Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Расправил плечи, и покрепче ухватив ручку ящика с гранатами, он заспешил вслед остальным.

— У тебя всё ещё есть выбор, кадет, — сказал шеф, незаметно пыхтя под тяжестью арсенала, который тащил на плечах, в карманах и кобурах. — Благодаря тебе мы знаем, где его искать, так что ты можешь просто подождать здесь. В конце концов, должен же кто-то охранять для нас выход…

— Вы сами слышите, что говорите? — спросил я.

Возмущаться и вставать в позу не имело смысла. По-своему, Алекс прав. На пороге смерти не зазорно сделать выбор в пользу жизни…

— Не избегнешь ты

доли кровавой, что земным предназначила твердь. Но молчи! Несомненное право — самому выбирать свою смерть, — процитировал он. — Сказал один мой очень хороший друг. Я, признаться, даже немного завидовал. В своё время, конечно.

— Вы никак не могли быть другом Николай Степановича, — сказал я с укоризной. Хватит. Хватит мистификаций. Надоело. — Он был поэтом Серебряного века. И умер задолго до того, как вы могли родиться.

— Поэ-э-этом, — передразнил Алекс сердито. — Много ты знаешь о поэтах…

И он, вслед за другими, вошел в последний вагон метро, который закупоривал тоннель.

Глава 18

Вагоны оказались фальшивыми.

Просто каркасы без сидений, поручней и тамбуров. Пустотелая металлическая кишка. Она тянулась в обе стороны от платформы, и концы её терялись в темноте.

Внутри было на удивление чисто. Только пыли много. И в этой пыли чётко отпечатались огромные крысиные следы… Впрочем, это могла быть и не крыса. Я не большой знаток фауны.

— Ну, кадет? — Алекс поставил ящик с гранатами и принялся разминать руки. — Куда?

— Вон туда, — я подбородком указал в один из туннелей. Сомневаться не приходилось: крючок, намертво вцепившийся в живот, тянул так, словно к леске был привязан автобус.

Отец Прохор сделал шаг…

— Стойте, — я впервые притронулся к святому отцу. Ничего необычного: тощее плечо подростка, не привыкшего к физическим нагрузкам. — На этот раз мы с Хафизуллой пойдём первыми.

Курд уже стоял впереди, заложив руки за пояс, и нюхая затхлый воздух, идущий из туннеля. Как только я с ним поравнялся, он сделал первый скользящий шаг, и через мгновение слился с тенями.

Не оборачиваясь более назад, я скользнул следом. Постепенно исчезли все посторонние мысли, зато чувства обострились, их как бы сделалось больше. Я превратился в одну из теней, в призрака, в безмолвный порыв ветра.

Хафизулла, скользя по другой стороне туннеля, время от времени бросал на меня быстрые взгляды.

Я улыбнулся. Приятное чувство: сопричастность чему-то большому, важному. Особенно, когда есть с кем его разделить.

…Никогда не думал, что доведётся встретиться с Хафизуллой еще раз. Его немногословность, его готовность помочь и небрежение опасностью остались далеко, в прошлой жизни. По которой я всё это время тосковал.

Говорят, война затягивает. Завораживает, заставляет восхищаться собой, своими масштабами и своей великой неизбежностью.

Те, кто побывал на войне, редко в этом признаются. Говорят, что им сняться кошмары и преследуют призраки прошлого. Они не врут. Кошмар — это мирная жизнь. Страх, что изо дня в день теперь будет тянуться скучное, однообразное бытие, намертво

лишенное каких-либо значимых событий… В своём кругу, никому не признаваясь, гражданских мы называли «хомяками»: пожрал, поспал, помер…

Вагоны кончились. В последнем зияла дыра в рост человека. Издалека казалось, что она вырезана в стальной стене гигантским консервным ножом, но подойдя вплотную, мы поняли, что сталь просто вырвана, разодрана на полосы и выброшена за порог.

Скрученные, словно серпантин, полосы мы обнаружили, спрыгнув из вагона. Вдаль, сколько хватало глаз, уходили и крысиные следы.

Я удивился вот чему: по идее, в туннеле должно быть темно, хоть глаз коли. Но это было не так. Не совсем так. Серые сумерки, белёсая муть, эфемерный туман — эта взвесь клубилась в жерле туннеля, отсвечивая таинственно и жемчужно. Она и давала глазам видеть, то-ли светясь самостоятельно, то ли подсвеченная чем-то издалека.

Было очень тихо. Слабый ветерок нёс запахи ржавчины, мокрой грязи и гнилых тряпок. Знакомый запах. Так всегда пахнут развалины, в которых случилось что-то страшное. Например, разорвалась бомба и погребла под руинами несколько десятков человек…

— Тьфу ты, в дерьмо вляпался, — из вагона спрыгнул Котов. Ругаясь, он пытался оттереть каблук ботинка о щебёнку между шпал. — Нет ничего хуже человечьего дерьма.

— А ты большой эксперт? — насмешливо спросил Алекс. Колёсики чемодана с гранатами упорно поскрипывали в такт шагам.

— Да уж повидал. Не то, что некоторые белоручки…

На миг мне захотелось, чтобы их здесь не было. Чтобы всё, как в старые добрые времена: мы с Хафизуллой, чёрное, усыпанное звёздами небо и ясная цель впереди.

— Если вы будете так орать, испортите Лавею весь сюрприз, — сказал я, не оборачиваясь.

— Милый, ты думаешь он о нас до сих пор не знает? — отец Прохор в своей кенгурушке смотрелся посреди туннеля дико и неприкаянно.

— Это на нас расставили ловушку, помнишь? — легкомысленно добавил Алекс.

Мне стало немножко стыдно. Увлёкся. Надо почаще напоминать себе, где я, и зачем…

Я виновато посмотрел на Хафизуллу. Но курда, похоже, подобные мелочи не волновали. Слегка пожав плечами, он канул во тьму, спрятав в рукаве любимый пчак — острый нож, больше всего похожий на тесак для разделки мяса. Собственно, для этого он и был предназначен. Но мясо ведь бывает разное, верно?

Я было дёрнулся за ним, но отец Прохор неимоверно быстро схватил меня за локоть.

— Погодь, малец, — и повернулся к Гиллелю: — Вишь, как рвётся? Невмоготу ему…

Я хотел возразить, что вовсе меня никуда не тянет… но чудо-отрок уже стаскивал с себя тяжелый крест. Вытянув всю цепь, целиком, из-за пазухи, а затем встав на цыпочки, он повесил панагию — сантиметров двадцать, не меньше — мне на шею.

— Это лишнее, святой отец. Я в Бога не верю, — сказал я.

— Зато Он верит в тебя, — подросток подмигнул. На миг показалось, что ему всего-то лет четырнадцать.

И вдруг я почувствовал, как мир прояснился. Словно с головы моей стащили марлевый мешок, набитый изнутри пылью.

Поделиться с друзьями: