То, что останется после тебя

– Во-первых, эти деньги заработал ты. Поэтому бери.

– Я не могу!
– Игорь продолжал пятиться назад.

– Во-вторых, я старый человек, и мне много не надо. Я почти ничего не тратила из того, что ты мне давал. На смерть у меня отложено, а на питание мне хватает моей пенсии.

– Да какая у тебя пенсия, что ты говоришь. Это издевательство, а не пенсия.

– Бери, сынок, бери, - сказала Валентина Ивановна, насильно вкладывая деньги в руки Игоря.
– Тебе они нужнее, чем мне. Я знаю, какое у тебя тяжелое положение сейчас. А если снова начнешь зарабатывать, будешь давать мне немного.

– Но, все равно, зачем ты мне все даешь, - продолжал упорствовать он.
– Оставь себе хотя бы половину.

– Бери, бери, - настаивала мать.
– Тебе они нужнее.

Игорь посмотрел на толстую пачку денег, которую мать сунула ему в руки.

– Спасибо, мама. Я верну, как только заработаю.

Лебедев запрятал деньги в карман. Они еще долго сидели и беседовали на разные темы. Вспоминали жизнь, прошлое. Говорили о настоящем и о будущем.

Когда солнце стало клониться к западу, Игорь вышел на балкон. С восьмого этажа открывался чудный вид на город. Возможно, что чудным он казался Игорю оттого, что тот уже давно здесь не был и долгое время провел в местах заключения, но сейчас это не имело для него никакого значения.

– Пора домой, - сказал он, налюбовавшись видом родных мест, и взглянув на часы.

– Домой?
– удивилась мать.
– Да что тебе там делать? Тебя же никто не ждет. Оставайся у меня. В кои веки-то встретились с тобой с глазу на глаз.

– У тебя?
– растерянно произнес Игорь.

– Конечно. Оставайся, даже не думай. Куда тебе торопиться.

Он заколебался.

– Может, и правда остаться.

– Я тебе еще чаю налью. Хочешь? Давай прямо здесь на балконе и попьем.

Валентина Ивановна принесла чай.

Они сидели рядом, и пили. Игорь с наслаждением вдыхал в себя аромат душистого черного чая. Внизу рос высокий тополь. Еще совсем недавно Валентина Ивановна замучилась сметать его пух со своего балкона. Но теперь он уже отцвел, и лишь остатки пуха еще лежали у его подножья.

– Как мало детей стало на улицах, - заметил Игорь, глядя вниз.
– Сколько смотрю я, ну, максимум одного или двух увидел за весь вечер.

– Ох, и не говори, - махнула рукой мать.
– Не стало детей на улицах. И у вас ведь с Любкой тоже не было детей.

– У нас не получилось, - сказал он.
– Но не все же такие, как мы. Раньше, в моем детстве, помню детей толпы бегали. А сейчас такое ощущение, словно вымираем все. Одни старики на улицах, прямо нехорошо становится.

– Что поделаешь, - сказала Валентина Ивановна.
– Такие времена сейчас нехорошие, страшные.

– Страшные?
– произнес Лебедев.
– Но, по-моему, раньше гораздо страшнее были.

Мать пожала плечами, но спорить не стала.

На небе высыпали звезды. Игорь поднял голову, и довольно долго любовался ими.

– Совсем как в детстве, - сказал он.

– Ты знаешь названия каких-нибудь звезд?
– спросила Валентина Ивановна.
– Знаешь, где какие созвездия расположены?

– Откуда, - усмехнулся Игорь.
– Когда в школе учился, еще что-то знал, но теперь все уже позабылось.

Мать улыбнулась с легкой ностальгией.

– Тогда все мое поколение мечтало стать космонавтами, - продолжал он.
– Еще бы, в те времена первый человек вылетел в космос. Все были уверены, что к концу двадцатого века человечество всю солнечную систему облетит. Но не тут-то было. Весь этот прогресс оказался иллюзией.

– Почему же иллюзией?
– спросила Валентина Ивановна.

– Ну, как же, человечество как добралось до луны, так дальше и не сумело. Дорогостоящее это удовольствие оказалось, да и бессмысленное. Для науки и то ничего интересного не оказалось, добыча полезных ископаемых себя не окупит. Так для чего туда и летать? Так постепенно романтика космических полетов и угасла, как не оправдавшая себя.

– А разве романтика должна себя оправдывать?
– Валентина Ивановна посмотрела на сына.
– Романтика потому и романтика, что воплощает в себе мечту. Люди мечтали, а теперь все их мечты разрушили.

– Получается, что не о том мечтали, - произнес Игорь.
– Мечтали о воздушных замках. Люди хотели построить утопию, вернее не построить, а желали, чтобы кто-то для них построил. Но сами люди оказались не приспособлены к тому, чтобы в этой утопии жить. Поэтому все и рухнуло, все и развалилось.

Немного погодя Лебедев отправился принимать ванную. Лишь только оказавшись под душем, он понял, чего ему так не хватало весь этот день. Ему просто необходимо было смыть всю грязь пережитого года, смыть остатки тюрьмы, отпечатавшиеся на его теле.

С наслаждением подставляя лицо под струи воды, Игорь млел от того непередаваемого чувства, которое испытывает каждый человек, долго не мывшийся и, наконец попавший под душ. Ему хотелось вымыть не только тело, но и душу, вымыться изнутри. Он попеременно включал то горячую, то холодную воду, словно надеясь, что таким образом вода сможет вымыть все его нутро.

Потом, закрыв краны душа, Игорь нежился в ванне, погруженный в какую-то сладостную дремоту. Он пролежал в ванной до тех пор, пока не начала остывать вода.

Валентина Ивановна постелила сыну на диване. Тот вышел из ванной с чувством, будто заново родился.

– Как хорошо, - проговорил он, запахивая халат, и опускаясь на диван. Не раздеваясь, он лег ничком на постель, зарывшись лицом в подушку.
– Дома, наконец-то дома.

Пролежав в таком положении некоторое время, он снял халат, и забрался под простыню, заменявшую одеяло. Спать под настоящим одеялом в такую жару не представлялось возможным. Игорь закрыл глаза, и тут же провалился в сон, глубокий и непробудный. Это была его первая ночь на свободе, ночь в родительском доме.

5

Игорь Лебедев проснулся около девяти часов утра, и в первые мгновения никак не мог понять, где он находится. Он лежал не на грубых тюремных нарах, а в мягкой уютной постели. Вокруг него не было коек с заключенными, а были ковры и до боли знакомая мебель. Не было и вонючего отвратительного тюремного запаха, который постоянно стоял в камере. Вместо того была свежесть, и пахло зеленью.

Добрых полминуты понадобилось Игорю на то, чтобы понять, что он находится не в тюрьме, а в родительской квартире, в которой он провел все свое детство и годы юности.