Торлон. Война разгорается. Трилогия

— Но он подлец!..

— Очень может быть. Тебе виднее. Я не уполномочена решать такие вопросы.

— А кто ж тогда уполномочен? — едва сдерживалась, чтобы не закричать, бабушка.

— Решение принимают по меньшей мере три матери. Если хочешь, я могу попробовать собрать их завтра.

— Корлис, с каких это пор Обитель перестала приходить на помощь страждущим сестрам? Или ты забыла, как в прошлые зимы мы с тобой делали вещи куда более опасные?

— Тут дело вовсе не в опасности. Тауды — очень тонкая тема…

Она замолчала, поправляя на коленях плед.

— Мне кажется или ты что-то от меня скрываешь? — прямо спросила бабушка.

— Я просто думаю о том, что ты так переживаешь… Решение в сложившейся ситуации найти вообще-то можно. Но я не думаю, что оно тебя устроит.

— Я вся внимание.

— Обитель может пойти навстречу твоей просьбе и рассмотреть разные варианты, но существует твердое условие. Иначе сестры меня не поймут.

— Говори, я готова.

— Нужно подношение, жертва.

Пенни снова почувствовала на себе взгляд женщины и вздрогнула.

— Корлис, ну конечно, никаких вопросов! — обрадовалась бабушка. — Мы привели в подарок Обители коня…

— Очень мило с твоей стороны. Но я веду речь о другом.

Бабушка поняла.

— Корлис, нет!

— Иначе, прости, я ничего не смогу поделать…

Пенни посмотрела на бабушку. Та была бледна. Уклонилась от вопросительного взгляда внучки и встала. Постояла, подумала и снова села.

— Как это будет? — Голос ее изменился и заметно дрожал.

— Ничего необычного. Простой обмен. Я не смогу никого послать, но могу научить словам тебя. Тем более что только ты знаешь, как он выглядит, и наверняка отыщешь свою телегу…

— Зачем?

— Что «зачем»?

— Зачем тебе Пенни? — открыто спросила бабушка, по-прежнему не глядя на потрясенную внучку.

— Я вижу в ней Призвание. Нам сейчас очень не хватает таких. Мы слишком многих принимали до сих пор по нужде, из сочувствия, по просьбе отдающих. То, что я сейчас тебе скажу, здесь не произносится вслух. — Корлис прикрыла глаза и вздохнула. — Обитель вырождается… У нас было несколько сильных леонареще в позапрошлую зиму, но все они сейчас по той или иной причине вышли. Теперь мы пожинаем плоды нашей открытости. Наши Матери и Матери наших Матерей заповедовали нам хранить цельность Обители, они призывали брать леонарами только тех, кого мы сами сочтем достойными. Но я же не буду объяснять тебе, что и как стало с теми заповедями сегодня. Ты все сама, надеюсь, прекрасно понимаешь. А теперь еще эта история с Ракли…

Слушая ее тревожные, но исполненные внутреннего достоинства слова, Пенни пыталась осознать, к чему все идет. Как ни странно, она не испытывала робости перед этой женщиной, хотя слышала от соседей, да и от бабушки не всегда только лестные отзывы об Айтен’гарде. Это место было окутано ореолом тайны, и проникнуть по ту сторону мечтали многие. Мужчины исходили из своих соображений и посмеивались, а вот женщины и тем более девушки почему-то считали, что здесь их наверняка обучат каким-то таким вещам, которые впоследствии пригодятся в обычной жизни. Так что Корлис наверняка не обманывала и не набивала себе цену, говоря о том, что желающих пристроиться или пристроить дочь за высокими стенами Айтен’гарда последнее время прибавилось значительно. И, как водится, не благодаря, а вопреки слухам. При этом все прекрасно понимали, что речь идет не о вольном или невольном заточении на неопределенное время, а о переходе в иную ипостась с возможностью при желании вернуться обратно. Правда, о таких случаях Пенни слышать не приходилось. Однако не знала она и о том, чтобы кого-то держали здесь насильно, в заточении. Почему же так переживает бабушка?

— У тебя сложности из-за Ракли?

— Пока нет, но всегда кому-нибудь да захочется об этом позаботиться. Сейчас не лучшее время, чтобы это обсуждать, но ты, я думаю, меня понимаешь.

— Понимаю… И на сколько ты возьмешь мою Пенни?

— До конца, разумеется.

Бабушка задумалась, вероятно оценивая услышанное. Впервые посмотрела на внучку. Пенни невольно пожала плечами.

— Ты же не думаешь, — продолжала Корлис, едва заметно повышая голос, — что ей у нас будет хуже, чем у тебя там, извини, на отшибе? Разве ждет ее там будущее? Разве сможет она чего-нибудь добиться, когда останется одна? Я твоя ровесница, поэтому имею право говорить о таких вещах. — Бабушка только отмахнулась. — Ты сама все прекрасно видишь. А здесь мы дадим ей вторую жизнь. Ей понравится. А что ты скажешь, Пенни?

Пенни как раз обдумывала услышанное. Ее немало удивило, что Корлис столько же зим, сколько и ее бабушке. Бабушку она считала старенькой, а Корлис… ну, на худой конец разве что стареющей…

— Я не знаю, — честно призналась она. — Мне не хочется оставлять бабушку одну.

— А разве бабушке кто-то запрещает наведываться сюда, когда ей вздумается?

— Нет, но…

— Дилис! — позвала Корлис и, когда прислужница нарисовалась в дверном проеме, указала пальцем на Пенни. — Проводи нашу новую леонару в ее покои.

Все произошло так быстро и внезапно, что девочка только в сенях сообразила оглянуться и прощально махнуть бабушке рукой. Радэлла сидела ссутулившаяся, одинокая и потерянная. Дверь со скрипом закрылась.

— Куда тебя определили? — как-то слишком буднично поинтересовалась Дилис, когда они снова оказались на промозглом крыльце.

— А я почем знаю? — Пенни закуталась поплотнее и проводила взглядом облачко пара изо рта. Снова подумалось о тех девочках…

— Разве Мать ничего не сказала?

— Да нет. Я думала, вы сами знаете…

— Но хоть что-то она же наверняка сказала, — настаивала приятным голосом совсем не приятная внешне собеседница.

— Она, кажется, сказала, что видит во мне призвание.

Дилис внимательно посмотрела на Пенни, вероятно попытавшись различить то же, что и сказавшая так Корлис, однако результат оставил ее в явных сомнениях. Тем не менее она почти дружески взяла девочку под локоть и показала на луну:

— Сегодня светло. Морозит.

— Да, — не могла не согласиться Пенни, испытывая странное ощущение привычности происходящего. Все должно было случиться именно так и никак иначе.

— От тебя плохо пахнет, — сказала Дилис. — Ты с дороги. Нужно как следует помыться перед сном.

Пенни вздрогнула. Она очень живо представила себе, как ее разденут и выгонят на снег бегать с остальными девочками и зачем-то обливаться водой. Тем приятнее ей было обнаружить через некоторое время, что провожатая привела ее в затерявшийся среди многочисленных погруженных в сон изб сарайчик, где их встретило тепло еще не остывшей печки. Дилис и в самом деле велела Пенни разоблачаться, однако сама занялась явно обычными приготовлениями, без намека на снежную ванну. Она открыла крышку на бочке, стоящей возле печи, с плеском погрузила в пузатое нутро черпак, попробовала рукой воду, осталась довольна, достала из-за печи большое корыто и средних размеров двуручную кадку, корыто поставила тут же на пол, кадку — на печь, с помощью черпака наполнила ее водой из бочки, положила рядом невесть откуда взявшиеся бруски мыльного корня и вопросительно уставилась на девочку. Та сообразила, что по-прежнему стоит в том, в чем зашла с улицы, и принялась поспешно раздеваться. Присутствие старухи слегка смущало ее, но не настолько, чтобы замешкаться. Раздевшись полностью и подобрав волосы, чтобы скрутить их в узел на голове и не замочить, она переступила босыми ногами в корыто и потянулась к кадке.

— Волосы распусти, — велела Дилис и усмехнулась. — Думала, без головы тебя мыть буду?

Вообще-то Пенни думала, что мыться будет сама. Ну, уж раз так надо… Она позволила волосам скатиться светлыми, правда, не слишком чистыми волнами по плечам на спину и ойкнула, когда кадка оказалась у нее над самой макушкой и внезапно вывернулась, облив с головы до ног едва теплой водой. Пенни скрестила руки на груди и почувствовала, как покрывается мурашками. Еще хорошо, что здесь мало света, а то совсем можно было бы со стыда провалиться.