Тьма императора

Видимо, Виктория считает Софию виновной в случившемся. Возможно, даже думает, будто это она отравила конфету. Но, судя по тому, что император доверил Софии детей, как и прежде, он с женой не согласен. А уж что по этому поводу думает Гектор Дайд — вообще загадка. Разговаривал с Софией так, будто она преступница, а потом отпустил, не арестовав. Странный.

После ухода императора София сидела с детьми несколько часов, и они даже вместе поужинали. Служанки сами принесли ей и наследникам еду, сказав, что это приказ императора. Только перед тем, как давать что-то Агате или Алексу, охранники все проверили несколько раз.

Про императрицу дети, конечно, спрашивали, и София осторожно ответила, что их мама пока занята, но скоро придет. Прежние ее подопечные обязательно стали бы интересоваться, чем занята мама, но Агата с Александром только кивнули — они привыкли к подобному.

Его величество вернулся в детскую ближе к девяти часам вечера. Без императрицы, зато в сопровождении Дайда. София на секунду напряглась — может, ее арестовывать идут? — но главный дознаватель на нее даже не посмотрел, сразу направившись к кровати, на которой сидели Агата и Александр.

— Здравствуйте, айл Дайд, — сказала наследница серьезно, отрываясь от собирания увлекательной головоломки. Они с Алексом мучали ее уже минут пятнадцать. — Вы хотите что-то у меня спросить, да?

— Да, ваше высочество, — ответил Гектор, и София с удивлением заметила, что даже его голос, скрипучий, словно старая дверь, стал мягче и тише. — Как вы себя чувствуете?

— Неплохо, — произнесла Агата с достоинством, поднимая голову так высоко, как могла — чтобы смотреть дознавателю в лицо. — Только вставать надолго пока нельзя. Но айл Родери говорит, завтра уже можно будет. И пойти гулять — тоже.

— Это замечательно, ваше высочество. Я хочу спросить вас насчет коробки конфет. Скажите, помните ли вы, сколько конфет было там вчера? Агата чуть нахмурилась, словно вспоминая, а затем протянула:

— Не-е-ет. Но можно посчитать. Мы с Алексом начали есть в субботу. Суббота — один, воскресенье — два, понедельник — три, вторник — четыре, среда — пять, четверг — шесть. Двенадцать минус шесть равно тоже шесть. Значит, до того, как я съела конфету вчера, в коробке их было семь, а потом стало шесть.

— А сегодня, ваше высочество? Сколько конфет было в коробке сегодня? — Я не помню. Но… теперь, когда вы спросили, мне кажется, что их было больше, чем шесть.

— Та конфета, которую вы почти съели утром — почему вы не положили ее в рот всю сразу, а откусили кусочек? Софию тоже очень интересовал этот вопрос. — Она была не такая, как другие. — Чем же? — Остальные конфетки блестели. А эта — нет. Она была тусклая.

— Радость моя, — вмешался император, — если ты когда-нибудь еще раз увидишь нечто подобное — когда что-то одно отличается от остального, хотя не должно отличаться, — лучше не ешь. — Да, пап, — кивнула Агата. — Я поняла. С этой конфетой было что-то не так. Она была испорченная, да?

— Верно. Наследница вздохнула, глядя то на Гектора, то на отца. — А она сама испортилась или ее кто-то испортил? — Вы очень умная девочка, выше высочество, — сказал дознаватель. — Вы видели или слышали что-нибудь странное?

Агата покачала головой. — Нет, айл Дайд. Но если я что-то вспомню, я вам обязательно скажу. *** После того как Гектор закончил опрашивать Агату, император попросил Софию побыть с детьми еще немного, зашел в камин и начал строить лифт в комнату Виктории.

