пошел дальше, и никто не заметил, как глаза его заблестели в потемках, и не услышал слов, которые он взволнованно произнес, внезапно догадавшись:

— Теллий… друг мой.

18

Вернувшись в Сиракузы, Дионисий начал масштабные работы — возведение резиденции, совмещенной с кораблестроительной верфью, в сердце старого города. Не забыл он и про стену, отделявшую перешеек от Ортигии.

Кроме того, он велел построить тридцать триер. Эти проекты он принялся осуществлять самостоятельно, не созывая Народное собрание, тем самым ясно дав понять, что не желает ограничивать свою власть. Подобное поведение вызвало мощную реакцию протеста со стороны его недоброжелателей, особенно семейств, сохранивших связи с аристократами, сосланными в окрестности Этны. Они открыто заявляли об установлении в городе тирании и призывали народ к восстанию.

Ответ Дионисия был жестким и безжалостным. Он велел своим наемникам провести массовые облавы, прочесать дом за домом, арестовать всех противников и отправить их в крепость Ортигии. Там, в ходе ускоренного судебного заседания, их приговорили к изгнанию, а имущество изъяли и распределили среди наемников, вследствие чего те почувствовали себя вдвойне связанными со своим господином и благодетелем, подарившим им новый, роскошный образ жизни.

На протяжении всего этого времени он не видел девушку с истоков Анапа и не ездил туда ввиду нехватки времени, но иной раз, по ночам, когда он отдыхал в большой, пустой комнате своего дворца, где жили вместе с ним лишь наемники, он вспоминал о ней и о том, как они занимались любовью в источнике. Как она появилась — удивительная, совсем другая, как последовала за ним в Акрагант и участвовала в необыкновенных событиях, случившихся внутри его стен. Он вспоминал также голос, доносившийся к нему из скал, приглушенный, словно звучавший для него одного.

С наступлением весны в порт стали прибывать корабли, а с ними и новости. Афины пали, истощенные голодом и тяготами длительной осады, заблокированные с суши и с моря. У могущественной метрополии, поставленной на колени, не оставалось иного выбора, как только безоговорочно сдаться. Рассказывали, что союзники Спарты, особенно фиванцы и коринфяне, настойчиво требовали сровнять высокомерную столицу с землей, но Лисандр воспротивился этому. Разрушить Афины — все равно что лишить Грецию глаз. Проигравшим навязали жесткие условия. Они должны были разобрать Длинные стены, мощное оборонительное сооружение, защищавшее дорогу из города в порт Пирей, расформировать военный флот, за исключением восьми кораблей, и, наконец, что было самым унизительным, — смириться с присутствием спартанского гарнизона на акрополе.

Дионисию подумалось о том, что начало этого необратимого процесса упадка было положено под стенами Сиракуз, где погиб цвет афинской молодежи. Ему также показалось, что настал подходящий момент для осуществления его плана, и он созвал совет, пригласив Гелорида, Филиста, Лептина, Дориска, Иолая и остальных друзей из Братства.

— Война в Греции завершилась, — начал он. — Афины проиграли. Тысячи людей, годами привыкшие лишь к тому, чтобы сражаться, и неспособные больше ни к чему, готовы поступить на службу к тому, кто больше заплатит. Ты, Лептин, немедленно отправишься в Спарту и наймешь всех, кого сможешь. Постарайся встретиться с Лисандром и, если удастся, вступить с ним в сговор. Говорят, он человек практичный и умеет пользоваться ситуацией.