Том 5. Стихотворения 1923

А уже и мамаша зеркало ищет. «Что это, — говорит, — как гора, губища?» Один за другим выползает родич. У родичей губы галоши вроде. Вид у родичей — не родичи, а уродичи. Полкан — и тот рыча перекатывается и рвет губу сплеча. Лизнул кота. Болезнь ту передал коту. Мяукает кот, пищит и носится. Из-за губы не видно переносицы. К утру взвыло всё село — полсела в могилы свело. Лишь пес да кот выжили еле. И то — окривели. Осталось от деревни только человек двадцать — не верили, не прикладывались и не желали лобызаться. Через год объяснил доктор один им, что село переболело нарывом лошадиным. Крестьяне, коль вывод не сделаете сами — вот он: у образов не стойте разинями, губой не елозьте грязными образами, не христосуйтесь — и не будете кобылогубыми образинами.

[ 1923]

Крестить — это только попам рубли скрести *

Крестьяне, бросьте всякие обряды! Обрядам только попы рады.

Посудите вот: родился человек или помер — попу доход, а крестьянину ничего — неприятности кроме. Жил да был мужик Василий, богатый, но мозгами не в силе. Родилась у него дочка — маленькая, как точка. Не дочь, а хвороба, смотри в оба. Надо бы ее немедленно к врачу, да Василий говорит: «Доктора — чушь! Впрягу Пегова и к попу лечу. Поздоровеет моментально — только окрещу». Пудами стол уставили в снедь, к самогону огурцов присовокупили воз еще. Пришел дьякон, кудластый, как медведь, да поп, толстый, как паровозище. А гостей собралось ради крестин!!! Откуда их столько удалось наскрести?! Гости с попами попили, попели и, наконец, собралися вокруг купели. Дьякон напился, аж не дополз до колодца, воду набрал — из первого болотца. Вода холодная да грязная — так и плавают микробы разные. Крестный упился и не то что троекратно — раз десять окунал туда и обратно. От холода у бедной дочки ручки и ножки — как осиновые листочки. Чуть было дочке не пришел капут: опустили ее в воду вместе с головою, да дочка сама вмешалась тут, чуть не надорвалась в плаче и в вое. Тут ее вынула крестная мать да мимоходом головкой о двери — хвать!

Известно одному богу, как ее не прикончили или не оторвали ногу. Беда не любит одна шляться — так вот еще, &nbsp на беду ей (как раз такая святая подвернулась в святцах), назвали — «Перепетуей». После крестин ударились в обжорку да в пьянку, скулы друг другу выворачивали наизнанку. Василий от сивухи не в своем уме: начисто ухо отгрыз куме. После крестин дочка прохворала полтора годочка. Доктора отходили еле. От крестной ножки все-таки окривели. Подросла и нравится жениховским глазам уж. Да никак Перепетуи не выдать замуж. Женихи говорят: «При таком имени — в жены никак не подходите вы мне». Зачахла девица из-за глупых крестин, так можно дочку в гроб свести… А по-моему, не торопись при рождении младенца — младенец никуда не денется. Пойдешь за покупками, кстати зайди и запиши дитё в комиссариате.

А подрос, и если Сосипатр не мил или имя Перепетуя тебе не мило — зашел в комиссариат и переменил, зашла в комиссариат и переменила.

[ 1923]

Крестьяне, собственной выгоды ради поймите — дело не в обряде *

Известно, у глупого человека в мозгах вывих: чуть что — зовет долгогривых. Думает, если попу как следует дать, сейчас же на крестьянина спускается благодать. Эй, мужики! Эй, бабы! В удивлении разиньте рот! Убедится даже тот, кто мозгами слабый, что дело — наоборот. Жила-была Анюта-красавица. Красавице красавец Петя нравится. Но папаша Анютки говорит: «Дудки!» Да и мать Анютина глядит крокодилицей. Словом, кадилу в церквах не кадилиться, свадьбе не бывать. Хоть Анюта и хороша, и Петя неплох, да за душой — ни гроша. Ждут родители, на примете у них — Сапрон жених. Хоть Сапрону шестьдесят с хвостом, да в кубышке миллиардов сто. Словом, не слушая Анютиного воя, окрутили Анюту у аналоя,

и пошел у них «законный брак» — избу разрывает от визга и драк. Хоть и крест целовали, на попа глядя, хоть кружились по церкви в православном обряде, да Сапрону, злея со дня на день, рвет жена волосенок пряди. Да и Анюту Сапрон измочалил в лоскут — вырывает косу ежеминутно по волоску.

