Трагедии моря

Отдельные орнитологи надеются, что этот вид птиц еще способен восстановить свою численность. Как бы там ни было, канадский веретенник, представленный не более чем несколькими тысячами оставшихся особей, пока еще близок к полному вымиранию.

Одной из больших болотных птиц, проводивших лето в северо-восточном морском регионе, был перепончатопалый улит^{23} — птица величиной с эскимосского кроншнепа, но с ярким черно-белым оперением крыльев, за которое его прозвали «знаменосцем». В 1830-х годах она все еще появлялась летом на Атлантическом побережье к югу от Ньюфаундленда, хотя до этого поселенцы по крайней мере два столетия систематически собирали ее съедобные яйца и убивали взрослых птиц в сезон размножения. В конце концов промысловая и любительская охота решила исход дела, и к 1900 году, как писал д-р Бент, «эта большая яркая прибрежная птица, по-видимому, была обречена на исчезновение, по крайней мере в северной зоне своего ареала. К тому времени она совершенно перестала размножаться на многих прежних своих гнездовьях, а на других была почти полностью уничтожена».

К счастью для «знаменосца», гонения на него прекратились незадолго до его полного истребления, и в настоящее время он постепенно восстанавливает свою популяцию. В последние годы небольшие гнездовые колонии появились на севере до острова Кейп-Бретон. Маловероятно, что перепончатопалый улит полностью возродит свою былую численность, но хорошо уже то, что ему больше не грозит вымирание.

Конечно, самая замечательная из больших болотных птиц — это устричник (кулик-сорока)^{24}. Почти такой же большой, как «серпонос», он поражает яркой красотой своего черно-белого оперения и черной головки с длинным темно-оранжевым клювом. Этот красавец, чей пронзительный свист слышен чуть ли не за километр, когда-то гнездился большими колониями на песчаных берегах от Лабрадора до Мексиканского залива, доминируя среди других прибрежных птиц почти во всех районах его обитания. Устричник высоко ценился рыбаками, а позднее и поселенцами за вкусное мясо и крупные, величиной с куриные, яйца. Охотники-спортсмены и любители стреляли в него и просто потому, что он был слишком заметной мишенью.

Одюбон сообщал о появлении устричника на северном берегу залива Св. Лаврентия уже в 1830-х годах, но большинство современных орнитологов полагают, что он ошибался, поскольку эта птица сегодня встречается крайне редко и только в самой южной части своего бывшего ареала. Но это не так. Еще в 1620-х годах Шамплейн отмечал нерегулярное появление pye de mer [33] (так до настоящего времени называют во Франции близкого с нею европейского устричника) в заливе Св. Лаврентия; в 1770-х годах Картрайт причислял морскую сороку к обитателям южного Лабрадора — района, находящегося неподалеку от тех мест, где ее позднее наблюдал Одюбон.

33

Морская сорока (фр.). — Прим. перев.

Одним из главных мест обитания морской сороки был остров Кобб в Виргинии, где к 1900 году она была почти полностью уничтожена. Вот как это происходило по словам Г. X. Бэйли: «Эти большие яркие птицы весной были легкой мишенью для стрелков, размножаясь в самый разгар весенней миграции [других прибрежных птиц]… они устраивали гнезда среди удаленных от океана дюн, по которым ежедневно тяжело ступали ноги охотников; птицы неминуемо попадались им на пути, и охотники либо убивали их, либо растаптывали их гнезда».

Поскольку устричники встречались все реже и реже, ученые-коллекционеры вторгались в несколько оставшихся колоний и, не довольствуясь сбором яиц для своих «кабинетов», занимались «сбором» и взрослых птиц, причем так энергично, что сейчас эта редко встречающаяся в жизни птица очень хорошо представлена в «учебных» коллекциях североамериканских музеев.

Отдельные пары устричников и даже несколько маленьких колоний выжили и гнездятся южнее Виргинии, однако, за исключением природных заповедников, во всех других местах им приходится переживать трудные времена в связи с возрастающим посягательством современного человека на берега их предков. Вездеходы, суда на воздушной подушке и другие виды транспорта, а с ними целые орды отдыхающих захватили большинство мест их бывших гнездовий. Поэтому у этой птицы мало шансов вновь стать нечто большим, чем экзотической редкостью на Атлантическом побережье Северной Америки.

