Точка отрыва

Кураторы принесли его куртку. Слон руку чуть приподнял, пальцами коснулся, и снова мне сказать что-то хочет. Но силы его иссякли: откинулся он на подушку, захрипел и умер. Все вдруг забегали, засуетились, врача позвали, лекарства колоть стали… Но поздно уже, смерть, как известно, своих не отпускает. Особенно нас, ходоков.

Пока все суетились, я в углу стоял и тихо плакал — со Слоном прощался. Наконец старший куратор обо мне вспомнил и приказал: «Заприте его!»

Меня снова куда-то повели. Отконвоировали в маленькую комнатку без окон, где были только стол, стул да койка. У меня от всего пережитого сил больше не было — повалился и сразу же уснул.

Утром меня разбудили, принесли кашу, чай, позволили умыться и привести себя в порядок. Потом пришел главный институтский начальник. Выглядел он солидно: подтянутый, седой, выражение лица значительное. Сел рядом и говорит: «Ну, Мартин, давай знакомиться. Я Курт Ригель, директор Института. Как тебя зовут, и как ты к Лешеку попал, я знаю...» Тут я его перебил: «К какому-такому Лешеку? Не знаю такого!»

Седой улыбнулся: «Так Слона на самом деле зовут, это его настоящая фамилия, как твоя — Кочек. А скажи-ка мне, Мартин, что тебе прошептал Слон перед самой смертью? Только не ври, по глазам увижу!» Я и не собирался врать, ответил честно: да, пытался мне что-то сказать, да не успел — скончался. Как только куртку свою погладил, так сразу и преставился. Да вы сами ведь видели!

«Верно — говорит Ригель, — видел. И куртку его приказал проверить, каждый шовчик прощупать. Кое-что мы обнаружили — личную карту Слона. Вещь, бесспорно, интересная и нужная, но к нашему делу отношения не имеющая. Ты, кстати, знаешь, зачем Слон в Дыру ходил?»

«Да, — отвечаю, — знаю, Комнату искал. Только ерунда все это, нет ее. Легенда, выдумка, байка для лохов-туристов». Директор слегка улыбнулся: «Почему ты так думаешь?»

«Столько лет, — говорю, — искали ее, всю Дыру перерыли, но не нашли. Я и сам не раз бывал, много чего видел, но Комнату — никогда». Ригель ухмыльнулся: «Мартин, ты ошибаешься — есть она, доказано. Слон ее нашел, да только нам рассказать не успел. Может, он тебе что-то прошептал? Или хотя бы намекнул?»

— Нет, — отвечаю, — не успел.

— Ладно, жаль, — говорит Ригель, — хотя очень странно. Сделаем так: ты у нас поживи пока, может, что и вспомнишь...

В общем, продержали они меня у себя еще три дня, несколько раз Ригель приходил, расспрашивал, но ничего не добился. Я твердо стоял на своем: ничего не знаю. Наконец кураторы от меня отстали.

А поскольку я был несовершеннолетний, и близких родственников у меня не осталось (тетка уже померла), то определили в социальный приют, где я и провел полтора года. Затем, в шестнадцать лет, перевели в училище для трудных подростков. Конечно, это не тюрьма, но близко к тому: за территорию не выйдешь, лишнего слова не скажешь. Однако имелись там и свои плюсы: я получил кое-какое образование и даже специальность.

Два года потом жил в Баслау — работал на автомобильном заводе. А позавчера, взяв отпуск, вернулся в свой родной город — отдохнуть, побродить.

Кстати, кураторы отдали мне куртку Слона. Когда я уже выходил из Института, один из охранников протянул плотный сверток. Разворачиваю — а там куртка учителя. Мне сказали, что это сделано по приказу директора, типа, за помощь. С тех пор я ее и ношу. И сейчас она на мне, родная.

Глава третья

… Я немного постоял на углу Рыночной площади, подумал, а потом решительно направился в сторону знакомой пивной.

За годы моего отсутствия Толстый Ганс еще больше потолстел — его округлая фигура теперь едва помещалась за прилавком, однако маленькие, заплывшие глазки смотрели по-прежнему хитро и подозрительно. Я заказал кружку светлого мэйнского — ходоки по традиции пьют только его. Ганс налил полный бокал и прищурился — видно, пытался вспомнить, где раньше меня видел.

— Слушай, парень, — наконец изрек он, — ты, случаем, не из наших, не из местных? Что-то мне твоя физиономия уж больно знакомая. Да и на туриста ты вовсе не смахиваешь...

— Ага, — кивнул я, — из местных. Только давно не был дома, целых семь лет...

— Мартин! — выдохнул Ганс и радостно заулыбался. — Здорово, чертяга, рад тебя видеть! Ну, рассказывай, где был, что делал?

— Рассказывать особенно нечего, — пожал я плечами, — после смерти Слона жил в приюте, потом учился. А теперь работаю в Баслау, электриком на автомобильном заводе.

— Да-да, — закивал Ганс, — Слон… После его гибели много разных слухов ходило: что Комнату он все-таки нашел, но ни с кем делиться не захотел. За что его кураторы и убили… А ты от них сбежал, за границу подался. Получается, что врали, ты рядом жил. Ну, и как оно там, в приюте?

— По-всякому, — махнул я рукой, — но в основном фигово. Скажи-ка лучше, кто из наших здесь?

— Да почти никого, — подумав, ответил Толстый Ганс, — времена, Мартин, сильно изменились. Теперь у нас всем заправляют китайцы. Они взяли Дыру под свой контроль и заставляют отдавать товар за полцены. И с кураторами они договорились... В общем, трудно мы живем, паршиво.

— Неужели никто не возмущается? — удивился я. — Отдавать товар за полцены? Это же чистый грабеж!

— Были такие, кто отказался под китайцев ложиться, — кивнул Ганс, — только с ними быстро разобрались. И довольно жестко. А после того как Хачика убили и Серого покалечили, все сразу и замолчали. Своя рубашка, знаешь ли, ближе к телу.

— А что с Серым?

— Ты загляни в богадельню, — посоветовал Ганс, — он теперь там живет, в коляске сидит и слюни пускает, ни говорить, ни двигаться не может. И всю память у него отшибло…

— Понятно, а Хмырь?

— Он хитрей всех оказался — сразу к китаёзам перебежал, а те ему разрешили таскать потихоньку товар и сбывать лохам. Вроде как свой маленький бизнес.

— Ясно, — кивнул я.

— Да ничего тебе не ясно! — взорвался толстяк. — Здесь уже все по-другому! И ты, если хочешь в живых остаться, будь осторожен. Я тебе, как другу, говорю — с китайцами не связывайся. Очень мне не хочется видеть тебя в инвалидном кресле, пускающим слюни. Кстати, ты зачем вообще сюда вернулся? У тебя же здесь никого не осталось?

— Да так, потянуло в родные места, захотелось вспомнить детство, побродить…

— Ну-ну, поброди, — хмыкнул Ганс, — только близко к Дыре не подходи. Без разрешения китаёзов тебя за «колючку» не пустят — пристрелят, как миленького.

— Даже так?

— Да, — подтвердил Ганс, — вся охрана у них теперь на содержании. Кого скажут, того и пускают, а остальных отстреливают — чтобы зря не лезли и товар не выносили. А то уж больно много желающих, особенно после того, как Перец «мочилку» нашел.

— Знаю, слышал, — кивнул я, — отличная штука, любого вырубает за сто метров. Сейчас она у всех полицейских на вооружении…

— Да, и у китаёзов тоже, — подтвердил Ганс, — чуть дернешься — тебя сразу отключают и в Дыру кинут. Все чисто: следов насилия никаких, свидетелей тоже, а патрули подтвердят, что нашли тебя на запретной территории. И получишь ты свой срок за незаконное проникновение, сядешь на пару-тройку лет. Как миленький! И не докажешь ничего. Видишь, все очень просто. Так что очень прошу тебя, Мартин, не лезь на рожон!