Том 1. Авиация превращений
Шрифт:
18 ноября 1930
«четыре дня над Римом летал пророк»
Аларих:
четыре дня над римом летал пророк и двести тысяч кельтов через альпы вёл под уздечку Радагес я видел гибель Стилихона он в бездну, друг, скакал на стуле за ним Евхерий в бездну падал неся в руках железный крест я под сосной лежал во мху в лесу шакал кричал ху ху мне снился рим в кругу зелёных опахал сам император на коне в бобровой шляпе хохотал и я во сне подумал «проще его убить, какой нахал» и я проснулся в тёмной роще и как безумный хохотал…«всякую мысль оставь…»
<Ноябрь 1930>
«Ревекка,
<ноябрь 1930>
«был он тощь высок и строен…»
* * *
И всю ночь соседний прах лежа пристально в гробу слышал будто бы в руках терли пшенную крупу. <Ноябрь 1930>
«Неужели это фон…»
Ноябрь <1930>
«Где мой чепец?..»
Кулундов:
Где мой чепец? Где мой чепец?Родимов:
Надменный конь сидел в часах.Кулундов:
Куда затылком я воткнусь?Родимов:
За ночью день, за днём сестра.Кулундов:
Вчера чепец лежал на полке, сегодня он лежал в шкапу.Родимов:
Однажды царь, он в треуголке, гулял по Невскому в плаще.Кулундов:
Но где чепец?Родимов:
И царь смеялся, когда машинку видел он, в кулак торжественный смеялся, царицу зонтиком толкал.Кулундов:
Чепец в коробке!Родимов:
Царь хранил своё величье вековое. «Сафо» двумя пальцами курил, пуская дым.Кулундов:
А? Что такое? Скажите, где мой шарф?Родимов:
Скакал извозчик. Скакал по правой стороне. Кричал царю: сойди с дороги, не то моментом задавлю! Смеялся царь, склонясь к царице.Кулундов:
Простуда в горло попадет, поставлю вечером горчичник.Родимов:
И крикнул царь: какой болван! На мне тужурка из латуни, а на царице календарь. Меня так просто не раздавишь, царицу санками не сдвинешь, и в доказательство мы ляжем с царицей прямо под трамвай.Кулундов:
Потом советую, сам-друг Кулундов, одень шерстяную рубашку. На двор, Кулундов, не ходи, но поцелуй свою мамашку.Мамаша:
Нет, нет, избавь меня, Кулундов.Родимов:
И вот, вздымая руки к небу, царь и царица на рельсы легли, и взглядом, и пушкой покорны Канебу, большие солдаты царя стерегли. Толпа на Невском замерла, неслась милиция скачками, но птица — в воздухе стрела — глядела чудными зрачками. Царь встал. Царица встала. Все вздохнули. Царь молвил: накось выкуси! Царица крикнула: мы победили! Канеб сказал: мы льнем к Руси. Вдали солдаты уходили. Но вдруг извоэчик взял и ударил кнутом царя и царицу по лицу. Царь выхватил саблю и с криком: смерть подлецу! пустился бегом по Садовой. Царица рыдала. Шумела Нева. Народ волновался, на битву готовый.Кулундов:
Ну, прощайте, мамочка, я пошел на Карповку.Мамаша:
Два поклона дедушке.Кулундов:
Хорошо, спасибочки.Родимов( один):
Да, министр Пуришкевич был однажды на балу, громко музыка рычала, врали ноги на полу. Дама с голыми плечами извивалась колбасой. Генерал для развлеченья шлёпал пятками босой. Царь смеялся над царицей, заставлял её в окно для потехи прыгнуть птицей или камнем всё равно. Но царица для потехи в руки скипетр брала и колола им орехи при помощи двухголового орла.Голова на двух ногах( входя):
Родимов, ты заврался. Я сам бывал на вечеринках, едал индеек в ананасах, видал полковника в лампасах. Я страсть люблю швырять валета, когда летит навстречу туз, когда сияет эполета и над бокалом вьется ус. Когда, смугла и черноброва, к тебе склоняется княжна, на целый мир глядя сурово, с тобой, как с мальчиком, нежна. Люблю, когда, зарю почуя, хозяин лампу тушит вдруг, и гости сонные, тоскуя, сидят, безмолвные, вокруг. Когда на улице, светая, летают воздухи одни, когда проходит ночь пустая и гаснут мёртвые огни. Люблю, Родимов! Нет спасенья! В спасенье глупые слова! Вся жизнь только воскресенье!Поделиться с друзьями: