Том 5. Стихотворения 1923

Да оспа оказалась бабой без слуха. Пока гремели — человек до ста провезли из села в направлении погоста.

Тогда бабы вспомнили о боженьке, повалились господу-богу в ноженьки. Молятся, крестятся да кадилом кадят. А оспа душит людей, как котят.

Только поп за свои молебны чуть не весь пережрал урожай хлебный. Был бы всей деревне капут, да случай счастливый представился тут: Балды Данилы умный отпрыск — красноармеец Иванов вернулся в отпуск. Служил Иванов в полку, в лазарете, все переглядел болезни эти. Знахарей разогнал саженей за сто, получил по шеям и поп кудластый.

Как гаркнет по-военному во весь рот: «Смирно! Протяните руки вперед!» В руке Иванова ножичек блеснул, поцарапал руку да из пузыречка плеснул.

«Готово, — говорит. — Оспа привилась. Верьте в медицину, а не в божью милость». Загудело веселье над каждым из дворов. Каждый весел. Каждый здоров.

Вывод тот, что во время болезней доктора и попов, и суеверий, и вер полезней. Да еще, чем хлестать самогон без просыпу, наймите фельдшера и привейте оспу.

[ 1923]

Товарищи крестьяне, вдумайтесь раз хоть — Зачем крестьянину справлять Пасху? *

Если вправду был Христос чадолюбивый, если в небе был всевидящий бог, — почему вам помещики чесали гривы? Почему давил помещичий сапог? Или только помещикам и пашни и лес? Или блюдет Христос лишь помещичий интерес? Сколько лет крестьянин крестился истов, а землю получил не от бога, а от коммунистов! Если у Христа не только волос долгий, но и ум у Христа всемогущий, — почему допущен голод на Волге? Чтобы вас переселять в райские кущи? Или только затем ему ладан курится, чтобы у богатого в супе плавала курица?

Не Христос помог — советская власть. Чего ж Христу поклоны класть? Почему этот самый бог тройной на войну не послал вселюбящего Христа? Почему истреблял крестьян войной, кровью крестьянскою поля исхлестал? Или Христу — не до крестьянского рева? Христу дороже спокойствие царево? Крестьяне Христу молились веками, а война не им остановлена, а большевиками. Понятно — пасха блюдется попами. Не зря обивают попы пороги. Но вы из сердца вырвите память, память об ихнем — злом боге. Русь, разогнись, наконец, богомолица! Чем праздновать чепуху разную, рождество и воскресенье Коммуны-вольницы всем крестьянским сердцем отпразднуем!

[ 1923]

Про Тита и Ваньку *

Случай, показывающий, что безбожнику много лучше

Жил Тит. Таких много! Вся надежда у него на господа-бога. Был Тит, как колода, глуп. Пока не станет плечам горячо, машет Тит со лба на пуп да с правого на левое плечо. Иной раз досадно даже. Говоришь: «Чем тыкать фигой в пуп — дрова коли! Наколол бы сажень, а то и целый куб». Но сколько на Тита ни ори, Тит не слушает слов: чешет Тит языком тропари да «Часослов». Раз у Тита в поле гроза закуролесила чересчур люто. А Тит говорит: «В господней воле… Помолюсь, попрошу своего Илью-то».

Послушал молитву Тита Илья да как вдарит по всем по Титовым жильям! И осталось у Тита — крещеная башка

да от избы углей полтора мешка. Обнищал Тит: проселки месит пятой. Не помогли ни бог-отец, ни сын, ни дух святой.

А Иванов Ваня — другого сорта: не верит ни в бога, ни в чёрта.

Товарищи у Ваньки — сплошь одни агрономы да механики. Чем Илье молиться круглый год, Ванька взял и провел громоотвод.

Гремит Илья, молнии лья, а не может перейти Иванов порог. При громоотводе — бессилен сам Илья пророк. Ударит молния Ваньке в шпиль — и хвост в землю прячет куце. А у Иванова — даже не тронулась пыль! Сидит и хлещет чай с блюдца. Вывод сам лезет в дверь (не надо голову ломать в муке!): крестьянин, ни в какого бога не верь, а верь науке.

[ 1923]

Обряды

Кому и на кой ляд целовальный обряд *

Верующий крестьянин или неверующий, надо или не надо, но всегда норовит выполнять обряды.

В церковь упираются или в красный угол, крестятся, пялят глаза, — а потом норовят облизать друг друга, или лапу поповскую, или образа. Шел через деревню прыщастый калека. Калеке б этому — нужен лекарь. А калека фыркает: «Поможет бог». Остановился у образа — и в образ чмок.

Присосался к иконе долго и сильно. И пока выпячивал губищи грязные, с губищ на образ вползла бациллина — заразная, посидела малость и заразмножалась. А через минуту, гуляя ради первопрестольного праздника, Вавила Грязнушкин, стоеросовый дядя, остановился и закрестился у иконы грязненькой. Покончив с аллилуями, будто вошь, в икону Вавила вцепился поцелуями, да так сильно, что за фалды не оторвешь.

Минут пять бациллы переползали с иконы на губу Вавилы. Помолился и понес бациллы Грязнушкин. Радостный идет, аж сияют веснушки! Идет. Из-за хаты перед Вавилою встала Маша — Вавилина милая. Ради праздника, не на шутку впился Вавила губами в Машутку. Должно быть, с дюжину, бацилла за бациллой, переползали в уста милой. Вавила сияет, аж глазу больно, вскорости свадьбу рисует разум. Навстречу — кум. «Облобызаемся по случаю престольного!» Облобызались, и куму передал заразу. Пришел домой, семью скликал и всех перелобызал — от мала до велика; до того разлобызался в этом году, что даже пса Полкана лобызнул на ходу. В общей сложности, ни много ни мало — слушайте, на слово веря, — человек полтораста налобызал он и одного зверя. А те заразу в свою очередь передали — кто — мамаше, кто — сыну, кто — дочери. Через день ночью проснулся Вавила, будто губу ему колесом придавило. Глянул в зеркало. Крестная сила! От уха до уха губу перекосило.