Только когда я смеюсь
Шрифт:
– Вечно ты об этом, – вздохнула Лиз. – Почему бы тебе не поговорить на эту тему с Сайласом?
– Что я и собираюсь сделать. Пора и мне принять некоторые решения.
– И какое же твое первое решение?
– Прекрати дразнить меня, – рассердился я, но она настойчиво повторила свой вопрос.
– Ладно, – наконец сдался я. – Мне противно все это. И Сайлас мне тоже противен, если хочешь знать.
– Брось, – не поверила она. – Вы обожаете друг друга. В жизни не видела двух идиотов, которые так хорошо находили бы общий язык.
– Он сочетает в себе все, что мне ненавистно, – возразил я. – Мне не нравится его официоз, его старорежимный форменный галстук, эти его штучки из офицерской столовки. Он старомоден. Это все уже почти полностью
Лиз рассмеялась:
– А так вот ты кто – технократ? – И снова смешок. – Ты собираешься стать первым технократическим мошенником.
– Я не хочу быть мошенником. Разве ты не понимаешь, что я тебе все время толкую? Это для бездарных, никчемных сутенеров, вся эта игра. Мне не нужно крутиться, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Я не глупее всех тех людей на улице. Мне не нужны обман, ложь, чтобы прокормиться. – Лиз улыбнулась. Когда ей заблагорассудится, она становится очень вредной. – И тебе тоже, Лиз, – добавил я.
Она наклонилась вперед:
– Ну, может быть, и так, дорогой. Но я при этом не жалуюсь, а вот ты жалуешься.
Она была такой хорошенькой в эту минуту, что я чуть было не сказал ей, как я в нее влюблен, и не предложил ей убежать со мной, но испугался, что она высмеет меня и скажет, что это очередной признак незрелости. Ей хотелось говорить о Сайласе.
– Ты, наверное, ждешь не дождешься возглавить наше трио, – обвинила она меня. – Лично я готова подчиняться его приказам, даже если иногда он ведет себя как старый упрямый осел. Он переживает за всех нас, не забывай об этом.
– Я бы тоже непрочь немного поволноваться, если бы он дал мне немного денег и посвятил в свои планы, – парировал я.
– А по мне пусть все остается как есть, – сказала она. – Он великолепен в своем роде, даже если иногда и задирает нос, но все равно в прошлом он был очень добр к нам. И я это помню, а ты как хочешь.
– Ты просто стараешься уговорить себя, – сказал я. – И когда же Сайлас был добр к тебе?
– Сайлас долгое время дружил с моим отцом, прежде чем мы с ним познакомились. Я работала администратором какого-то паршивого отеля во Франкфурте. Однажды он подошел ко мне и сказал: «Вы Элизабет Мейсон?». Я кивнула, но не совсем поверила ему, однако он только попросил меня передать привет моей матери, когда поеду домой в следующий раз. Он всегда был добр и внимателен ко мне, совсем еще ребенку, в то время. Ты даже не представляешь, как трудно работать в немецкой гостинице. Дирекция – просто гестаповцы, да и посетители не лучше. Туристы обращались со мной как со швалью, пока в один прекрасный день не теряли камеру в ресторане, или их ребенка не стошнило в спальне, или же им не понадобился зубной врач в два часа ночи, а иногда просто какая-нибудь немецкая девица, видите ли, немного поскандалила в номере и, может быть, удастся выдворить ее оттуда… Вот тогда меня тут же умасливали небольшими чаевыми. Я ненавидела этих негодяев и всегда буду счастлива обмишурить их, как они с радостью облапошивали меня. Их вовсе не волновали мои заботы, когда я, зарабатывая пять шиллингов в неделю, изо дня в день ела только картошку и кислую капусту, чтобы сэкономить деньги на починку обуви! Им было наплевать. А Сайласу нет.
– Да уж, он не наплевал. Это сразу заметно.
– Ты не совсем прав. Я виделась с Сайласом каждый день, неделями, прежде чем он назначил мне свидание. Он был добр и великодушен. Когда он ездил в Лондон, то всегда возил письма моей матери, а однажды привез мне на день рождения от мамы торт с праздничной надписью. Ему пришлось держать его на коленях всю дорогу в самолете, чтобы не испортить украшения из крема и надпись «С Днем рождения, Лиз. Мама». Он мог и не делать этого, он ничего с этого не имел.
