Товарищ "Чума" 5

После чего, свесив на бок длинный фиолетовый язык, он, часто-часто дыша, наблюдал за стремительно пролетающими мимо деревьями и кустарниками. Ну, чисто хозяйский барбос, которому разрешили не бежать следом за мотоциклом, а с комфортом прокатиться в люльке. Был у деда такой пес, с которым я в детстве ездил в лес за грибами-ягодами…

От нахлынувших воспоминаний у меня опять предательски защипало в носу. Ведь, если я не смогу вытащить старика, ничего этого в новой альтернативной реальности уже не будет. Хотя, для меня оно, вроде как, уже было. Не будет для того, другого Витьки Чумакова, которого, пока еще даже в дедовских планах нет. Ведь сначала он должен встретить мою бабушку, потом родится отец, а уже потом — я.

А пока еще ни одно из звеньев этой цепочки не нашлось… А ведь есть еще и Акулина, весьма основательно запавшая на моего старика. И просто так с этой мыслью она не расстанется. Я знаю, я сам это чувствовал, когда был под действием печати двойника, «скопировав» внучку ведьмы. Но всё это подождёт до той поры, пока я не вытащу деда из лап фашистов.

Как ни странно, но мои воспоминания помогли отвлечься от наведенных заклинанием «мыслей» убитого фрица, в образе которого я сейчас находился. Хотя ничего такого ужасного, на первый взгляд, он не хотел: побыстрее добраться до дома, в котором расквартировали их мотострелковый взвод, сытно пожрать и выпить, если чего найдётся. А вот на второй…

Чёрт! Чёрт! Чёрт! Ну, и откуда из меня это дерьмо полезло? Как вишенку на торте своих желаний, этот утырок хотел поиметь красивую славянскую юнге фрау, которую уже давно приметил. Его немецкая супруга, «фотокарточка» которой была услужливо предъявлена скопированным участком памяти фрица, оказалась неприятной, худой и сушеной воблой, серой и невзрачной с вечно кислым выражением лица, как у председателя ЕС Урсулы фон дер чего-то там ля-ля, да еще и с огромными лошадиными зубами.

Весьма неприятная на первый взгляд особа, да еще и постоянно пилящая своего муженька, что женился по расчёту на дочке зажиточного бюргера, владеющего колбасной лавкой. Но, после нескольких лет «счастливой жизни», Хайни Богард с таким энтузиазмом рванул на фронт от своей жёнушки, что только пятки сверкали.

А вылезшие из каких-то уголков его памяти редкие случаи их «горячего интима», заставили меня зябко передернуть плечами. Твою дивизию, как же мне теперь всё это развидеть-то? Надеюсь, когда я сброшу шкуру недоделанного колбасного лавочника, у меня не останется ничего из его воспоминаний.

Едва я кое-как умудрился вытрясти из башки семейные «интимные развлечения» Хайни, как в мою голову тут же полезли его потные эротические фантазии о русских юнге фрау. Он уже и представить успел во всех подробностях, как жестко сначильничает славянскую красотку, на которую уже положил глаз. Ведь она настолько непохожа на его обрыдлую жену…

Твою мать! Мне захотелось придушить себя самого за подобные мысли. Какие же они сволочи! Нет, не зря я отправил этого урода прямиком в ад — на земле только чище будет и легче дышать. Как же им промыли мозги нацистской идеологией, что вроде бы обычные с виду люди превратились в настоящих монстров, утративших всё человечное?

Эту заразу надо выжигать под самый корень, чтобы в будущем она вновь не дала свои ядовитые ростки. И я, как ни прискорбно признавать, видел, как это бывает. Семена нацизма, что по какой-то причине не были «преданы огню», проросли через десятилетия. И теперь мы пожинаем их плоды. И это страшно, можете мне поверить. Не знаю как, но я постараюсь сделать всё возможное, чтобы этот ужас больше не повторился!

