Том 4. Стихотворения 1930-1940

28 марта. Вторая телеграмма.

Окончательно ехать незачем. Деньги 200 шли обратно. Буслаев.

Из письма.

Ольга Петровна, я уже тебе телеграфировал, что теперь приезд бесполезен, так как я женился… Кто виноват в этом? Я считаю, что ты… Затянула выезд по совершенно ненужным причинам… Видимо, занялась «тряпками», а не сборами в дорогу… Промедлила – сама виновата… Куда израсходовала деньги, напиши. Остальные шли обратно.

Я никому не жалуюсь на свое безвыходное положение и помощи ни у кого не прошу, а выхожу сам. Выходи и ты так же.

Буслаев.

Пред нами явственный «герой» На свой особенный покрой. В Сибири, в области Хакасской, Партийною прикрывшись маской, – Подумать странно даже: где? – Он восседает… в крайсуде, Он – правосудия икона, Он – ну, не дикий разве бред? – Он – нашей совести полпред, Он – страж советского закона! Ну что ж? Успех лихой игры, Как говорится, до поры. Рассказ подкован мной солидно. Героя сам я не встречал, Но мне, однако, ясно видно, Где роковой его причал. Да, ни вином уже, ни бромом Не успокоит нервов он, Когда над ним ударит громом Вот этот самый фельетон, Когда амурные аферы, В которых он преуспевал, Преобразятся вдруг в провал Его удачливой карьеры. Я, впрочем, лично не спесив И, документы огласив, «Топить» героя не намерен: Бедняжка выплывет авось. Но я, признаться, не уверен, Что он, проверенный насквозь, Докажет, что, имея вины По части лично-бытовой, В болотный смрад мещанской тины Все ж не погряз он с головой И не прогнил до сердцевины. По части «женской половины» Ему, допустим, «не везло». Но подозрительно в герое Не просто лично-бытовое, В нем воплотившееся зло. Всего вернее, проросло В нем нечто чуждо-типовое, Что нас не может не колоть, Что губит лучшие породы, Что мы обязаны полоть, Оберегая наши всходы, Что грязью падает с копыт Скотов, чинящих нам потраву, Что в наш здоровый новый быт Вливает гнойную отраву. И, наконец, – нельзя забыть! – С «цветами жизни» как же быть? Мы их защита и опора. Мы коммуниста-прокурора И столь отпетого отца Должны проверить до конца: Кто эту темную фигуру Мог пропустить в прокуратуру? Как отпрыск чуждой нам среды Проник в партийные ряды? Ведя борьбу с партийным «чванством», Где им глупцы заражены, С «коммунистическим мещанством» Шутить мы тоже не должны. Проверкой строгой и искусной Все обнажая вереда, Не пожалеем мы труда, Чтоб нам с «буслаевщиной» гнусной Покончить раз и навсегда!

Уверенная сила *

Бойцы и вождь. Единая семья. Горят глаза отвагою орлиной. Завороженный думал я: Жизнь героической оформилась былиной: Вот – от станка и бороны – Рожденные из глубины Могучих недр народной силы нашей, Богатыри родной советской всей страны Сидят с вождем своим за дружескою чашей. И как далек их юный, крепкий рост От старости, надломленной и хилой! Звенят слова, и дышит каждый тост Уверенной в себе, спокойной силой. Все те, кто, в бешенстве над пропастью скользя, Пытается нас взять нахвальщиной отпетой, Рискуют в горький час узнать, что с силой этой Шутить нельзя!

Всепобеждающее геройство *

В Германии на днях в семье одной Порой ночной, Законспирировавшись крайне, Отец – с ним сын его родной – Московской радиоволной Дух ободряли свой и наслаждались втайне. Но не дремали тож фашистские чины: Любители советской были В проступке столь ужасном были Фашистами уличены, Уличены, к суду привлечены И в каземат заключены. Там, в недрах каменного гроба, Мертвящей тишиной они казнятся оба. К ним, как фашисты в том уверены вполне (Была проверочная проба!), Не проложить никак пути в глухой стене Советской радиоволне. Волне отрезан путь! Одначе Я думаю иначе: Чрез чье-то сердце, чью-то грудь, Горячей радости порывом не случайным К преступникам необычайным Советская волна найдет кратчайший путь, Путь к их сердцам найдет и укрепит их песней, Которой в мире нет чудесней, В которой все слова – геройские слова О том, как, встречные свои ряды построив, Вся пролетарская Москва Приветствует своих арктических героев! Да, песня наша такова: Всех вымыслов слова ее простые краше! В «челюскинцах» мы чтим геройство их и – наше, Геройство братьев, жен, отцов и матерей, Геройство всех богатырей, Чья исполинская работа Над укреплением оплота Трудящихся всех стран дала уже плоды, Объединивши всех соратников в ряды, Где все бойцы сильны их общим кровным свойством – всепобеждающим геройством!