Арен прекрасно понимал — да и видел, и чувствовал, — что маленькая аньян едва на ногах стоит. Ее рабочий день уже составлял двенадцать часов, и следовало бы отпустить девушку, но сначала нужно уладить все с Викторией. Он хотел поговорить с женой до ужина, но не успел, поэтому пришлось просто распорядиться, чтобы ей подали еду в покои. Охрана доложила, что она поела — и это был хороший знак.

Когда Арен вышел из камина в комнате жены, она сидела на постели в том же платье, что и днем, и напряженно смотрела в огонь заплаканными глазами. Император прислушался к эмоциям — тяжелая, гнетущая обида, тоска, боль… но хоть не ярость и ненависть.

— Вик, — сказал он, подходя ближе, и встал перед женой на колени, — прости. Я понимаю, тебе неприятно. Но я не могу решать все проблемы сразу, у меня не хватает на это ни сил, ни возможностей. В тот момент тебе нужно было успокоиться в первую очередь потому что наша дочь — эмпат. Даже меня от твоих эмоций уносило, а что уж говорить об Агате? Эмпатический щит у нее слетает постоянно, да она и сама его частенько убирает — ей интересно знать, что ты чувствуешь. Понимаешь?

Обида из взгляда Виктории, да и из ее эмоций, не уходила, но она все же кивнула.

— Не сердись. — Арен поднял руки и, положив обе ладони на бедра жены, погладил. Она сразу вспыхнула жаркой страстью — и надо бы этим воспользоваться, но у императора не было времени на близость. — Сейчас я сниму печать, и сюда войдет Гектор. Он задаст тебе несколько вопросов, а потом мы оба узнаем его мнение по поводу участия Софии в этом деле.

Страсть сменилась разочарованием, и Арен, развеивая печать, чуть улыбнулся — так эти эмоции были похожи на чувства маленькой девочки, у которой отобрали конфету.

— Я сегодня полдня хотела тебя убить, — сказала Виктория хрипло, кашлянула и продолжила уже нормальным голосом: — Ты иногда бываешь настолько невыносимым, что я начинаю понимать Аарона.

Аарона… Императору показалось, что в груди вместо сердца забился, запульсировал сгусток тьмы. Аарона, значит. Очень хотелось сказать, что Аарон был готов убить не только его самого, но и половину населения Альганны. Словно капризный мальчишка, безумный гордец, который не понимал, что быть императором — не значит казнить и миловать, и настоящий правитель должен делать все, чтобы предотвратить войну, а не чтобы ее развязывать.

Но Арен промолчал. На споры у него тоже не было времени.

— Гектор, — сказал он, коснувшись браслета связи, и встал с колен, — заходи. Дверь распахнулась, и в покои Виктории шагнул Дайд. — Ваше величество, — поклонился главный дознаватель, замирая посреди комнаты. — У меня к вам несколько вопросов. Вы позволите их задать?

— Задавайте, — кивнула Виктория, стараясь делать это величественно, но с учетом заплаканных глаз получилось не очень. — Я постараюсь помочь. — То успокоительное, которое прописал вам айл Родери. «Дуоментил». Вы часто его принимали?

Жена покачала головой. — Пару раз в неделю, и то не всегда. Он говорил, что оно на крайний случай, лучше не увлекаться, и я стараюсь не увлекаться. Я в основном пью травяной чай, тоже айл Родери прописывал.

— Вы помните, сколько капсул оставалось в вашем пузырьке «Дуоментила», когда вы последний раз его принимали? И когда это было? — Сколько капсул, не помню. Меньше половины. А когда… дней пять назад, наверное. — Кто знал о том, что вы принимаете это лекарство?

Виктория нахмурилась. — Ну, айл Родери. Арен. Ванессе я говорила, кажется. Матильда, конечно, знала. И все. А, нет! Адриан недавно упоминал, что ему плохо спится, прописали снотворное. Я сказала, что никогда не пила снотворное, но «Дуоментил» помогает мне заснуть. Это было… где-то в среду, наверное. Да, точно. В среду.