Судя по всему, Лиз явно впадала в сентиментальность.
– А что он делал во Франкфурте? – поинтересовался
я.– Он жил там после войны как гражданское лицо вместе с остатками Союзного Военного Руководства. У него и сейчас там много связей. В то время он был моложе, и смеялся чаще. Он был забавный, отважный и богатый.
– Очень богатый?
– Ну, не в нашем сегодняшнем понимании этого слова. Правда у него было полдюжины приличных костюмов от Бентли. Пусть двухгодичной давности, но все же от Бентли, и мне это очень нравилось. Он имел счета в нескольких ресторанах, и я не могла никак привыкнуть к мысли, что можно пообедать и не платить, а просто расписаться. Однажды он даже сказал, что я могу подписать счет вместо него, если захочу пойти туда одна. Это привело меня в немыслимый восторг, и, бывало, я специально шла в обход, чтобы пройти мимо ресторана и якобы мельком бросить друзьям, что здесь мне разрешено подписывать чек. Но, конечно, я никогда не ходила в ресторан без Сайласа.
– Ну и правильно делала, – гнусно хихикнул я. – Это Сайлас пудрил тебе мозги. Тебя наверняка бы выставили с позором, если б ты попыталась подписать чек.
– Не вижу смысла. Он был богат. Его квартиру украшали картины, и шелк и…
– Безвкусная мелочевка, – подсказал я.
– Да, – согласилась Лиз. – Шелк и безвкусные мелочи, и мне это нравилось. Я просто с ума по нему сходила! Я никогда и не могла раньше даже предположить, что способна на такое. Но он не пользовался этим. Он мог бы иметь дюжину девчонок, и мне пришлось бы примириться с этим. А он не сделал этого. Он остался со мной. И сейчас со мной.
– Да что ты говоришь!
– Ну да, были эта Эльза и девушка из агентства в Балтиморе, но это все мимолетные увлечения. Эти женщины никогда не угрожали моему положению и знали это. Я сильно жалела их, несчастных, ведь они прекрасно знали, что их ждет. Тогда Сайлас был в расцвете сил. Он обладал всем: и внешностью, и талантом, и мозгами, и деньгами, – но не злоупотреблял этим. Он любил меня и старался не причинять мне боли. Я хочу отплатить ему тем же. И так будет всегда.
– Но ты ведь его больше не любишь, – возразил я.
– Есть что-то большее, чем любовь, более длительное, более сильное и в то же время утешительное.
– Согласен, – кивнул я. – И это называется деньги.
– Ты что, не можешь думать ни о чем другом? – спросила Лиз.
– Я никогда об этом не думаю, – ответил я. – Это вам с Сайласом все время нужны деньги. Кто тратится на тряпки, машины и бриллиантовые кольца? Не я же, детка, на мне все те же свитер и джинсы, купленные в Масисе в прошлом году. Мой единственный костюм сшил шесть лет назад скромный портной в Вест-Энде, там где живет моя мать. Вам с Сайласом выгодно, чтобы я выглядел дурачком, потому что у меня много времени уходит на чтение книг по археологии и истории. Я стараюсь развивать свои мозги, пока вы разъезжаете с видом королевских особ, которым приходится ночью общаться с чернью. Хочешь знать, сколько я потратил прошлой ночью? Шесть фунтов восемнадцать шиллингов и четыре пенса. Спайдер потратил десятку. Он был рад утереть мне нос. Ну, пусть уж будет по его. Так вот. Сколько прошло через ваши руки, вы, двое, никогда не думающие о деньгах?
– Сайлас играл и выиграл, и мы получили восемьсот фунтов чистыми.
– Ладно, твоя правда, – сдался я и разлил по чашкам остатки кофе.
– Нет, не моя, – сказала Лиз. – Ты прав. Мне не нужно было всего этого говорить. Ты не думаешь все время о деньгах. Нет человека, который довольствовался бы столь малым, как ты. Но насчет Сайласа ты ошибаешься. Что бы тебе в нем не нравилось, он все-таки умен. По-настоящему умен.
Она ожидала, что я буду протестовать.
– Он умен, – признал я. – Когда я представил его своей матери, она взглянула на него и сказала: «Это просто настоящий ящик для фокусов, этот парень». И всякий раз, как я встречался с ней потом, она непременно справлялась: «Как там поживает ящик для фокусов? Все еще выигрывает?».