Том 1. Стихотворения 1906-1920

За книгами

«Мама, милая, не мучь же! Мы поедем или нет?» Я большая, — мне семь лет, Я упряма, — это лучше. Удивительно упряма: Скажут нет, а будет да. Не поддамся никогда, Это ясно знает мама. «Поиграй, возьмись за дело, Домик строй». — «А где картон?» «Что за тон?» — «Совсем не тон! Просто жить мне надоело! Надоело… жить… на свете, Все большие — палачи, Давид Копперфильд»… — «Молчи! Няня, шубу! Что за дети!» Прямо в рот летят снежинки… Огонечки фонарей… «Ну, извозчик, поскорей! Будут, мамочка, картинки?» Сколько книг! Какая давка! Сколько книг! Я все прочту! В сердце радость, а во рту Вкус соленого прилавка.

Неравные братья

«Я колдун, а ты мой брат». «Ты меня посадишь в яму!» «Ты мой брат и ты не рад?» «Спросим маму!» «Хорошо, так ты солдат». «Я всегда играл за даму!» «Ты солдат и ты не рад?» «Спросим маму!» «Я придумал: акробат». «Не хочу такого сраму!» «Акробат — и ты не рад?» «Спросим маму!»

Скучные игры

Глупую куклу со стула Я подняла и одела. Куклу я на пол швырнула: В маму играть — надоело! Не поднимаясь со стула Долго я в книгу глядела. Книгу я на пол швырнула: В папу играть — надоело!

Мятежники

Что за мука и нелепость Этот вечный страх тюрьмы! Нас домой зовут, а мы Строим крепость. Как помочь такому горю? Остается лишь одно: Изловчиться — и в окно, Прямо к морю! Мы — свободные пираты, Смелым быть — наш первый долг. Ненавистный голос смолк. За лопаты! Слов не слышно в этом вое, Ветер, море, — все за нас. Наша крепость поднялась, Мы — герои! Будет славное сраженье. Ну, товарищи, вперед! Враг не ждет, а подождет Умноженье.

Живая цепочка

Эти ручки кто расцепит, Чья тяжелая рука? Их цепочка так легка Под умильный детский лепет. Кто сплетенные разнимет? Перед ними каждый — трус! Эту тяжесть, этот груз Кто у мамы с шеи снимет? А удастся, — в миг у дочки Будут капельки в глазах. Будет девочка в слезах, Будет мама без цепочки. И умолкнет милый лепет, Кто-то всхлипнет; скрипнет дверь… Кто разнимет их теперь Эти ручки, кто расцепит?

Баярд

За умноженьем — черепаха, Зато чертенок за игрой, Мой первый рыцарь был без страха, Не без упрека, но герой! Его в мечтах носили кони, Он был разбойником в лесу, Но приносил мне на ладони С магнолий снятую росу. Ему на шее загорелой Я поправляла талисман, И мне, как он чужой и смелой, Он покорялся, атаман! Улыбкой принц и школьник платьем, С кудрями точно из огня, Учителям он был проклятьем И совершенством для меня! За принужденье мстил жестоко, — Великий враг чернил и парт! И был, хотя не без упрека, Не без упрека, но Баярд!

Мама на даче

Мы на даче: за лугом Ока серебрится, Серебрится, как новый клинок. Наша мама сегодня царица, На головке у мамы венок. Наша мама не любит тяжелой прически, — Только время и шпильки терять! Тихий лучик упал сквозь березки На одну шелковистую прядь. В небе облачко плыло и плакало, тая. Назвала его мама судьбой. Наша мама теперь золотая, А венок у нее голубой. Два веночка на ней, два венка, в самом деле: Из цветов, а другой из лучей. Это мы васильковый надели, А другой, золотистый — ничей. Скоро вечер: за лесом луна загорится, На плотах заблестят огоньки… Наша мама сегодня царица, На головке у мамы венки.

Жар-Птица

Максу Волошину

Нет возможности, хоть брось! Что ни буква — клякса, Строчка вкривь и строчка вкось, Строчки веером, — все врозь! Нету сил у Макса! — «Барин, кушать!» Что еда! Блюдо вечно блюдо И вода всегда вода. Что еда ему, когда Ожидает чудо? У больших об этом речь, А большие правы. Не спешит в постельку лечь, Должен птицу он стеречь, Богатырь кудрявый. Уж часы двенадцать бьют, (Бой промчался резкий), Над подушкой сны встают В складках занавески. Промелькнет — не Рыба-Кит, Трудно ухватиться! Точно радуга блестит! Почему же не летит Чудная Жар-Птица? Плакать — глупо. Он не глуп, Он совсем не плакса, Не надует гордых губ, — Ведь Жар-Птица, а не суп Ожидает Макса! Как зарница! На хвосте Золотые блестки! Много птиц, да все не те… На ресницах в темноте Засияли слезки. Он тесней к окну приник: Серые фигуры… Вдалеке унылый крик… — В эту ночь он все постиг, Мальчик белокурый!

«Так»

«Почему ты плачешь?» — «Так». «Плакать „так“ смешно и глупо. Зареветь, не кончив супа! Отними от глаз кулак! Если плачешь, есть причина. Я отец и я не враг. Почему ты плачешь?» — «Так». «Ну, какой же ты мужчина? Отними от глаз кулак! Что за нрав такой? Откуда? Рассержусь, и будет худо! Почему ты плачешь?» — «Так».

Молитва в столовой

Самовар отшумевший заглох; Погружается дом в полутьму. Мне счастья не надо, — ему Отдай мое счастье, Бог! Зимний сумрак касается роз На обоях и ярких углей. Пошли ему вечер светлей, Теплее, чем мне, Христос! Я сдержу и улыбку и вздох, Я с проклятием рук не сожму, Но только — дай счастье ему, О, дай ему счастье, Бог!

«Мы с тобою лишь два отголоска…»

Мы с тобою лишь два отголоска: Ты затихнул, и я замолчу. Мы когда-то с покорностью воска Отдались роковому лучу. Это чувство сладчайшим недугом Наши души терзало и жгло. Оттого тебя чувствовать другом Мне порою до слез тяжело. Станет горечь улыбкою скоро, И усталостью станет печаль. Жаль не слова, поверь, и не взора, — Только тайны утраченной жаль! От тебя, утомленный анатом, Я познала сладчайшее зло. Оттого тебя чувствовать братом Мне порою до слез тяжело.

Юнге

Сыплют волны, с колесами споря, Серебристые брызги вокруг. Ни смущения в сердце, ни горя, — Будь счастливым, мой маленький друг! В синеву беспокойного моря Выплывает отважный фрегат. Ни смущения в сердце, ни горя, — Будь счастливым, мой маленький брат!

Очаг мудреца

Не поэтом он был: в незнакомом Не искал позабытых созвучий, Без гнева на звезды и тучи Наклонялся над греческим томом. За окнами жизнь засыпала, Уступала забвенью измена, За окнами пышная пена За фонтаном фонтан рассыпала. В тот вечер случилось (ведь — странно, Мы не знаем грядущего мига!), Что с колен его мудрая книга На ковер соскользнула нежданно. И комната стала каютой, Где душа говорит с тишиною… Он плыл, убаюкан волною, Окруженный волненьем и смутой. Дорогие, знакомые виды Из рам потемневших кивали, А за окнами там проплывали И вздыхали, плывя, Нереиды.