То, что останется после тебя

– Да у нее и не было капризов, - сказал Игорь.
– Просто все хотят красиво одеваться и вкусно питаться.

– Ты ей был нужен только до тех пор, пока приносил в дом деньги. Сам ты ей не был нужен.

– Раньше она такой не была.

– Ладно, не была, - махнула рукой Валентина Ивановна.
– Значит, в глубине души, всегда такой была. Просто ждала случая. И теперь вот показала себя.

– Она ведь мою работу терпеть не могла.

– Зато деньги любила, которые ты ей приносил. Скажи, она хоть раз пыталась тебя остановить? Пыталась отговорить от такой работы? Знала ведь, что ты рискуешь.

– В нашей стране вообще жить - значит рисковать, - спокойно возразил Игорь.
– У нас за все посадить могут. Ты же получше меня знаешь, что творилось во времена твоей молодости. Человека могли ни за что посадить, даже не предъявляя ему обвинения. Так что, о чем и говорить.

– Это ничего не меняет. Она даже не захотела тебя ждать. Решила, что с тобой покончено, что ты уже не сможешь удовлетворять ее запросы, вот и все. Теперь наверняка нашла себе кого-нибудь на стороне. Целый год была одна, и время у нее было для этого.

– Но ты же сама признаешь, что не знаешь этого наверняка, - сказал Игорь.
– Ты только предполагаешь это.

– Предполагаю, - нехотя согласилась Валентина Ивановна.

– Ну, вот видишь.

– А то, что она твои деньги себе присвоила, это тоже мое предположение?

Он не ответил.

– Ладно, - миролюбиво сказала Валентина Ивановна.
– Обед уже почти готов.

– А что на обед? Пахнет вкусно?

– Борщ и пельмени домашнего изготовления.

– Правда?
– Лебедев удивленно приподнял брови.
– Ты будешь удивлена, но когда я шел к тебе, то встретил соседа снизу, и он приглашал меня к себе на обед. Представляешь, у него тоже были борщ и пельмени.

– Надо же, как совпало, - улыбнулась мать. Она поставила перед Игорем тарелку с горячим борщом. Тот жадно втянул носом запах. На его лице появилось выражение блаженства. Взяв в руку ложку, он медленно, словно смакуя, попробовал борщ.

– Ну как?
– спросила Валентина Ивановна.

– Замечательно! Ничего лучше в жизни не ел.

Игорь принялся уписывать борщ. После тюремной баланды тот казался пищей богов. Управившись с первым, он придвинул к себе тарелку с пельменями. Мать участливо подставила ему горчицу. Она знала, что ее сын обожал есть пельмени с горчицей.

Лебедев принялся наворачивать пельмени, отправляя их в свой истосковавшийся по нормальной пище желудок. Покончив с едой, он выпрямился, и в полном блаженстве закрыл глаза.

Мать с умилением смотрела на него.

– Как хорошо, - произнес Игорь.
– Ты не представляешь, какой это ад - тюрьма. И какое это непередаваемое чувство вновь оказаться дома.

– Век бы этого не знать, - понимающе отозвалась Валентина Ивановна.

– И какой это рай - вновь очутиться на свободе. Только сейчас я ощутил и понял всю прелесть свободы, и то, что я совершенно не ценил ее раньше.

– Что ты теперь собираешься делать?
– спросила мать.

– Что-нибудь придумаю. Выжил в тюрьме, значит, тем более, выживу на свободе. Здесь все равно это сделать проще.

– Чаю хочешь?

– Не откажусь, - признался Игорь.

Мать принялась наливать ароматный чай.

– Ты с Любкой-то не будешь пытаться переговорить?

Лебедев пожал плечами, глядя на то, как в бокале вращаются частички заварки.

– А смысл-то? Если она все уже решила, то дальнейшие разговоры бессмысленны. Ничего уже не изменить.

Мать тяжело вздохнула. Игорь придвинул к себе бокал, и отхлебнул чая. После жирных мясных пельменей хотелось пить.

– Ну, а тебе-то самой помочь чем надо?
– спросил он.

– Ну, уж, ты скажешь. Не обо мне речь. Я-то уж старая, какие у меня запросы. Тебе теперь жить надо начинать сначала.

– Ну, почему же сначала?
– возразил Игорь.
– Не сначала, а продолжать буду.

– А как продолжать-то?
– спросила мать.
– Опять к ним вернешься или как?

Лебедев надолго задумался.

– Понимаешь, - наконец медленно произнес он.
– В тюрьме у меня было много времени, чтобы подумать, чтобы прокрутить всю мою жизнь от начала и до конца.

Он сделал паузу.

– Это все неправильно.

– Что не правильно?
– не поняла Валентина Ивановна.

– То, что я делал, это неправильно. Моя работа. Да и не только, а вообще.

– О чем ты, сынок?

– Ведь я занимался хакерством. Я - хакер. А что такое хакерство, по своей сути? Это преступление.

– Ну, уж и преступление, - возразила Валентина Ивановна.
– В нашей стране все преступление. Как закон захотят повернуть, так и будет. Преступниками всегда простой народ считался, а те, кто наверху сидят, всегда чисты перед законом.

– Да я не о том, - поморщился Игорь.
– Что такое хакерство, в переводе на русский язык? Хакер - это взломщик. Обычный, самый настоящий взломщик. Только взламывает он не сейфы и квартиры, а компьютеры. А с помощью компьютеров можно и деньги с чужого счета украсть, да и любую информацию о любом человеке выяснить. Понимаешь ли ты теперь, чем я занимался.

– Но ты же ведь ничего не крал. Чужих денег не присваивал.

– Лично я, может быть, и не присваивал, но с моей помощью, кто знает, вполне могли и присвоить себе чьи-либо деньги.

Снова молчание.

– Напрямую, я, на первый взгляд, ничего страшного и не совершил. Но я был лишь исполнителем чужой воли. Однажды я взломал секретную базу ФСБ. А это можно приравнять и к предательству. Ты знаешь, я временами думаю, что мне даже повезло, что меня обвинили только в изготовлении и распространении пиратских программ.

– Повезло?
– возмутилась мать.

– Повезло, - подтвердил Игорь.
– А что было бы со мной, если бы выплыло наружу то, что я взломал базу данных ФСБ? А ведь об этом даже не упоминалось на суде. Если бы все это открылось, то неизвестно, чем бы все это кончилось для меня. Какой срок я бы получил в таком случае?

Валентина Ивановна покачивала головой, слушая сына. Тот допил свой чай, и теперь задумчиво поигрывал пустым бокалом.

– У нас в тюрьме была часовня, и в ней служил один священник. Его звали отец Геннадий. Он многое нам рассказывал, многое нам разъяснял.

– Да и что с того, что священник? Ты думаешь, что священники сами ведут благочестивый образ жизни?
– Валентина Ивановна поправила прядь волос на лбу.
– Они ведь только говорят хорошо, а на деле еще похуже любого из нас будут.