Тот, кто убил лань

— Что с тобой? Ты ушиб ногу?

— Нет, нет, — ответил я, проводя ладонью по груди. — Сердце...

По его удивленному лицу я заключил, что он не понял меня. Ему, видимо, за всю свою долгую жизнь никогда не приходилось задумываться над тем, где у него находится сердце...

Когда мы вошли в номер, старик, по моему приглашению, опустился в кресло и, увидев на письменном столе груду небрежно разбросанных книг, принялся их рассматривать.

— У тебя есть книги, написанные на нашем, абхазском языке? — спросил он с живым интересом.

— Ну, конечно же, — ответил я и разложил перед ним несколько книг абхазских писателей.

— Это очень хорошо! — одобрил он. Потом задумался и снова спросил: — Быть может, у тебя есть и первая абхазская книга? Та, которая была напечатана раньше всех других?

Я понял, о какой книге он спрашивает, и улыбнулся:

— Нет, дорогой Шхангерий, той редкостной книги у меня нет, мне даже никогда не пришлось и видеть ее...

— А я видел! — торжествующе произнес старик и протянул мне свои морщинистые руки. — И эти пальцы даже перелистывали ее!..

Я заволновался.

— Когда же это было, Шхангерий? Где? Расскажи!

Тогда-то в рассказе Шхангерия Бжаниа ожил достопамятный эпизод из прошлого нашего маленького, многострадального народа. Он невольно напомнил мне древнюю легенду о том, как некое государство, проигрывая войну, обратилось за помощью к соседнему дружественному государству. В ответ на эту просьбу вместо войск или хотя бы оружия соседи прислали на выручку, какого-то хилого, невзрачного старичка. Посланца встретили недружелюбно, усмотрев в его появлении насмешку со стороны соседей. Но старичок не подал виду, что заметил это, и сразу же стал читать перед терпящим поражение войском стихи. Изумительные по яркости и силе убеждения, они влили в сердца слушателей чувство высокого патриотизма и волю к победе, и, вдохновленные волшебными стихами, отступавшие войска обрели смелость и отвагу, смяли и разбили вражеские полчища.

Легенда эта не имела прямого отношения к рассказу Шхангерия, но, когда он замолк, она вспомнилась мне, быть может, именно потому, что поведано в ней о могуществе слова...

— Когда это было? — задумчиво повторил Шхангерий мой вопрос и, полузакрыв глаза, помолчал минуту-другую... — Думается мне, с тех пор прошло не меньше ста лет... — И, снова помолчав, продолжал: — Ты учился и, конечно, знаешь из книг о тех временах, когда наши князья обрекли свой народ на изгнание. Вот когда это было.

— Ты говоришь о махаджирах? — спросил я.

— Да... — Скорбь омрачила его лицо. — В числе махаджиров и я был обречен на изгнание в Турцию. И от этой беды нас спасла как раз та книга, о которой я спросил у тебя. Первая наша абхазская книга!.. Ведь в жизни часто бывает, когда неожиданный случай может изменить ход событий, твою судьбу...

С первых слов Шхангерия передо мной встали картины того страшного времени.

...Когда после трехсотлетнего владычества турки наконец были вынуждены оставить Абхазию, местные князья, сами и через подставных лиц, стали распространять лживые, нелепые слухи о том, будто порядки и законы русских еще ужаснее, чем турецкие, и убеждали абхазов переселиться в Турцию. Князьям это было нужно для того, чтобы нажиться на продаже крестьянских земель.

Но народ не желал оставлять родину добровольно и сопротивлялся, как только мог. Провоцируя "народные бунты", князья создавали банды наемников и, с одобрения царских властей, устраивали набеги на мирное население, разоряли его, поджигали дома, опустошали целые селения, вынуждая крестьян покидать родные места. Так оголились Гагра, Гумиста, Дал, в запустение пришла вся местность вдоль Военно-Сухумской дороги до самого Кавказского хребта. Махаджиры на турецких кораблях уплывали за море и гибли на чужбине...

Абхазский народ перенес тогда тяжелые испытания... Я навсегда запомнил встречу со старым Шхангерием Бжаниа. Вот его рассказ, рассказ очевидца и участника событий 60-80-х годов прошлого века, оставивших неизгладимые раны в сердце нашего народа.

...Была сырая, промозглая осень. Пятый день беспрестанно моросил дождь. Казалось, сама природа плачет, расставаясь с изгнанниками.

В этот день настал черед абжуйцев — жителей южной Абхазии. На отлогом морском берегу, у устья горной речки Меркулы, высоко над дубом реяло пурпурное полотнище с золотым полумесяцем и кистями. Здесь было место сбора выселяющихся в Турцию крестьян. И люди сюда стекались отовсюду.

Вдали горели крестьянские пацхи. По непролазной грязи к морю двигались арбы с жалким скарбом, запряженные волами и буйволами.

А на качающихся неподалеку от берега фелюгах и баржах ветер надувал паруса и трепал одежду уже погрузившихся людей. Над суденышками вились стайки белокрылых чаек, и их несмолкаемые хриплые крики словно предупреждали махаджиров о предстоящих бедствиях...

Мутные от дождей воды Меркулы широко разлились. Людям стоило больших усилий перейти ее вброд и выбраться на поляну. Сотни людей скучились здесь. Многие были в лохмотьях, сквозь которые просвечивали исхудалые тела... С тоской вглядывались они в море, думая об одном: "Что нас ждет там, на чужбине?"

На поляне стояла зловещая тишина, прерываемая шумом набегавших морских волн и скрипом уключин в лодках перевозчиков.

— Великое горе всегда безмолвствует, дад, — сделал небольшое отступление Шхангерий. — Оно не разражается слезами, ложась на сердце тяжелым грузом... — И продолжал: — Мой приятель Хиб Шоудыд из села Гуп, человек доверчивый и неугомонный, стал утешать горемык. "Крепитесь, люди! Соберите мужество и силы! — увещевал он. — Взгляните на эти фелюги! Их прислал нам сам падишах. Наш славный князь Алыбей ездил к нему в Турцию, просил приютить нас, и падишах обещал нам покой и мирный труд на своих землях. С Алыбеем был и Маф. Послушайте, что он говорит о махаджирах-гумистинцах!"

И, в самом деле, перед нами объявился Маф. Мы тогда не догадывались, что он давно продался хитроумному и коварному князю Алыбею.

"Хиб Шоудыд сказал вам правду, братья, — подтвердил Маф. — Клянусь вам, что гумистинцы живут на турецких землях, как в раю! Падишах принял их как братьев".

Только произнес Маф эти слова, как в круг вошел князь Алыбей, окруженный своими людьми.

"Чего вы ждете"? — строго обратился он к толпе, — Хотите, чтобы фелюги падишаха уплыли без вас?"

Хиб Шоудыд сделал к Алыбею решительный шаг.

"Выслушай нас, Алыбей, — начал он, глядя ему прямо в глаза. — Ты видишь, как все мы измучены. Лучшие сыны Апсны сложили свои головы в неравной борьбе. Селения наши сожгли дотла и гонят нас из родной страны. И кто делает это все? Наши же князья! Хотя и сам ты — князь, но тебя вскормили и воспитали мы, и ты не должен забывать об этом. Мы хотим верить тебе. Так ответь же по аламысу: правда ли, что падишах зовет нас к себе, как братьев-мусульман! И можно ли ему верить? Что ждет нас вдалеке от родной Апсны?"