Трагедии моря

Одним выстрелом можно было убить так много этих птиц, сочных и жирных для хорошего жаркого или пирога, что охотники специально гонялись за ними. Охота на пипсов также все больше входила в привычку у спортсменов-охотников по мере того, как исчезали большие прибрежные птицы и было все труднее наполнять охотничий ягдташ.

Не требовалось большого умения, чтобы подстрелить пару десятков птиц из пролетающей стаи… Я выходил на охоту, чтобы настрелять их к обеду, и однажды сумел пятью выстрелами сразить 82 птицы».

В те дни чувство удивления и восторга казалось беспредельным, но, пожалуй, сильнее всего оно ощущалось на охоте на золотистую ржанку^{32}. Размером с голубя, близкая «компаньонка» и почти второе «я» эскимосского кроншнепа, золотистая ржанка была, что называется, на расстоянии перышка от того, чтобы разделить его трагическую судьбу. Выражаясь словами д-ра Бента, ее история «являла собой удручающую картину беспощадной бойни, уничтожившей наше прежнее богатство пернатой дичи».

Как и в случае с эскимосским кроншнепом, первоначальная численность золотистой ржанки казалась просто невероятной. Но такой же была и бойня. Одюбон привел пример одной такой типичной расправы близ Нового Орлеана весной 1821 года: «Стрелки собрались в местах пролета ржанок группами по 20–50 человек… При приближении стаи стрелки, расположившиеся цепью примерно на равном расстоянии друг от друга, засвистели, подражая призывному зову ржанок; птицы тут же снизились и начали описывать круги, попав под шквальный оружейный огонь. Ружья палили одно за другим с таким успехом, что стая в сотню и более ржанок на моих глазах быстро уменьшалась до пяти-шести птиц… Такая охота продолжалась в течение всего дня, и, покидая на закате шеренгу стрелков, я видел, как они с той же решимостью продолжали убивать птиц, которая владела ими, когда я впервые подошел к ним [до рассвета]. Стрелок, находившийся поблизости от меня, убил 63 дюжины птиц. По моим подсчетам, в поле находилось 200 стрелков и, допуская, что каждый из них убил только 20 дюжин, получалось, что всего за этот день было уничтожено 48 000 золотистых ржанок».

Эдвард Форбуш описывал подобную бойню на острове Нантакет, где в 1840-х годах «двое мужчин убили за один день столько птиц, что наполнили ими на две трети большую опрокидывающуюся повозку [около 1000 птиц]». Через 20 лет, в августе 1863 года, «золотистые ржанки и эскимосские кроншнепы огромными стаями садились на остров, затмевая солнце. Было убито от шести до семи тысяч». К 1890 году популяция золотистой ржанки на восточном побережье была настолько опустошена, что там эта птица уже почти не вызывала интереса у охотников, но в том же году два бостонских оптовика получили с Запада сорок плотно утрамбованных бочек кроншнепов и ржанок, причем ржанок было больше, чем кроншнепов.

Вот как описывал охоту на стаи птиц на острове Лонг-Айленд Роберт Рузвельт в 1860-х годах; «Несколько акров пространства перед нами были буквально усеяны несравненной и долгожданной золотистой ржанкой… их было тысячи три, скученных в плотную массу… С оглушительным шумом они поднимаются в воздух, и тут же их достает залп из наших четырех стволов. И вот уже мы спешим подобрать наши трофеи».

Известный натуралист У. Г. Хадсон [35] встречал золотистую ржанку в Аргентине (где ее называли «чорло») в последней половине XIX столетия. «В сентябре соседние с моим домом равнины заполняли огромные стаи этих птиц… Каждый полдень ржанки посещали [близлежащее] болото, слетаясь туда со всех концов, подобно тому, как сороки в Англии слетаются к месту большой ночевки. В эти дни я седлал своего пони и веселым галопом направлялся к болоту, чтобы полюбоваться великолепным зрелищем. Их гвалт встречал меня задолго до того, как они появлялись в поле моего зрения. Подъехав к болоту, я осаживал мою лошадь и, сидя в седле, с удивлением и восхищением наблюдал за бесчисленной массой птиц, устилавшей болотистую землю сплошным темно-коричневым ковром… который жил, шевелился и звучал, словно море, [или] скорее, словно ветер, пронзительно гудевший в тысячах туго натянутых проводов… Но нет, описать это невозможно, не хватает воображения… [однако] с ростом населения подобные массовые скопления птиц в пампе встречаются все реже и реже. [В мои мальчишеские годы] считанные единицы были владельцами собственных ружей, и, если нужно было добыть «чорло», подросток-гаучо мог убивать их сколько хотел с помощью веревки длиною в ярд со свинцовыми шарами на концах».

35

Уильям Генри Хадсон, писатель и натуралист (1841–1921). — Прим. перев.

Хадсон наблюдал золотистую ржанку в ее «золотой век». Но уже в последние десятилетия прошлого века аргентинские охотники уничтожали ее в масштабах, сравнимых разве с бойней, которая вершилась на Великих равнинах Северной Америки во время весенних миграций ржанок к арктическим берегам. К 1910 году некоторые американские орнитологи почувствовали, что ржанке угрожает опасность вымирания. К счастью, она избежала этой печальной участи в результате запрещения в 1916 году охоты на ржанок в США и Канаде весной, а позднее — и в течение круглого года.

Золотистые ржанки, пипсы и другие прибрежные птицы выжили. Из малых прибрежных птиц непосредственная опасность грозит только поющему зуйку, когда-то встречавшемуся повсюду на восточном побережье от залива Св. Лаврентия до Виргинии. Во время бесконтрольной охоты его численность сократилась до размера крохотной популяции. Правда, в дальнейшем зуек стал успешно восстанавливать свою численность, но в последние годы человек так настойчиво вытеснял его с родных гнездовий, что в настоящее время он снова оказался в списке исчезающих птиц. На Атлантическом побережье Канады его еще можно встретить, но всего существует не более 300 пар этих птиц.

Выживание отдельных видов прибрежных птиц может вселять в нас какую-то надежду, однако, ощущая таящегося внутри нас зверя, нам следует быть постоянно начеку и помнить, что бойня, учиненная в недавнем прошлом прибрежным птицам, может быстро вспыхнуть снова, на сей раз угрожая какой-нибудь другой форме живых существ.

Глава 5 И прочие крылатые

Когда европейцы высадились на северо-восточном побережье континента, они не ожидали встретить там такого множества уток, гусей и лебедей среди несметного числа других птиц. Некоторое представление об их изобилии в 1620-х годах дают следующие строки Николя Дени: «Все мои люди настолько пресытились охотой… что не желают больше никаких диких гусей, уток, чирков, ржанок, бекасов… [даже] наши собаки лежат рядом с птичьим мясом, [не притрагиваясь к нему], настолько они наелись… Так велико здесь изобилие диких гусей, уток и черных казарок, что просто не верится, и ночами они поднимают такой шум, что мешают спать».

Среди этого множества птиц были два вида лебедей. Один — лебедь-трубач^{33} — гнездился на всем континенте до Новой Шотландии на юге и до Ньюфаундленда на востоке. Сегодня его не встретишь восточнее Манитобы, а вся его популяция уменьшилась примерно до 2000 пар, нашедших себе убежище в основном в отдаленных озерах в долинах Аляски и Британской Колумбии. Другой, поменьше трубача, — американский лебедь^{34}, огромные стай которого когда-то совершали перелеты вдоль Атлантического побережья, теперь уже редкий гость на восточном берегу.

Лебедей убивали не столько ради мяса, сколько из-за густого оперения нижней части тела, высоко ценившегося в то время в качестве «лебединой шкуры» для изготовления дамских шляп и платья. Известен случай, когда было убито и ощипано более тысячи американских лебедей, ободранные тушки которых были брошены догнивать на земле.

По всему северо-восточному побережью, особенно в сезоны миграций, в изобилии встречались канадская и черная казарки и белые гуси^{35}. В настоящее время белого гуся там больше не увидишь; быстро исчезает и черная казарка, отчасти из-за загадочного исчезновения (возможно, вследствие загрязнения моря человеком) там морской травы — ее главной пищи в зимнее время. «Старая кряква» — канадская казарка — еще встречается, хотя и в заметном, но, к сожалению, в значительно меньшем, чем прежде, числе.

Если верить истории, раньше в северо-восточном регионе жило или мигрировало через него огромное количество уток, до двадцати четырех различных видов. Благодаря своему первоначальному изобилию большинство этих видов сохраняли сравнительно большую численность до начала XIX века. Затем кровавая бойня, устроенная профессиональными и непрофессиональными охотниками, свела многие виды почти на нет, а один вид уток был вообще полностью уничтожен.

Часто охотники-любители, так же как и охотники-профессионалы, использовали подсадных птиц (живую приманку) и устраивали на болоте так называемые «охотничьи домики», притопленные или плавающие на воде. В 1800-х годах из такой засады один профессиональный охотник одним выстрелом убил сорок четыре черные казарки, а всего за зиму он настрелял их от одной до полутора тысяч.