Том 3. Менестрель. Поэмы
Шрифт:
27
Шепнула и… проснулась. В парке Лунела сыро тишина, И были нестерпимо ярки Подробности лесного сна. Дом спал. Давно умолкла Кира. И потому, что было сыро И поздно, Lugne пошла домой, Все повторяя: «Мой ты… мой…» И с той поры в душе Елены Неповторимые глаза; В слезах молясь на образа, Она их ощущала плены, И предвкушенная любовь Окрашивала жизни новь. 28
Riene
29
Уже и день Преображенья, А там пора и по домам На молчаливые сраженья — Уделы девствующих дам… Обидно ехать из деревни, Когда все краше ежедневней Простерший листья старый клен, Как гусьи лапы на балкон, Когда нагроздена рябина И яблонями пахнет сад, Когда ряд пожен полосат, И золотеет паутина, Когда в настурциях газон, Но Петербург сказал: «Сезон». 30
В ее руках — одна неделя, А там она сама в руках Не упоительного Леля, А мужа в английских усах… Lugne с Кирой жадно ловят миги И, отложив на время книги, С утра до ночи по лесам, Внемля крылатым голосам, Блуждают в полном упоеньи, Поблекнувшие от тоски, Целуя желтые листки, И, жниц усталых слыша пенье, Сочувствуя судьбе крестьян, Готовы сами в сарафан… 31
В лесу, над озером, на горке, Белеет женский монастырь, Где в каждой келье, точно в норке, Прокипарисенный пустырь. Там днем — молитвы покаянья, Смиренье, кроткость, воздыханья, Души и тела тяжкий пост… Но не для всех тот искус прост, Не все покой приемлют души, Не все покорствуют-тела, — Творятся тайные дела, Слова протеста слышат уши, И видел восходящий день Шарахающуюся тень… 32
Подруге предлагает Кира Пройтись когда-нибудь пешком — Беру клише — «в обитель мира», С котомкою и с посошком, Как ходят толпы русских странниц, Что для вертушек и жеманниц Из города совсем смешно, Но радостью озарено Для наших милых богомолок. И, не откладывая план, — На удивление крестьян, — Они выходят на проселок И
лесом, уходящим вспять, Идут в лаптях верст двадцать пять. 33
В котомках хлеб, с водою фляжка. В глазах и подвиг, и восторг. Люба им каждая букашка, Чужд жизни суетливый торг. И нет следа от светской дамы В крестьянке, слушающей гаммы Лесов, будящих в ней экстаз, С подъятой к небу синью глаз. Их занимает каждый шорох. Их привлекает каждый куст. Впивай улыбку этих уст! Впивай улыбку в этих взорах! И если скажешь: «Что ж, каприз», — За этот дам я первый приз… 34
Каприз! Что значит это слово? Ты только вникни глубже в суть! Ужели ничего иного Не можешь ты в него вдохнуть? Каприз капризу рознь. Все в свете Каприз, пожалуй… Но и дети Оттенки могут различить. Каприз ведь и больных лечить, Быть музыкантом, адвокатом, Любить вот эту, а не ту, В уродстве видеть красоту И апельсин сравнить с закатом… Не в том вопрос — в ком смех иль стон, Вопрос: нам нравится ли он? 35
— Riene! ты, друг мой, не устала? — — Немного, Lugne. А ты? — Чуть-чуть. — Прохладнее к закату стало, Уже кончается их путь. Они мечтают о ночлеге. Навстречу едут: две телеги. — Далеко ль до монастыря? — — Еще не выблеснет заря, Как вы дойдете. За оврагом Тропинка вправо от села. — Lugne белкой скачет, весела, Ей Кира вторит бодрым шагом. Березки встали в ряд невест. А вот блестит церковный крест. 36
Так шли они. Шла служба в храме. Помылись наскоро, и — в храм, Стоящий в соснах, точно в раме, Прекрасней всех на свете рам. В тот день паломников не видно, Что, впрочем, вовсе не обидно: Молитва любит меньше глаз. Блажен, кто жар молитвы спас, Кто может искренне молиться И смысл молитвы разуметь! В лучах зари лампадок медь Оранжевеет, и столица Со всем безверием своим Отвратна путницам моим. 37
Поют на клиросе монашки, И попик седенький чуть жив, Свершает службу. «Грех наш тяжкий», — Вздыхает старица, сложив В дрожащий крест руки пергамент, Угаслым взором на орнамент Взирая, точно в нем сам бог, И эхо удлиняет вздох. По церкви вьется синий ладан, И, как в тумане голубом, Елена прислонилась лбом К холодным плитам. Вдруг отпрядан В смятеньи Кириены взгляд, Чуть обернувшейся назад.
Поделиться с друзьями: