Торлон. Война разгорается. Трилогия

Снаружи, когда они вчера ночью подъезжали к воротам, Обитель представлялась Пенни большой, но отнюдь не такой огромной, какой она оказалась изнутри: избам, между которыми они сейчас плутали, не было числа, они поражали размерами и многообразием резьбы на наличниках, крыльцах и карнизах; возвышающиеся за ними, где-то там, в центре, терема с острыми крышами приковывали взгляд богатством красок, покрывавших каждую дощечку и создававших ощущение пестрого хоровода; а обступавшие все эти жилые постройки невзрачные с виду, но высоченные и могучие башни, соединенные между собой внешними стенами Обители, одновременно довлели над всем пространством и защищали его.

«Неужели я тоже тут буду жить?» — подумалось Пенни, и от этой мысли ей стало неловко и боязно. Она лишь однажды, еще в детстве, ездила с бабушкой в Малый Вайла’тун, который тоже окружали стены, однако тогдашние ее впечатления не шли ни в какое сравнение с тем, что испытывала она теперь, оказавшись в буквальном смысле по другую сторону тайны. Тайна была вокруг и не спешила открываться. Кто знает, что требуется от забредших сюда, чтобы проникнуть в нее? И сможет ли она соответствовать тому призванию, которое тетушка Корлис увидела в ней?

Они шли и шли, а лабиринт закоулков все не кончался. Ночью эта дорога показалась Пенни гораздо короче и прямее. Если, конечно, это была та же самая дорога… Правильность ее сомнений обнаружилась, когда они, словно обойдя всю Обитель вокруг несколько раз, вышли наконец на некое подобие площади. Площадь находилась явно в центре, потому что посреди нее высились четыре терема. Они стояли крыльцами друг к другу, словно кумушки, собравшиеся переговорить о чем-то важном. К прохожим они были обращены высоченными задними стенами, сложенными из крашеных бревен. Ближайший к Пенни терем имел стены черного цвета, соседний с ним — зеленого, третий — белого, а самый дальний, едва просматривающийся между остальными, — синего. Эти четыре цвета участвовали и в раскраске орнаментов. Так, наличники на окнах черного терема были зелеными, столбы крыльца белыми, а крутые скаты крыши — всех трех цветов с преобладанием синего. За счет такой смешанности ни один из теремов не производил ни гнетущего, ни, напротив, радостного впечатления.

— Вопросов покуда не задавай, — упредительно заметила Дилис. — Потом само собой все станет понятно.

И повела девочек в обход мимо черного терема, мимо белого и только за ним свернула во внутренний дворик, будто нельзя было сразу туда пройти. «Ну, раз нельзя спрашивать, — подумала Пенни, — буду удивляться про себя». Она понимала, что ее сюда привели не просто так, а на встречу, но только зачем идти с такими сложностями, если тетушка Корлис живет под боком?

Олета и Тайра между тем совсем присмирели и не поднимали глаз. Их волнение быстро передалось и Пенни. Тем более что Дилис шла теперь сзади, словно готовая в любой момент отстать и сделать вид, что не имеет с девочками ничего общего.

Остановились перед высокими ступенями черного крыльца, ведущего в синий терем. Никто их здесь не ждал и не выходил навстречу. Пенни только сейчас, переминаясь с ноги на ногу, сообразила, что на всем протяжении пути им попалась от силы дюжина местных обитательниц. Для кого же тогда строились все эти многочисленные избы и хоромы? Или кто-то из них все же перепутал со временем, и на самом деле сейчас так рано, что многие еще спят?

Тайра склонила голову на перила и косилась на Пенни. Олета играла беличьими хвостиками на своем пояске. Дилис откашливалась сзади и хранила молчание.

Скрипнула дверь. Но не в их синем тереме, а в расположенном напротив — черном. Женщина в длинном балахоне и опущенном на глаза капюшоне чинно спустилась по ступеням и стала приближаться к ним. Пенни безошибочно узнала в ней тетушку Корлис. Та ограничилась легким кивком, ни к кому в отдельности не обращенным, прошла мимо и начала подниматься, скользя вверх по черным перилам бледной рукой с тонкими пальцами и ногтями, показавшимися Пенни слишком длинными и слишком хищными. Вчера она этого как-то не заметила.

«Совсем краска сошла, — думала между тем Корлис, тоже следуя взглядом за своей рукой. — Раньше, в моей молодости, да и много позже красили каждую зиму. Теперь почему-то перестали. Жизнь, наверное, действительно ускоряется, как любят говорить некоторые из Матерей, причем сами не такие уж и старые. Вот от них-то эта никчемная поспешность и происходит. Ускоряется! Слово-то какое нашли пакостное. Разве что на ристалище его поминать, когда мерги разворачивают коней и устремляются один на другого с копьями наперевес. Кстати, они совершенно перестали использовать копья в войне. Только упражняются… Так что да, разглагольствуют о скоротечности времени именно те, кому это меньше всего пристало. Вероятно, с умыслом, чтобы смутить других, идущих за ними леонар и гардиан. Надо в следующий раз в Силан’эрне, Зале молчания, поднять этот вопрос. Чем меньше торопишься, тем медленнее течет время. Чем больше стараешься успеть, тем быстрее наступает нежданный конец. И не успеваешь покрасить перила».