Наша родина *

Дворяне, банкиры, попы и купечество, В поход обряжая Тимох и Ерем, Вопили: «За веру, царя и отечество Умрем!» «Умрем!» «Умрем!» И умерли гады нежданно-негаданно, Став жертвой прозревших Ерем и Тимох. Их трупы, отпетые нами безладанно, Покрыли могильная плесень и мох. «За веру!» – Мы свергли дурман человечества. «Царя!» – И с царем мы расчеты свели. «Отечество!» – Вместо былого отечества Дворян и банкиров, попов и купечества – Рабоче-крестьянское мы обрели. Бетоном и сталью сменивши колодины, Мы строим великое царство Труда. И этой – родной нам по-новому – родины У нас не отбить никому никогда!

Героическая родина *

Давно ль? Но кажется, что так давно, давно, Страною будучи пространственно великой, Мы жили тягостно, и бедно, и темно Под гнетом старины, под игом власти дикой. Порфироносное рубили мы бревно В борьбе с помещичьей и биржевою кликой И завершили бой с дворянством и царем Победною грозой, великим Октябрем. Глядело прошлое на нас трухой и сором. Из каждой фабрики, из каждой борозды, На бой с разрухою, с наследственным позором, Мы ринулись, сомкнув рабочие ряды. Путь пройденный теперь окинув светлым взором, Мы подвигом своим заслуженно горды, Горды могучею советскою страною, Нам ставшей родиной по-новому родною. За эту родину мы лили кровь и пот, Крепя культурное ее благоустройство, Невиданный размах невиданных работ Всесветно выявил страны советской свойство. Страны, где армия, и поле, и завод Имеют общий стиль, и этот стиль – геройство. Неиссякаемой энергии полна Несокрушимая советская страна. Да, не в чести у нас остатки разгильдяйства, Да, сорнякам у нас простора нет уже, Да, необъятен рост советского хозяйства, Да, с каждым годом мы на новом рубеже. Но расслабляющий геройство дух зазнайства Нам чужд, и каждый миг наш глаз настороже, Мы за врагом следим, доверясь нашей броне, Всегда готовые к труду и сбороне. Мы чтим восторженно героев имена, Нас вдохновляет вид их статуй и портретов. Герои – у станков, у пушек, у зерна, Средь чертежей и книг ученых кабинетов. Их нынче назовет любовно вся страна, Перекликая их на выборах советов. Всем, богатырский дух играет в чьей груди, Им в списках выборных всем место – впереди!

Симфония Москвы *

И красочный и песнезвонный Весь день – такой неугомонный! – Звенел в ушах, сверкал в очах. Москва, отпраздновав Октябрьский день парадом, Вся изукрашена сверкающим нарядом, Купалась вечером в прожекторных лучах. Так было радостно, торжественно-бравурно! Так необычен был для глаз Людской поток, спадавший бурно К проспектам, зримым в первый раз. В Охотном выросли два дивных исполина. Как будто лампа Аладина Их в ночь в одну произвела. На месте Моховой асфальтная долина Волшебным видом расцвела. Проспект, ликующий и светом и простором, Открылся удивленным взорам Там, где бесследно сметены Остатки хилой старины: Поросшей мхом, покрытой сором Китайгородской нет стены! Затмивши древности величие седое, Там, где грядущего строительства крыльцо – Ряд площадей слился в одно полукольцо. Явилось нам Москвы советски-молодое, Неузнаваемо-прекрасное лицо. С сияющих витрин перед народной гущей, Перекрывая гул восторженной молвы, Звучала красками строительной канвы Архитектурная симфония грядущей, Великой, Сталинской, победно-всемогущей, Гранитно-мраморной Москвы!

Ярость обреченности *

Великий наш Союз – он стал неузнаваем. Не покладая рук жизнь новую творим, И многие из нас – о всех не говорим – В порыве творческом порой мы забываем, Что классовый наш враг день каждый, каждый час Глядит озлобленно на нас, Следит за каждым нашим шагом С тем, чтоб – прием злодейский стар – Прокрасться к нам под мирным флагом И нанести предательский удар. Нет Кирова. Боец с сметенным нами царством, С народной кабалой, с похабным подлым барством, Герой всех трудовых и боевых фронтов, Строитель пламенный заводов, городов, Сраженный вражеским коварством, Он выключен в расцвет невиданных трудов Из наших творческих рядов. Вождь полный сил – он пал до срока. Он – грозовой таран для вражеской судьбы. Еще один пример жестокого урока, Урока классовой борьбы. Бессилье вражье, ты взъярилося недаром: Ты, разлучившее нас с другом боевым. Перед своим концом стоишь пред роковым, Пред нашим грозно-громовым, Уничтожающим ударом!