Наконец я подъехал к контрольно-пропускному пункту, перегораживающему полосатым шлагбаумом одну из второстепенных дорог, ведущих в поселок. Движения здесь практически не было, поэтому охрана исполняла свои обязанности спустя рукава, кемаря одним глазком в тени раскидистой строй яблони, усыпанной яркими желтыми плодами.

Остановив мотоцикл у будки патрульного, я не стал его глушить, а наоборот несколько раз крутанул рукоятку газа. Мощный двигатель взревел и, выдав клуб вонючего дыма, несколько раз громко стрельнул. Именно так постоянно делал шутце Богард, привлекая внимание расслабленной от жары охраны.

— Хайни, ну чего ты опять расшумелся? — недовольно произнёс один из постовых, лениво поднимаясь на ноги с зеленой травы. — Так спокойно было…

— Открывай, Пауль! — Скопированная память дохлого немца услужливо подсказала мне имя подошедшего обер-солдата. — Вы тут прохлаждаетесь, а кто-то носится по жаре и пыли с высунутым от усердия языком! — Вывалил я на постового всё «своё» накопившееся негодование. — Устроили тут себе синекуру… — с нотками весьма определяемой зависти в голосе, произнёс я. А то как же без этого?

— Was man nicht im Kopf hat, muss man in den Beinen haben, — рассмеялся мне в лицо обер-солдат.

[Немецкий аналог русской пословицы/идиомы «дурная голова ногам покоя не даёт. Дословно: 'Чего у тебя нет в голове, то должно быть в ногах».]

— Открывай! — не желая больше препираться, я еще раз нетерпеливо рыкнул работающим двигателем. — Времени нет с тобой лясы точить!

— Понимаю, завидуешь, Хайни, — дернув за веревку, удерживающую шлагбаум в горизонтальном положении, произнёс Пауль. — Такой весь голодный и злой…

— Да пошёл ты! — выдохнул я, ожидая, когда проезд откроется.

— Будет еще и на твоей улице праздник, Хайни! — Весело заржал обер-солдат. — Как победим этих русских — тогда и расслабишься! — И он опять заржал, словно конь. — А где Дикман? Вы же, вроде бы, вчера вдвоем на задание выезжали?

— Там остался… — как можно туманнее ответил я. — Траванулся вечером какой-то гадостью… Совсем животом занемог, бедолага, а мне теперь вместо него еще пакет срочно в штаб передать надо…

— Ха, неужели тоже брагу у толстой старухи на рынке брали? — с видом знатока, предположил Пауль.

— А ты откуда знаешь? — Похоже, что об этой старушенции вся Покровская часть знает. Её, старуху эту, похоже, можно к медали представлять, за постоянную травлю фрицев кислой брагой.

— Значит, точно брали! — еще громче загоготал Пауль, а ему вторили остальные солдаты, продолжающие валяться на травке. — Дрищет, небось, непрестанно? — продолжал изгаляться охранник, схватившись за живот.

Неожиданно его нога зацепилась за петлю на веревке, привязанной к шлагбауму. Постовой споткнулся и, не удержав равновесия, рухнул на землю. Пытаясь удержаться на ногах, Пауль рванул на себя первое, что попалось ему под руку — как раз ту самую злополучную веревку, привязанную к концу толстой и тяжелой деревянной стрелы шлагбаума.

Стрела, уже практически поднявшаяся под действием противовеса, резко пошла вниз и «нагнала» упавшего обер-солдата как раз в тот момент, когда он попытался встать на ноги. Бум! Глухой, но громкий звук удара тяжелого бруса стрелы по непокрытой голове фрица услышали даже его подельники, расслабленно лежавшие в тени яблони.

Так и не поднявшийся на ноги Пауль рухнул мордой в придорожную пыль, скоропостижно потеряв сознание от удара. А из его разбитой ударом шлагбаума черепушки в придорожную пыль брызнула струйка алой крови.