Примерно до 1800 года охотники не слишком донимали меньших по величине прибрежных («береговых», как их обычно называют) птиц. Их малые размеры не оправдывали затрат дроби и пороха, пока можно было добывать в требуемых количествах их более крупных родственников. Но к концу XVIII века ситуация стала быстро меняться. Большие длинноногие болотные птицы попадались все реже, а народонаселение, а следовательно, и товарный рынок росли быстрыми темпами; одновременно снижались цены на ружья, дробь и патроны.

С наступлением нового века к беде, готовой разразиться и поглотить сообщество береговых птиц, добавился еще один элемент. Североамериканцы богатели, а богатство развивает праздность и спортивный азарт. Для многих, если не для большинства, американцев «спорт» означал убийство животных.

Так было положено начало «спортивно-развлекательному» кровопусканию, продолжающемуся по сей день. В отношении береговых птиц оно приобрело в XIX веке невиданный размах, который невозможно повторить по той простой причине, что большинство мишеней уже расстреляно.

Поселенец на Кейп-Коде в XVII столетии имел возможность дважды в год любоваться величественным зрелищем появления береговых, птиц. В начале апреля бесконечные пески Кейп-Кода начинали исчезать под белым покровом перьев, который ширился с каждым уходящим днем, принимая самые причудливые очертания. Пестрые птичьи нити на бледном весеннем небе постепенно сворачивались в запутанный клубок; все новые и новые массы прибывающих птиц от горизонта до горизонта застилали небо, как «дымы лесных пожаров», по выражению одного из первых колонистов Нантакета.

Береговые птицы устремлялись на север, и не меньше месяца над песками бушевал крылатый ураган; даже летом берега колыхались от взмахов крыльев некоторых видов птиц, оставшихся на месте, чтобы устраивать гнезда. Конечно, оставшихся было меньше, чем улетевших на север, но все же достаточно, чтобы устойчиво снабжать яйцами и мясом поколение за поколением прибрежных жителей Массачусетского залива.

А что творилось осенью! Начиная с середины августа, сюда возвращались стая за стаей, растворяясь среди народившегося молодняка и их родителей, не принимавших участия в весеннем перелете. Судя по рассказам современников, в сентябрьские дни 1780 года при восточном ветре шум крыльев и крики миллионов качающихся на воде птиц заглушали даже грохот разбивающихся о берег волн.

Грандиозный наплыв птиц отмечали не только на Кейп-Коде. Песчаные бары в Тадуссаке на реке Св. Лаврей-тия не являются и никогда не являлись обязательным местом отдыха пролетающих птиц, тем не менее Шамплейн еще в начале 1600-х годов видел там огромные скопления перелетных птиц.

«Здесь такое обилие ржанок, кроншнепов, бекасов, вальдшнепов и прочих видов, что бывали дни, когда три-четыре охотника убивали больше трехсот дюжин этих очень жирных и вкусных птиц… вместе с другими я увлекался охотой на бекасов, ржанок, кроншнепов и песочников, которых мы настреляли более двадцати тысяч». К сему следовало дополнение иезуита отца Сагарда: «Одним выстрелом из аркебузы можно убить очень большое количество птиц, особенно когда стреляешь на уровне земли: песок убивает их больше, чем порох и дробь; это подтвердил мне человек, который одним выстрелом убивал по триста и более птиц».

Живое покрывало из птичьих перьев струилось по всем берегам Северной Америки до тех пор, пока пришлые европейцы не разорвали его в кровавые клочья. Ниже следуют чисто конспективные выписки, касающиеся лишь нескольких видов птиц, вовлеченных в одно из самых отвратительных зверств нашего времени. Многие цитаты взяты непосредственно из монументального труда д-ра Бента «Цикл развития североамериканских птиц».

Начнем с красноспинного песочника (называемого ныне чернозобиком^{25}) — птицы со скворца величиной, гнездящейся в Арктике и зимующей, как многие другие прибрежные птицы, в Южной Америке.