Том 1. Громокипящий кубок

«И она умерла молодой…»

Я хочу умереть молодой…

Мирра Лохвицкая

И она умерла молодой, Как хотела всегда умереть!.. Там, где ива грустит над водой, Там покоится ныне и впредь. Как бывало, дыханьем согреть Не удастся ей сумрак густой, Молодою ждала умереть, И она умерла молодой. От проезжих дорог в стороне Есть кладбище, на нем — островок, И в гробу, как в дубовой броне, Спит царица без слез, без тревог, Спит и видит сквозь землю — насквозь — Кто-то светлый склонился с мечтой Над могилой и шепчет: «Сбылось, — И она умерла молодой». Этот, грезой молящийся, — кто? Он певал ли с почившей дуэт? Сколько весен душой прожито? Он поэт! Он поэт! Он поэт! Лишь поэту она дорога, Лишь поэту сияет звездой! Мирра в старости зрила врага, — И она умерла молодой.

1909. Май

Нет ничего

Молодость кончилась как-то сразу. Ночью увяла в саду сирень. Я не влюбляюсь больше ни разу. Даже лениться, лениться — лень! Было когда-то все голубое: Негодованье, порыв, тоска. Было когда-то все молодое, И безразличье — теперь, пока… Но если «пока» — навек, без срока? Удастся ль в «опять» претворить его? Надеюсь безумно! хочу жестоко! И нет ничего, как нет ничего!..

1914. Сентябрь

Мыза Ивановка

«В столице Грузии загорной…»

В столице Грузии загорной, Спускающейся по холмам К реке неряшливо-проворной, Есть милое моим мечтам. Но тем странней мое влеченье В те чуждые душе края, Что никакого впечатления От них не взял на север я. И тем страннее для рассказа Что не смутила ни на миг Меня загадочность Кавказа (Я Лермонтова не постиг)… Однако в Грузии загорной Есть милое моим мечтам: Я вижу женщину, всю черной, Кому я имени не дам. Она стройна, мала и нервна, Лицо бескровно, все — вопрос, Оно трагически безгневно И постоянно, как утес. Уста умершей; уголками Слегка опущены; сарказм И чувственность — в извечной драме; В глазах, — угрозье горлоспазм. Не встретите на горных шпилях Ее «с раздумьем на челе»: Она всегда в автомобилях, Она всегда навеселе! Я не пойму — ты явь иль пена Прибоя грёз моих, но ввек Ты в памяти запечатленна, Нечеловечий человек.

1918. Октябрь

Сегодня не приду

Сегодня не приду; когда приду — не знаю…

Ее телеграмма

«Сегодня не приду; когда приду — не знаю…» Я радуюсь весне, сирени, солнцу, маю! Я радуюсь тому, что вновь растет трава! — Подайте мой мотор. Шоффэр, на Острова! Пускай меня к тебе влечет неудержимо, Мне хочется забыть, что я тобой любима, Чтоб чувствовать острей весенний этот день, Чтоб слаже тосковать… — В сирень, шоффэр! в сирень! Я так тебя люблю, что быть с тобою вместе Порой мне тяжело: ты мне, своей невесте, Так много счастья дал, собой меня впитав, Что отдых от тебя среди цветов и трав… Пощады мне, молю! Я требую пощады! Я видеть не могу тебя и мне не надо… — Нельзя ли по морю, шоффэр?… а на звезду?… Чтоб только как-нибудь: «Сегодня не приду…»

1914. Июнь

Эст-Тойла

Амулеты

Звенели ландыши во мху, Как серебристый колокольчик, И белки в шубках на меху, Сгибали хвостики в колечки. О, красота пушистых кольчек! О, белок шустрые сердечки! И было красочно везде В могучий, бравый полдень мая; И птички трелили в гнезде, Кричали утки, как китайцы, И, хворост радостно ломая, Легко попрыгивали зайцы. Была весна, был май — сам сон! Любилось пламенно, но строго… Был пышнокудр еще Самсон!.. Коляска, тройка и бубенчик… К тебе знакомая дорога… О май! о белочка! о птенчик!

1910. Февраль

Весенний мадригал

В душистом белорозовом горошке Играют две батистовые крошки. Постукивают ножки по дорожке. Показывает бонна детям рожки. О, фрейлейн! Вы и пара ваших крошек — Душистый белорозовый горошек.

1911. Май

Сердцу девьему

Сонке

Она мне принесла гвоздику, Застенчива и молода. Люблю лесную землянику В брильянтовые холода. Рассказывала о концерте И о столичном том и сем; Но видел поле в девьем сердце, Ручьи меж лилий и овсом. Я знаю: вечером за книгой, Она так ласково взгрустнет, Как векше, сердцу скажет: «прыгай!» И будет воль, и будет гнет… С улыбкою, сомкнув ресницы, Припомнит ольхи и родник, И впишет четкие страницы В благоуханный свой дневник.

1913

Заклинание

Татиане Краснопольской

На клумбе у меня фиалка Все больше — больше с каждым днем. Не опали ее огнем, Пчела, летучая жужжалка. Тебе ее да будет жалко, Как мне тебя: мы все уснем.

1914. Май

Эст-Тойла

Одно из двух

Ты в жизнь вошла в колье жемчужном Горда, сверкательна, строга. Глаза, проникнутые южным, Омраченные жемчуга. И встреченному незнакомцу, Который так безбрежно жил, Ты поклонилась, точно солнцу, И встречный близок стал и мил. Сердца улыбно укачали И утомились до зерна. Но жемчугов твоей печали, Как прежде, матовость черна. Твой черный жемчуг целомудрен, Невинна темная душа, И девственный твой лик окудрен. Ты отрицаньем хороша. Ты ждешь со страстностью упорной Иного встречного, когда Зарозовеет жемчуг черный, А нет — погаснет навсегда!

1913. Январь

Песенка горничной

Пошла бродить я по полю И прислонилась к тополю… Смотрю: а рядом перепел Всю воду в луже перепил… Смотрю, лягушек дюжина На солнышке сконфуженно Присела и не прыгает, Ногами только дрыгает… Залюбовалась пчелками С взлохмаченными челками И восхитилась осами С расчесанными косами… Глазами жадно-прыткими Любуясь маргаритками, Я собрала букетики Себе и другу Петьке… В лесу, у муравейника, Связала я три веника И поспешила вечером Я на свиданьем с кучером…

1911. Июль

Дылицы

Поэза трех принцесс

Моя дежурная адъютантэсса, — Принцесса Юния де Виантро, — Вмолнилась в комнату бодрей экспресса, И доложила мне, смеясь остро: — Я к вам по поводу Торкватто Тассо… В гареме паника. Грозит бойкот… В негодованьи княжна Инстасса, И к светозарному сама идет. Мне даже некогда пригубить жало, И взор сиреневый плеснуть в лазорь: Бегу — мороженое из фиалок Вам выльдить к празднику Лимонных Зорь… — И фиолетовая, как черника, Фигурка Юнии газелит в сад. Дверь раскрывается, и Вероника Уже готовится журчать доклад: — Я к вам по поводу Торкватто Тассо… В гареме паника. Грозит бойкот… В негодовании княжна Инстасса, И к светозарному сама идет. Но-ах! мне некогда к Вам на колени. «Кальвиль раздорная» среди принцесс: Варить приходится ликер сирени Для неисчерпываемых поэз. — И точно ласточка в окно порхнула, Слегка вервэною проколыхав… Виолончелили от меццо-гула В саду наструненные души трав. И в этих отгулах рванулись двери, — И изумительнейший гастроном, Знаток изысканнейших эксцессерий, Инстасса въехала на вороном. — Мы, изучавшие Торкватто Тассо По поведению, по твоему, — Все перессорились… Но я, Инстасса, Всех оправдаю я и всё пойму. Утишу бешенство и шум базарный, Всех жен разрозненных объединя, Лишь ты, мечтанный мой, мой светозарный, Впусти не в очередь к себе меня!

1915. Январь

Письмо-рондо

С курьерским, в пять, я радостно приеду К тебе, Олег, и будешь ты опять Встречать меня. Везу тебе победу С курьерским, в пять. Что хочешь, делай все со мной. Распять Ты, может быть, свою захочешь Эду За годы те, что нам пришлось страдать. Простишь ли, нет — неважно мне. Но «Леду» Изволь к пяти на станцию прислать: Имей в виду, что буду я к обеду, С курьерским, в пять.

1915. Январь

Метёлка-самомёлка

С утра ушел Ермолка К елани по грибы. Метелка-самомелка В углу его избы. Ермолкина светелка Углами не красна. Метелка-самомелка, Изба тебе тесна! Вдруг ощетинясь колко, — Без цели, без пути, — Метелка-самомелка Пошла себе мести! Окурок и иголку, Опорки, самовар Метелка-самомелка Гребет, войдя в ковар. Сгребает все без толка В Ермолкиной избе Метелка-самомелка Смеется, знай себе. Айда на двор! глядь, елка! А там и целый лес… Метелка-самомелка Сильна, как Геркулес. Как будто богомолка В мужском монастыре, Метелка-самомелка Ширеет на дворе. Глядь, мельня-мукомолка, — И тотчас же мука Метелкой-самомелкой Взвита под облака. Сметает рощи, волка, Деревни, города. Метелка-самомелка Метением горда. Такая уж весёлка: На нивы, хоть мала, Метелка-самомелка Все реки намела! Всё в кучу: слон и кролка! Америка, Китай! Метелка-самомелка Мети себе, катай! …Метелка-самомелка, Где, бывшее Землей?… Живи в веках, Ермолка, Прославленный метлой!