То муж — хлоп, то жена — хлоп. Через месяц — каждый, как свечка, тонкий. А через год легли супруги в гроб: жена без косы, муж без бороденки. А Петр впал в скуку, пыткой кипятился в собственном соку и, наконец, наложил на себя руку: повесился на первом суку. В конце ж моей стихотворной повести и родители утопились от угрызения совести.

Лафа от этого одному попику. Слоновье пузо, от даяний окреп, знай выколачивает из бутылей пробки, самогоном требует за выполнение треб. А рядом жили Иван да Марья — грамотеи ярые. Полюбились и, не слушая родственной рати, пошли и записались в комиссариате. Хоть венчанье обошлось без ангельских рож — а брак такой, что водой не разольешь. Куда церковный! Любовью, что цепью друг с другом скованы.

А родители только издали любуются ими. Наконец, пришли: «Простите, дураки мы! И на носу зарубим и в памяти: за счастьем незачем к попам идти».

[ 1923]

От поминок и панихид у одних попов довольный вид *

Известно, в конце существования человечьего — радоваться нечего. По дому покойника идет ревоголосье. Слезами каплют. Рвут волосья. А попу и от смерти радость велия — и доходы, и веселия. Чтоб люди доход давали, умирая, сочинили сказку об аде и о рае. Чуть помрешь — наводняется дом чернорясниками. За синенькими приходят да за красненькими. Разглаживая бородищу свою, допытываются — много ли дадут. «За сотнягу прямехонько определим в раю, а за рупь папаше жариться в аду». Расчет верный: из таких-то денег не отдадут папашу на съедение геенне!

Затем, чтоб поместить в райском вертограде, начинают высчитывать (по покойнику глядя). — Во-первых, куме заработать надо — за рупь поплачет для христианского обряда. Затем за отпевание ставь на кон — должен подработать отец диакон. Затем, если сироты богатого виду, начинают наяривать за панихидой панихиду. Пока не перестанут гроши носить, и поп не перестает панихиды гнусить. Затем, чтоб в рай прошли с миром, за красненькую за гробом идет конвоиром, как будто у покойничка понятия нет, как самому пройти на тот свет.

Кабы бог был — к богу покойник бы и без попа нашел дорогу. Ан нет — у попа выправляй билет. И, наконец, оставшиеся грошей лишки идут на приготовление поминальной кутьишки. А чтоб не обрывалась доходов лента, попы установили настоящую ренту. И на третий день, и на десятый, и на сороковой — опять устраивать панихидный вой.

А вспомнят через год (смерть — не пустяк), опять поживится и год спустя. Сойдет отец в гроб — и без отца, и без доходов, и без еды дети, только поп — и с тем, и с другим, и с третьим. Крестьянин, чтоб покончить с обдираловкой с этой, советую тратить достаток до последнего гроша на то, чтоб жизнь была хороша. А попам, объедающим и новорожденного и труп, посоветуй, чтоб работой зарабатывали руб.

[ 1923]

На горе бедненьким, богатейшим на счастье — и исповедники и причастье *

Люди умирают раз в жизнь. А здоровые — и того менее. Что ж попу — помирай-ложись? Для доходов попы придумали говения. Едва до года дорос — человек поступает к попу на допрос. Поймите вы, бедная паства, — от говений польза лишь для богатея мошнастого. Кулак с утра до ночи обирает бедняка до последней онучи. Думает мироед: «Совести нет — выгод много.