Тисса горит

— Да, это возможно.

Несколько минут спустя я уже стоял совершенно одетый.

— Надо как-нибудь предупредить товарищей о грозящей им опасности.

— Но как? — спросил Анталфи, пожимая плечами. — Мы ведь их не знаем, — даже имена их нам не известны, про адреса и говорить нечего.

— Что-то все же предпринять надо…

— Это немыслимо. Сегодня ночью, по крайней мере. Завтра еще пожалуй.

Не слушая возражений Анталфи, я схватил шляпу и выбежал на улицу. Минуту спустя Анталфи нагнал меня.

— Ты с ума сошел! — сказал он сердито.

Я не ответил, и он тоже продолжал молчать. У костела мы свернули к гостинице «Паннония», а оттуда обратно на Главную улицу. Мы шагали так, будто у нас было спешное дело, и оба не знали, куда спешим. Улицы были совершенно безлюдны, и ни в одном окне не видно было света. Дул теплый ветерок, и по мере того, как испарялся мой хмель, ослабевал понемногу и охвативший меня вначале страх.

«Эх, испугались причитаний старой бабы», подумал я со стыдом.

Дойдя до середины Главной улицы, мы повернули обратно, но теперь уже не спешили, а еле-еле плелись домой.

— Наверно, только пыль в глаза пускал, этакая сволочь! Нарочно выдумал. Пророчил то, чего ему самому хотелось…

— Может быть, ты прав, а может быть и нет, — ответил Анталфи. — Одно только ясно — сейчас мы ничем помочь не можем.

— Стой!..

Из переулка на Главную улицу вышел патруль венгерских жандармов. Они шли так тихо, что мы их заметили только тогда, когда они очутились перед нами.

— Стой! — крикнул офицер, командовавший патрулем.

Анталфи, не дожидаясь вопросов офицера, сам приступил к объяснениям.

— Мы — актеры, — начал он смеясь, — и наслаждаемся этой чудесной ночью. Вот мои документы. К сожалению, на них чешские печати. Покажи, сынок, и свои документы.

— Что вы делаете так поздно на улице?

— По правде сказать, сейчас уж ничего не делаем, только головы проветриваем. А до этого правды искали, а при искании правды — обыкновенно головы начинают болеть…

— Правды искали? — переспросил офицер строгим голосом.

— Да-с. И, как полагается честному венгерцу, искали правды в вине, ха-ха-ха! В красном вине, в белом вине, в кислом вине, в сладком вине, в старом вине, в молодом вине — где же правда? Ау, покажись-ка, милая!.. Ну, одним словом, отрицать нечего, голова и закружилась…

Офицер засмеялся и возвратил нам наши документы.

— Лучше будет, если вы пойдете домой, — сказал он, на сей раз дружелюбно. — Кому не под силу, тому пить не следует. Отправляйтесь-ка домой.

— Как прикажете, господин поручик.

— Я только подпоручик.

— Виноват, у меня все, видно, в глазах двоится.

— Ну, будет. Ступайте… Раз-два…

Один из жандармов проводил нас до дому.

— Боже, спаси от всяких невзгод Венгрию, нашу родину, — сказал на прощание Анталфи, дружески пожимая ему руку.

Тот бессмысленно осклабился.

— Мы не ошиблись, — сказал Анталфи, когда мы снова очутились у себя в комнате. — Сволочи!..

Я не стал раздеваться. Я все еще надеялся, что мы сможем что-нибудь сделать. Опустив голову на подушку в цветной наволочке, я изобретал самые фантастические планы, пока не заснул. Наутро я проснулся с отчаянной головной болью.

Наша хозяйка уже вернулась с рынка и успела сварить кислые щи. Они предназначались господину Надь, но и нам досталось по тарелке.

— В городе поговаривают, будто ночью…

— Ха-ха-ха! Это ты мне будешь рассказывать, — прервал жену Надь. — Я уже позавчера вечером знал, что с венгерскими жандармами шутки плохи, ха-ха-ха! Забрали их, этих негодяев… Ну, пусть-ка теперь снова попробуют превращать храмы божьи в конюшни!

Я встал и молча вышел во двор. Там я вынужден был прислониться к дереву, чтобы не упасть.

— Что с вами? Уж не от щей ли?

— Нет, нет, это у него не от щей. В жизни своей не едал он еще таких превосходных щей, — принялся выпутывать меня Анталфи. — Все дело, знаете ли, во вчерашнем вине. Этот парень еще совсем недавно у нас в труппе, а вино господина Надь даже меня, старого хрена, едва не свалило. Ну, сынок, собирайся. Не срами нашей труппы.

— Еще тарелку, жена! — крикнул Надь из кухни, служившей одновременно и столовой. — Я уж такой человек, что малым не довольствуюсь, ха-ха-ха!

Почти все утро на улице было так же безлюдно, как ночью. Солнечный свет еще усиливал это впечатление пустоты. По дороге в театр нам навстречу попадались лишь чешские солдаты.

Пришедшие на репетицию актеры все уже знали, что ночью что-то произошло.

— Коммунисты пытались поджечь рудники, — слава богу, жандармы успели их во-время арестовать.

— В самую последнюю минуту, — добавил один из актеров. — Они уже держали спички в руках.

— Шестьдесят двух удалось захватить, остальные бежали в Россию.

— Нет, забрали не шестьдесят двух, а всего лишь тридцать восемь.

— Мне сказали, что восемьдесят одного. Эти сообщения из достоверных источников. Мой хозяин — судебный пристав, и эти сведения исходят от его жены. Среди террористов оказался и тот, кто распял Стефана Тиссу.

— Стефана Тиссу не распяли, а повесили.

— Ты мне будешь рассказывать! Не станет же врать жена судебного пристава!

— Чорт их считал, — ответил Надь, когда я за обедом спросил его, правда ли это. — Одно только известно: одиннадцать из них расстреляли, остальных же здорово избили… Пока что, — добавил он после некоторого молчания, — самое важное, что одиннадцать главных виновников расстреляно.

— Но откуда же жандармы, явившиеся сюда только вчера, могли узнать, кто виновен, а кто нет?

— Откуда они могли узнать? Не беспокойтесь, они не ошиблись! И наш глубокоуважаемый священник, и главный судья Надески, и… нет. я не в праве продолжать… Одно только могу сказать: венгерский жандарм не ошибается. Венгерские жандармы выше всякой похвалы!

Демократия

Не впервые мне случилось очутиться в опасном положении. Быть может, опасность здесь была не так уж велика, но я, тем не менее, совершенно потерял голову. Я был так напуган, что в тот день, когда Надь расхваливал венгерских жандармов, я не осмелился даже выйти на улицу.