Тьма над Петроградом
Шрифт:
– Не выдумывай! – прошептал Серж, прижимая ее к себе. – Что за глупости? Ты сильная, ты все переживешь! После того, что выпало на твою долю под Белой Церковью, какая-то жалкая рана – это пустяк! У тебя ведь девять жизней, как у кошки! – Он обнял ее еще крепче и зашептал, словно пытаясь заговорить судьбу, заговорить смерть, как заговаривают зубную боль или лихорадку: – Мы вернемся, получим большие деньги… больше нам не нужно будет работать… мы уедем с тобой… – Он не закончил эту фразу, потому что прочитал в ее глазах совсем другую мечту, и тут же продолжил, добавив в свой голос убедительности: – Ты уедешь
Глаза Мари постепенно угасали, но губы сложились в слабую улыбку, и она едва слышно прошептала:
– Лжец!
Свет в ее глазах погас навсегда.
Серж сжал зубы, чтобы преодолеть невыносимую боль.
Он еще несколько секунд сидел, обнимая мертвую Мари, но большего не мог себе позволить – шел бой, и от него зависели жизни других людей. Он заботливо опустил Мари на землю и поднялся на ноги.
Теперь она лежала на спине, и на ней не было следов смертельной раны. Она казалась молодой и красивой, можно было подумать, что Мари просто заснула.
Серж взглянул на свои руки, только что обнимавшие ее.
Ладони были красными от крови.
Серж торопливо перевернул тело – и тут же увидел пулевое отверстие под левой лопаткой Мари.
– Что же это… – прошептал он мгновенно пересохшими от волнения губами. – Ее убили выстрелом в спину? Но Мари не из тех, кто поворачивается к врагу спиной! Она бежала вперед и упала на бегу – значит, кто-то выстрелил в нее сзади… но кто был позади нее? Вся эта анархистская сволочь толпится возле дворца, Пантелей там же со своими коровами… позади Мари был только я…
Серж был боевым офицером, и он не предавался раздумьям во время боя. Оставив все загадки на потом, он вскочил и в считанные секунды добежал до графских конюшен.
Там не было ни души – то ли выставлять возле конюшен часовых не посчитали нужным, то ли часовые во время общей суматохи покинули свой пост и присоединились к остальной толпе, собравшейся возле башни.
В любом случае это упрощало задачу Сержа.
Он нашел самоходный органчик и снова отвинтил боковую пластину – на этот раз с другой стороны, там, где были нарисованы розовые толстомясые русалки. С этой стороны в органчике были спрятаны пулемет системы «Кольт» и патроны к нему.
Серж вставил в пулемет первую ленту, подтолкнул органчик и покатил его к выходу из конюшни.
Борис прижимал к себе Сашеньку. Она перестала дрожать и всхлипывать и, кажется, задремала. Сердце Бориса переполняла нежность. Он готов был перенести любую боль, чтобы сберечь хрупкий сон этого больного, измученного создания.
Агния Львовна сидела рядом, привалившись спиной к стене, и что-то беззвучно шептала – должно быть, молилась.
Снизу доносились какие-то странные звуки – мычание коров, крики, ругань. В какой-то момент Ордынцеву показалось, что он слышит голос Саенко.
Потом все затихло. Но он знал, что это ненадолго, что это не конец, а только короткая передышка…
Вдруг снизу послышались шаги, и хриплый голос Савелия прокричал:
– Ну что, сидите? Недолго вам осталось сидеть! Скоро я вас оттуда выкурю!
Снова послышались шаги, на этот раз многих людей. В башню что-то носили. Борис хотел бы взглянуть, что задумали анархисты,
но боялся потревожить Сашенькин сон.Впрочем, он и так скоро все понял.
Снизу потянуло дымом.
– Что это?! – свистящим шепотом спросила Агния Львовна. – Мне кажется, запахло дымом!..
– Вам не кажется, – ответил ей Борис вполголоса, стараясь не потревожить Сашеньку. – Анархисты развели внизу костер. Они хотят выкурить нас отсюда. Скоро здесь будет полно дыма, и у нас останется только два выхода – умереть или сдаться…
– Вы бесчестный человек! – выпалила вдруг Агния Львовна. – Вы пришли к нам, подали надежду… сказали, что вытащите нас из этого ада, а вместо этого… вместо этого вы предлагаете нам умереть! Мы жили у этих людей, конечно, не в самых лучших условиях, но все же жили! А вы… вы не сдержали своего слова! Вы обманули нас!
– Тише, тетя! – раздался вдруг озабоченный голос Сашеньки. – Тише, прошу вас! Вы разбудите Микки!
Она прижимала к себе куклу так же нежно и заботливо, как Борис прижимал к себе ее саму. Легко покачивая куклу, она вполголоса напевала какую-то странную колыбельную:
Мужики по избам спят,У них много есть котят…А у каждого котаБыли красны ворота…Вдруг девушка оборвала пение, подняла голову и проговорила неожиданно твердым и спокойным голосом:
– Не говорите так, тетя! Не знаю, как вы, но я ни за что не вернусь к этим ужасным людям. Лучше умереть. И не слушайте ее, – Саша повернулась к Борису и взглянула на него доверчиво и благодарно, – вы прекрасный человек, и я очень вам благодарна. Кстати, в этой суматохе я даже не успела спросить ваше имя…
– Ордынцев… Борис Ордынцев… – Борис не верил своим глазам, не верил своим ушам: Саша выглядела совершенно нормальной, умной и решительной девушкой. В ней не было и следа прежнего безумия. – Поверьте мне, – проговорил он с необыкновенным чувством, – я вас спасу, чего бы мне это ни стоило! Не все еще потеряно…
– Я вам верю, – просто ответила Саша.
У Бориса перехватило дыхание, сердце его пропустило один удар.
С ним происходило что-то удивительное. Все отошло на второй план – и толпящиеся внизу анархисты, и разъедающий глаза дым, и даже близкая смерть. Он видел только эту хрупкую девушку с русалочьими глазами, слышал только ее нежный голос…
– Ну что, рябчики, – донесся снизу издевательский голос Савелия, – еще не подрумянились? Ну, подождите немножко, скоро мы вам зададим жару!
Башня быстро наполнялась густым черным дымом.
Анархисты едва успели оправиться от коровьего нападения и теперь под руководством Савелия таскали в башню хворост и сырые ветки, чтобы дымом выкурить из нее беглецов. Вдруг из-за угла флигеля показался расписной самоходный органчик.
– Это еще что такое? – проговорил один из анархистов, бросив охапку хвороста и удивленно уставившись на органчик. – Никак, сама шарманка едет, без мерина!
– Да вон, ее мужик какой-то подталкивает! – разъяснил ему ситуацию приятель, долговязый парень в студенческой тужурке. – Никак, концерт нам хочет устроить! Тоже нашел время!