Том 3. Менестрель. Поэмы

Valaste 21.Х

Поэза влияний Cr'eme d'Epinne Vinete

Соловьи поют сиреньи мотивы Из бокалов зеленых весны, И гудящие локомотивы На ажуре весны так грузны… Вся весна соловьится, пьянея, Как и я, как и ты, как и все. И у жертвенника Гименея Мир, брачуясь, приникнул к росе… На душе так светло соловьисто, — Вся она — аромат, звон и свист! И от этого вешнего свиста Соловьится сирень — аметист…

Jarve

Вечеровая

Серебряно — зелено — голубою Луною Освещен ноябрьский снег. В тиши, в глуши заброшен я с тобою. Со мною Ты, чарунья нежных нег. Ночь так тиха, как тихи ночи моря Без бури. Лунно-лучезарен лед. Мир бьется в политической уморе, Понурив Свой когда-то гордый лет. Нам дела нет до чуждого нам мира — Кошмара Зла враждующих людей. Лишь лунные лучи поют, как лира. В них — чара, Символ в них любви моей.

Tu"u и Jukku

Т"uu ночью внемлет стуку: Тук-тук-тук. — «Это ты, мой милый Jukku, Верный друг? Это ты, невоплотимый? Дон ли, Ганг Ты покинул для любимой? Иль ты — Ванг? Vang и Jukku! вас ведь двое… Общий лик… В нем единство роковое: Вечный миг». — Протянула Т"uu руку И окно Распахнула настежь: Jukku Нет давно. Да и был ли? Сыро. Бело. Стынет сон. Где-то тьма и мирабелла. Где-то он. Существует все же Jukku Где-то там. Vang к окну приносит муку По ночам. И рыдает без слезинок: «Я — не он». Помысл T"uu в глушь тропинок Устремлен. И целуя Vang'a в губы Чрез окно, Т"uu шепчет: «Пьют инкубы Кровь давно»… — «Не инкубы, — отвечает Vang, — мечты»… Вместе с T"uu упадает На цветы. И берет ее, умело Претворя В явь виденье, чтоб не смела Встать заря. И не внемлет T"uu стуку… Посмотри: Воплотился в Vang'e Jukku …До зари.

II. Что значит — время?

Мирре Лохвицкой (1905 — 27 августа — 1920)

Что значит время? Что значат годы? Любовь и верность сильнее их! Пятнадцать весен слагает оды И славословит Ее мой стих. Пятнадцать весен — пятнадцать маев! Сирень раскрылась пятнадцать раз! И лед, пятнадцатый раз растаяв, Открыл для глаз голубой атлас… Пятнадцать весен — романов главы, Успехов пламя, цветы удач… А сколько счастья! а сколько славы! Блестяще вырешенных задач! Так что мне годы! Обезвопросен Их тайный облик. Ее слова Всегда бессмертны. Пятнадцать весен В могиле лежа, Она жива!

На смерть Александра Блока

Мгновенья высокой красы! Совсем незнакомый, чужой В одиннадцатом году Прислал мне «Ночные часы». Я надпись его приведу: «Поэту с открытой душой». Десятый кончается год С тех пор. Мы не сблизились с ним. Встречаясь, друг к другу не шли: Не стужа ль безгранных высот Смущала поэта земли?… Но дух его свято храним Раздвоенным духом моим. Теперь пережить мне дано Кончину еще одного Собрата — гиганта. О Русь Согбенная! горбь, еще горбь Болящую спину. Кого Теряешь ты ныне? Боюсь, Не слишком ли многое? Но Удел твой — победная скорбь. Пусть варваром Запад зовет Ему непосильный Восток! Пусть смотрит с презреньем в лорнет На русскую душу: глубок Страданья очищенный взлет, Какого у Запада нет. Вселенную, знайте, спасет Наш варварский русский Восток!

Сонет Бальмонту (9-11 июля в Ревеле)

В гирляндах из ронделей и квинтин, Опьянены друг другом и собою В столице Eesti, брат мой Константин, На три восхода встретились с тобою. Капризничало сизо-голубою Своей волною море. Серпантин Поэз опутал нас. Твой «карантин» Мы развлекли веселою гульбою… Так ты воскрес. Так ты покинул склеп, Чтоб пить вино, курить табак, есть хлеб, Чтоб петь, творить и мыслить бесконтрольно. Ты снова весь пылаешь, весь паришь И едешь, как на родину, в Париж, Забыв свой плен, опять зажить корольно.

Toila. 11 сентября 1920 г.

Сонет Ольге Гзовской

Ее раздольный голос так стихиен, Крылат, правдив и солнечно-звенящ. Он убедителен, он настоящ, Насыщен Русью весь, — он ороссиен. При голосе таком глаза какие, — Нежней лазори и прохладней чащ, Которые проглазятся сквозь плащ, — Какие, как не только голубые?… Необходим закон — при том, что в двух Строфах рассказано, иметь и дух Денно-светильный, голубой, крылатый. А раз душа небесна, то и дар Не-может быть иным. В святой пожар Иду калить побед своих булаты!

Таllinn, 21 янв. 1921 г.

Рондо («Я тронут: Ваша лира мне близка…»)

Борису Правдину

Я тронут: Ваша лира мне близка, И строфы Ваши праведны. Корону, Дар неба, смяла выродка рука, — …Я тронут! Приял уклон к утонченному тону Строф аромат, приплыв издалека. В сочувствии — от зла зрю оборону. Так «у моря погоды» жду. Река, Поля и лес со мною вместе стонут Надеждою моею. А пока — Я тронут.

Отзнак

Анатолию Кайгородову

Благоухала матиола Семь лет назад в пресветлой Эстии, И значит — жил здесь Сологуб… И голос некий, как виола, Потусторонние известия Вещал из женских алогуб… Увы. Вы этого не помните — Затем, что Вы тогда не жили, И это, право, очень жаль: Духовней были дни и скромней те, Мы больше дух, чем тело, нежили, — И чтилась некая скрижаль…

Поэза принцу сирени

Там, где моря влага синяя Острошхерною косой С прибережной полосой Разграничена, сфинкс-Финния Взор дарит своей красой. Вы, пробравшийся в Финляндию И попавший в Гельсингфорс, Вы, отвергший «красный форс», Получаете гарантию, Что из Вашей крови морс Сатане не будет выделан, С чем и поздравляю Вас И целую много раз. Бедный принц! как много видел он! Сколько слышал страшных фраз! Исцелитесь от уныния На лужайках финских скал. Помню ныне я бокал За твое величье, Финния! За полярный твой закал!

Поэза принцу лилии

Пользуясь любезным разрешеньем Вашим — посещать Ваш дом без Вас, Мы пришли со скромным подношеньем Более для слуха, чем для глаз… Я — поэт, и мне доступны страсти, Алый притягательный графин: Разделил его я на две части, — Я повинен в этом не один… Ведь моя возлюбленная тоже Поэтесса, знающая страсть… Ах, и ей, как мне, вино пригоже! Ах, и ей его желанна сласть! За здоровье Принца — Лильевзора Пили бесподобный «Барбарис». В результате: нет у Вас ликера, Но — одна из ярких импровиз!