Тот самый

И сразу мне стало стыдно: почему я думаю только о себе?..

— У тебя всё ещё есть семья? — спросил я Хафизуллу между выстрелами, ожидая, пока осядет пороховая гарь.

— Конечно есть, — ответил ротный. — Дочка в школу пошла. Первый класс…

— Тогда зачем ты этим занимаешься?

— Чтобы не пришлось заниматься ей, когда вырастет.

Курд одним движением поменял магазин, отбросил пустой на землю.

На самом деле, всё сражение заняло секунд тридцать — сорок. Наши только успели добежать.

Так всегда бывает: во время боя время растягивается, подобно резинке от трусов. В каждое мгновение вдруг начинает помещаться гораздо больше действий, они набиты мелкими событиями, как магазин — пулями, одна к одной, плотно, чтобы не осталось зазора…

Но как только бой заканчивается, резинка — вжжжик — и сжимается обратно. Время начинает течь с обычной скоростью, и ты выныриваешь в него, не понимая, что происходит. А происходит вот что: клетки тела — аксоны, нейроны — еще какое-то время, несколько мгновений, продолжают двигаться в быстром режиме, и ты как бы совершаешь скачок в будущее, туда, где никакого боя уже нет и в помине.

Я моргнул — и увидел Алекса. Под тёмным цилиндром светились лишь его лицо, похожее почему-то на маску черепа, белый воротничок и серьга в ухе.

— А времени вы не теряли, — сказал шеф, доставая сигару. Щелкнув зажигалкой, он долго посасывал её кончик, затем выпустил клуб дыма и улыбнулся. — Перекур, — объявил он остальным.

Котов тут же достал из-за пазухи фляжку, свинтил колпачок и отхлебнул. Передал фляжку отцу Прохору.

— С ума меня сведут эти подземелья, — пожаловался он сердито. — Как маньяк — так сразу подземелья. Мёдом им тут намазано, что ли?

— Не мёдом, — откликнулся Алекс. — Кое-чем похуже.

Фляжка пошла по кругу. Хафизулла пропустил — он был правоверным мусульманином. Без дураков. Без всяких там поблажек и отмазок типа: — Аллах не видит… Я его не понимал.

Не всё равно уважал его позицию. Видел, что в ней-то он и черпает силы жить дальше. Было время, когда я завидовал таким людям, как Хафизулла. Вера для них была — нечто большее, чем старец в чалме, смотрящий на мир с высокого неба.

— Как думаешь, далеко нам ещё осталось? — вдруг спросил Алекс.

Я честно прислушался к себе. Крючок, с тех пор, как отец Прохор одолжил мне крест, больше не тянул, но чувство направления всё же осталось. Разумеется, оно указывало вглубь туннеля — а куда же ещё?

— Не очень, — сказал я. — Метров семьсот — восемьсот.

— Странно, — поджал губы шеф. — Я думал, будет гораздо дальше.

— Он нас не боится, — тихо сказал Гиллель. — Против его воинства, мы — пылинки.

— Не прибедняйся, жидовин, — отец Прохор, казалось, за то время, что мы не виделись, прибавил в росте. — Такую пылинку, как ты, тараном не сдвинешь.

— Так я и не о себе, — поддел его сторож.

— Хочешь сказать, я пылинка?

Для них это тоже способ расслабиться, — подумал я. — Как солдаты, которые перед боем выстраиваются в очередь перед сортиром и травят анекдоты… Причём, чем неприличнее, тем лучше.

— Как думаешь, Сергеич, что нас там ждёт? — тихо спросил Котов.

— Судьба, — пожал плечами шеф и улыбнулся, зажав сигару в зубах. Майор сплюнул.

— Толку от тебя…

Он смолил сигарету, и сизый дым уносился туда, откуда мы пришли.

— Ты говорил, что уже встречался с Лавеем, — зашел он с другой стороны. — А значит, представляешь, что он может нам противопоставить.

— Да не знаю я ничего, — огрызнулся шеф. — В тот раз всё было совсем по-другому… Он был один, я был один. Мы стояли друг напротив друга, и шансы были равны. Мне казалось, я его убил тогда, — добавил он тихо. — Но меня тоже неоднократно убивали. А я вот ничего. Жив…

— Пора, — вдруг ни с того, ни с сего, сказал отец Прохор.

— Присядем на дорожку, — кивнул Алекс и уселся на свой чемодан с гранатами. Остальным присесть было не на что, и мы просто встали в кружок, глядя в землю.

— Тебе не надоело его тащить? — тихо спросил Котов, носком ботинка постукивая по чемодану.

— Хочешь помочь? — язвительно спросил шеф.

— Да не особо.

— Тогда не вякай.

И тут мы услышали пронзительный женский крик. Шел он с той стороны туннеля, куда мы шли. И мне почему-то стало понятно, что кричит Антигона…

— Погнали, — шеф вскочил и ухватив ручку своего ящика, устремился вперёд.

Глава 19

Всё смешалось в доме Обломских. Алекс с громыхающим чемоданом вырвался вперёд, за ним еле поспевал я. Гиллель и отец Прохор шли степенно, неторопливо — и каким-то образом не отставали от нас, бегущих. Котов замешкался: то ли шнурок у него развязался, то ли ремешок зацепился… Хафизулла отстал.

Молодец, — подумал я на бегу.

Множество атак захлебнулось именно по этой причине: все сломя голову бежали вперёд, и никто не оглядывался назад. А зря. Там, за спиной, могут скрываться неприятные сюрпризы.

Чемодан шефа громыхал и подскакивал на шпалах. Когда он задевал рельсу колесом, летели искры.

— Стойте! — нас догнал Котов. — Сергеич, ты что, не понимаешь, что это ловушка?

— Засунь своё понимание сам знаешь куда, — не сбавляя хода, доброжелательно посоветовал шеф.

— Ну подумай сам: как здесь могли оказаться твои девчонки?

Значит, не мне одному показалось, что голос знакомый…

— Это моя вина, — не слушая майора, Алекс смотрел только вперёд. — Не доглядел, не уберёг…

— Поп, хоть ты ему скажи, — воззвал майор к отцу Прохору.

— Нет, это ТЫ мне скажи, — Алекс, бросив чемодан, схватил Котова за грудки, и стало видно, что он на целую голову ниже. — Чувство вины, которое терзает тебя целую вечность… Ты к этому готов? А я нет, — он вновь ринулся вперёд.

— Я тоже виноват, — сказал я.

— Это как-то должно помочь?

— Не знаю…

— Тогда заткнись.

Из туннеля донёсся низкий утробный рык. Он был густой, как мазут, и такой же вонючий. Лучше объяснить не могу: вонь была ментальная. Казалось, что по мозговым извилинам ползают муравьи. Хотелось сорвать крышку черепа и ногтями расчёсывать извилины, до крови, до серых ошмётков…

Споткнувшись, я упал на руки и колени. Рядом рухнул Алекс. По лицу шефа, оставляя дорожки на пыльных щеках, бежали слёзы. Он мычал нечленораздельно, на грани истерики, но по интонации чувствовалось, что это что-то ругательное.