Трагедии моря

«Эти птицы вместе с несколькими другими временами собираются в такие большие стаи, что на расстоянии они кажутся огромной тучей густого дыма… создавая великолепное захватывающее зрелище. В это время охотники устраивают поистине чудовищную бойню: нередко вслед за падающими дождем убитыми товарищами опускается на землю вся остальная стая, оставаясь на ней до тех пор, пока охотник не настреляется до пресыщения.

В сумятице беспорядочных движений в воздухе птицы сбиваются в такую плотную кучу, что многих убивают с одного выстрела… По словам Брашера, он убил выстрелом из обоих стволов 52 штуки… и я слышал о случае, когда один армейский офицер одним выстрелом сразил 96 птиц.

По рассказам современников, в прежние годы грандиозных перелетов (на южных берегах озера Эри) из одноствольного ружья можно было настрелять несколько бушелей этой птицы… 29 октября 1897 года мне самому удалось убить 53 птицы из двух пролетавших стай… это был самый большой перелет за последние годы».

Большинство охотников отказывались верить тому, что исчезновение береговых птиц каким-то образом связано с охотой на них. Типичным в этом смысле было мнение охотников из Торонто, объяснивших исчезновение ранее огромных стай тем, что их «распугали паровозы».

В XIX веке вдоль всего Атлантического побережья Северной Америки мигрировали большие стаи исландского песочника^{26}, которого охотники называли «береговым дроздом» или «зарянкой». До 1850 года, писал Джордж Маккей, «огромные стаи, пытаться подсчитать которые было бы пустым занятием, собирались в Чатеме, Наусете, Уэлфлите, на Кейп-Коде… островах Такернак и Маскигет. Нередко на Кейп-Коде можно было наблюдать из дилижанса, как с земли поднимались тучи птиц. Именно в те времена получила распространение порочная практика ночной охоты с фонарем, когда на отмелях было убито множество птиц… С наступлением ночной темноты люди по двое отправлялись на отмель в половину прилива; один, держа в руках зажженный фонарь, ослеплял птицу его светом, другой тут же подбирал ее, перекусывал ей шею и бросал в мешок… они подкрадывались к птицам на четвереньках… Один человек, которому можно верить, рассказывал, как однажды весной на борт пакетбота, следовавшего в Бостон, погрузили шесть бочек птиц, добытых за один раз указанным способом. Он видел также, как протухшие тушки птиц выбрасывали за борт в бостонской гавани. В то время цена этой птице была 10 центов за дюжину. Вперемежку с песочниками попадались камнешарки и ржанки. Ни одна из птиц не была застрелена, все они были добыты с помощью охоты с фонарем».

Подвергался преследованию и американский бекасовидный веретенник^{27}, которого профессиональные охотники и «спортивная» братия называют «буроспинкой». Д-р Бент писал: «В прошлом было убито огромное число этих птиц… наименее пугливых из всех прибрежных видов… они легко идут на манок… и держатся плотной массой. Они садятся тесной кучей, и многие погибают от первого выстрела; уцелевшие отлетают на небольшое расстояние, но, услышав свист, который они принимают за зов покинутого товарища, поворачивают назад и смело несутся навстречу гибели… выстрел следует за выстрелом… в оставшихся птиц, не пожелавших покинуть погибших и умирающих сородичей, [пока] одной-двум не удается улететь от смерти.

Их число быстро уменьшается, и сегодня мы встречаем [только] одиночные экземпляры или небольшие группки из 10–12 птиц».

Одной из немногих прибрежных птиц, до сих пор числящихся в списках «охотничьей промысловой дичи» и поэтому подлежащих законному отстрелу, является «бекас Уилсона», или гаршнеп^{28}. «Чрезвычайно многочисленный вид в последней половине 1800-х годов», — подтверждает небезызвестный Джеймс А. Прингл. Он не был профессиональным охотником, но как истинный джентльмен, занимался охотой из спортивного интереса, стреляя птиц в свое удовольствие и раздавая трофеи своим друзьям. Интересно звучат его извинения за чрезмерное кровопролитие и оправдания в том, что не убил больше, чем убил: «Поскольку птицы прилетали в страну на короткое время, я не испытывал состраданья к ним и убивал всех подряд, ибо ускользнувший бекас может больше никогда не появиться снова». В период между 1867 и 1887 годами он застрелил на своих излюбленных охотничьих угодьях в Луизиане 69 087 бекасов, однако количество добытых им трофеев в последующее десятилетие сократилось: общий счет убитых бекасов составил «всего лишь» 78 602. Своим самым счастливым днем он считал 11 декабря 1877 года, когда в течение шести часов убил 366 бекасов — чем не мировой рекорд?

Желтоногий улит^{29} — сравнительно небольшая длинноногая болотная птица, о которой д-р Бент говорит: «По моему мнению, она не должна классифицироваться как дичь, хотя я должен признать за ней определенные качества таковой. Временами она кажется до абсурда доверчивой: очень легко идет на манок, снова и снова возвращается к месту кровопролития; ее тушка так невелика, что надо убить много птиц, чтобы наполнить ими приличный ягдташ. Тем не менее охота на нее доставляет большое удовольствие: приятно, сидя на болоте в хорошо замаскированной засидке с искусно расставленными ловушками, пробовать свое умение имитировать свист этих быстрых и отзывчивых птичек. В конце концов [спортивная] стрельба — это не столько способ наполнить погреб птичьим мясом, сколько повод выйти на открытый воздух, чтобы насладиться красотами природы и поведением ее диких тварей». Бент не преминул добавить, что один известный охотник «убил 106 желтоногих улитов, выстрелив из обоих стволов по сидевшей на берегу стае».

Желтоногих улитов уничтожали не только на Севере. Еще сравнительно недавно, в 1925 году, Стюарт Данфорт наблюдал миграции этих птиц в Пуэрто-Рико, где они вели себя «удивительно пассивно и стрелять в них — это не охота, а настоящая бойня… охотники одним выстрелом убивают до двадцати птиц». Д-р Александр Уэтмор, посетивший Аргентину в 1926 году, сообщал о «стаях перелетных птиц, многие из которых имели печальные следы невежливого обращения с ними аргентинских стрелков — покалеченные или оборванные лапки».

Пример желтоногих улитов, как, впрочем, и всех других прибрежных птиц, подтверждает со всей очевидностью тот неприятный факт, что массированная стрельба «по стае» может покалечить не меньше птиц, чем убить или смертельно ранить. Большинству раненых птиц суждено было погибнуть в течение нескольких дней, хотя иным из них удавалось продержаться подольше. Даже единственная дробинка, попавшая в мягкую ткань, рано или поздно вызывает гибель своего хозяина от отравления свинцом.

Пегий улит^{30} крупнее своего желтоногого собрата, но, по мнению д-ра Бента, является более «законной» охотничьей мишенью: «Пегие улиты — превосходная охотничья дичь. В последние годы ее добывали в больших количествах… один охотник из Ньюпорта, штат Род-Айленд, за восемь месяцев застрелил 1362 улита… Я знаю другого старого охотника, который несколько лет назад отметил свой восьмидесятилетний день рождения, подстрелив 40 желтоногих улитов.

Жаль, что пришлось ограничить количество дней чудесной охоты на птиц в заливе, которая доставляла столько радости. Те славные дни мы обычно проводили на Кейп-Коде… где в старые добрые времена водились прибрежные птицы и нам разрешали на них охотиться; по всему побережью на болотах и низинах устраивались засады с расставленными поблизости в песке или иле чучелами из дерева или жести, раскрашенными под желтоногого улита или ржанку. Здесь, в удобном укрытии, стрелок мог понежиться под мягкими лучами раннего солнца, выкурить трубку и погрузиться в размышления или понаблюдать за многими интересными вещами вокруг… внезапно его мечтания прерывал свист пролетающего пегого улита… охотник свистел, подражая свисту птицы, та отвечала и, сужая круги, скользила вниз в поиске компаньона… прямо в ловушку — навстречу своей трагической судьбе… случается, что и вместе со всей стаей… На болоте перед вашими глазами развертывалась беспрестанно меняющаяся панорама птичьей жизни, наполняющая душу любителя природы чувством удивления и восторга».

Одним из таких источников «удивления и восторга» была группа береговых птиц, получивших кличку «пипсы» за похожие на цыплячьи призывные звуки, издаваемые их кормящимися стаями. К пипсам относят всякую «мелюзгу», включая такие виды, как песочник-крошка, перепончатопалый и бонапартов песочник, перепончатопалый и поющий зуек, а также песчанка^{31}. Большинство их тяготеют к обществу друг друга и образуют стаи, которые когда-то были столь многочисленными, как заметил один наблюдатель в начале XIX века, что «просто не хватает духу прикинуть их число, чтобы не прослыть уклоняющимся от истины человеком».

Стаи были огромными, хотя сами пипсы не отличались величиной и весили каждая не больше одной-двух унций [34] . Можно было бы надеяться, что подобный клубочек перьев избежит кровопролития, устроенного его более рослым сородичам, однако по мере усиливавшегося истребления последних ружья всех видов охотников — любителей и профессионалов — с не меньшей жестокостью палили и по пипсам.

«Если не было больших птиц, охотники убивали огромное количество этих крохотных пичужек, которые, надо признаться, были отменно вкусной едой. Сидя в своем укрытии, [охотник] свистел в жестяной свисток, призывая спуститься на землю любую пролетающую стаю. Выступающая илистая отмель… казалась пипсам удобным местом для посадки и… оборачивалась для них смертельной ловушкой: их начисто сметал оружейный огонь. Испуганные и сбитые с толку уцелевшие птицы взмывали вверх и начинали кружиться над своими мертвыми и умирающими товарищами, подставляя себя под не менее удачные выстрелы, дождем валившие в ил и воду все новые жертвы. От стаи оставались лишь жалкие остатки.

34

1 унция = 28,3 г. — Прим. перев.