К ответу! *

Есть радость в творческом горенье, Присуща силе красота, Мысль напряженная в паренье, Ясны – в волшебном озаренье – Даль, глубина и высота. В борьбе геройской и опасной Жизнь представляется другой – Такой приманчиво-прекрасной, Такой бесценно-дорогой, – Так жаждешь каждое мгновенье, Чтоб полноценный дали плод И сердца каждое биенье И мысли каждый поворот, Не утерять чтоб малой крохи Из дел великих, из идей Незабываемой эпохи Незабываемых людей, – Так жаждешь в винтик претвориться, Ремнем по валикам ходить, В рабочей массе раствориться И в общем фронте победить! Но пригвожденным к делу взглядом, Не озираяся кругом, Не досмотреть легко, что рядом Ползет, смертельным полный ядом, Злой гад, подосланный врагом, Врагом не прямо, так окольно Ведущим линию свою. Урок получен. С нас довольно. Убийц – на общую скамью! Слова? Им нету больше веры. Дела? Мы видели дела. Предатели и лицемеры Берут прицел из-за угла. Коварство их – оно пред нами, Разоблаченное насквозь. Мы с их знакомы именами, Всё те ж они, звучат не врозь, Те ж языки и те же перья. Лжецы, искавшие доверья, Должны ответить – все – пора! – Ученики, и подмастерья, И – вместе с ними – «мастера», Все, кто в прохвостах обалдело Своих пророков признавал, И – кто пустил оружье в дело, И – кто оружье им ковал!

Чудесное письмо *

Чем больше жену бьешь.

Тем щи вкуснее.

Всем бита, и об печь бита.

Только печью не бита.

Старые пословицы.

1

Как в Чапаевском колхозе Куры роются в навозе, Куры, куры, курочки, Серенькие дурочки. А петух-то, петушок Вскинул важно гребешок, Сам собой красуется, Всем интересуется – И коровушкою Машкой, И собачкою Кудлашкой, Задремавшей в конуре, Вешней радуясь поре, Черной кошкой, И хаврошкой, И жучком, и малой мошкой; Он – хозяин во дворе. Он – куриный повелитель, Муж-владыка и родитель Всем хохлаткам, Всем куряткам. Наблюдает за порядком: «Ко-ко-ко!.. Ко-ко-ко!..» Прогневить его легко, Если что-нибудь случится, Кто в ворота постучится, Скрипнет где-нибудь запор, Ворон сядет на забор, Петушок распетушится, Он храбер, на все решится, Закричит он на весь двор, Крыльями захлопает, Ножками затопает. «Кто там? Кто там? Свой иль вор? Кто такой, Кто такой Нарушает мой покой? Захочу, Настою На своем приказе я! Затопчу, Заклюю! Что за безобразие!!!» Накричал, Замолчал, Быстро успокоился И, пока С пустяка Снова не расстроился, Позабывши о враге, На одной стоит ноге, На одной стоит ноге В яркокрасном сапоге С крепкою опорою, Боевою шпорою. Куры, куры, курочки, Серенькие дурочки, Роют мусор торопливо, На хозяина пугливо Смотрят, сузивши глаза: «Ну, гроза!»

2

На улице Пахом с Егором Коротким обменялись разговором. «Что, брат Егор?» «Что, брат Пахом?» «Гляжу на курицу. Не быть ей петухом». «А бабе – мужиком. Сказать ты это хочешь?» «Хоша б и так». «Гляди, не ошибись грехом». «Не ошибусь. Вот ты – за баб ты зря хлопочешь. Что сталось с бабами! Перевернулся свет!» «Вот бабы приберут к рукам ваш сельсовет, Так ты по-бабьи залопочешь». «Кто? Я? Ну, с этим, брат, еще мы погодим». «Потом увидим». «Поглядим. Пустые все твои нахвалки. Не выйти бабе ввек из-под мужицкой палки. Наслушался, Пахом, каких ты дураков?» «Пословица не зря идет от стариков: У баб мозги из пакли. Бей шубу, будет потеплей, Бей бабу, будет помилей. Сам прежде, вспомни-ка, ты говорил не так ли?» «Был прежде дураком». «А нынче стал умен?» «Не я один». «Мужик втесался в бабье стадо. Подумать, до каких мы дожили времен!» «Получше прежних, думать надо». «Да я… Коль с бабами своими я сшибусь…» «Не ошибись». «Не ошибусь!»