Она улыбнулась своим размеренным мыслям и толкнула тяжелую синюю дверь. Стоявшие внизу ждали, что она остановится, повернется и позовет их за собой, но сегодня утром планы Корлис несколько изменились. Хотя поговорить с новой девочкой, конечно, нужно непременно. Ну да ничего страшного, подождет.

Две гардианы в длинных вязаных плащах, перехваченных поясами на узких талиях, приветствовали ее поклонами и расступились, давая проход. Они уже давно прошли обряд посвящения и хорошо знали правила. И знали всех входящих сюда в лицо. Даже если лицо прикрыто капюшоном. Правда, входить в Синий терем могли весьма немногие. Например, из обитательниц других теремов — только Корлис, потому что она начальствовала в Черном тереме, имевшем тот же цвет, что и крыльцо Синего. В свою очередь к ней в покои могла войти только Хвитор’ айтен, или Мать Белой башни. А к той — Грендор’ айтен, Мать Зеленой башни. Так было заведено еще со времен основательницы Айтен’гарда, Первоматери Алуры. По преданию, она не хотела, чтобы ее четыре сестры, ставшие первыми послушницами Обители и первыми Матерями, сговаривались между собой за ее спиной. А потому умело разобщила их, вынудив ходить друг к дружке по очереди. Встречались они вместе только в ее присутствии, в Силан’эрне, Зале молчания. Разумеется, у этой традиции была и более глубокая подоплека, но история с четырьмя сестрами рассказывалась всем новоприбывшим. Им ее вполне хватало, чтобы не задавать лишних вопросов.

Гормдор’ айтен, Матери Синей башни, в залитой солнечным светом горнице не оказалось. В отличие от обычных изб, внутренние пределы теремов были перегорожены бревенчатыми стенами, да еще поднимались на несколько ярусов вверх. Корлис невесело усмехнулась. Когда строились терема, никто не думал, что враги вабонов узнают тайну огня. Зато теперь, залети сюда хотя бы одна стрела с тлеющей паклей, и не набегаешься по лестницам, спасаясь от пожара. Грустная будет картина. Нужно во что бы то ни стало договориться с Томлином и заполучить в конце зимы печь для производства камней из глины. Если та, разумеется, будет к тому времени готова…

В ожидании хозяйки Корлис сняла балахон и присела на стопку одеял, прикрывающих массивный дубовый сундук. В сундуке, насколько она знала, не было ничего интересного и даже полезного, однако он служил напоминанием Синей матери о тех временах, когда она, еще совсем девочка, юная и пугливая леонара, пряталась в нем от веселых подружек и сидела в темноте и духоте подолгу, вдыхая запахи далекого дома. А ватагой подружек тогда заправляла она, Корлис, самая красивая и самая смелая из всех. Синюю мать в ту пору звали просто Кармита, и она часто тосковала по родителям. Корлис тогда знала только, что Кармита попала в Обитель потому, что оказалась младшей дочерью в небогатой, но многодетной семье свера, однако этого было достаточно, чтобы выбрать ее предметом постоянных розыгрышей и жестокой детской травли. А хуже всего было то, что Кармита тоже выглядела симпатичной, и при первом же общем купании в бане выяснилось, что грудь у новенькой гораздо лучше развита, чем у нее. Впоследствии, много-много зим спустя, Кармита призналась ей, своей лучшей подруге, что их тогдашняя вражда обернулась для нее прекрасным житейским опытом, благодаря которому она, наверное, и стала тем, кем стала — Гормдор’айтен. А тогда Корлис больно поплатилась за свою задиристость. Она решила преподнести робкой девчушке урок и унизить ее перед всеми остальными обитательницами единой большой избы: в те времена послушницы делились только на старшую и младшую группы. Не то что теперь, когда девочки могут жить почти обособленно. Как бы то ни было, урок не состоялся. Вернее, состоялся, но для нее самой.

Уставшая от постоянных подначек Кармита словно стряхнула с себя оцепенение и на славу поколотила ее. Позже выяснилась правда: отец с детства обучал Кармиту драться и даже владеть кое-каким оружием, но произошла трагедия — она случайно убила в шуточной потасовке соседского паренька, и родители поспешили отдать дочь в Обитель, чтобы сохранить ей жизнь и заодно обезопасить себя от лишних неприятностей. Сейчас, с высоты прожитых зим, Корлис прекрасно видела, как давние события и их причины формировали их судьбы и закладывали основу их характеров. Раскрытие тайны Кармиты, точнее, обнаружение ее недюжинных навыков и возможностей постепенно превратили хрупкую девочку в родоначальницу целой внутренней службы Обители — гардиан, опасных, сильных, бесстрашных воительниц, способных в честном бою оказать сопротивление любому воину-мужчине. А если в нечестном, то тут им во всем Торлоне не было равных. И теперь Синяя башня и синий цвет вот уже сколько зим олицетворяли надежность, порядок и торжество оружия.