Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман

Графиня затихла и с доверчивостью ребенка воззрилась на свою утешительницу.

– Правда, правда, - улыбаясь, кивала фельдшерица. Анна Николаевна тоже улыбнулась.

– Ах, скажите мне это слово, я сама буду нечистого отгонять…

– Нельзя: слово тайное, в нем тогда только сила, когда его без нужды не говорят, - все так же улыбаясь, сказала добросердечная полная фельдшерица. – Вы усните, голубчик, а я вас посторожу. Никого до вас не допущу, вот крест.

И она бестрепетно перекрестилась, потом перекрестила Анну Николаевну.

– Спите, спите.

Анна Николаевна послушно легла и натянула до подбородка простыню, которой укрывалась из-за жары.

– Вы такая добрая… - сказала она с улыбкой.

Казалось, она не помнит, как зовут ее утешительницу, но та ничуть на это не обижалась.

– Спите, миленькая, господь с вами.

Когда больная притихла, низенькая круглая фельдшерица встала и, слегка переваливаясь, вышла из палаты. Закрыв дверь, она помрачнела. Села на свой стул и покачала головой, подперев кулаком щеку.

“Ох ты, болезная… И не помогает ничего, и, видать, уже не поможет”, - подумала она. На своем веку фельдшерица повидала множество таких несчастных, которых помещали в клинику не для лечения – а затем, чтобы сбыть их с рук. Почти все они были неизлечимы. И эта, хоть и графиня, ее сиятельство: никакими консилиумами, дорогими лекарствами, диетами и ваннами нельзя было вернуть ей здравый рассудок.

А Анна Николаевна уже опять проснулась и тихонько всхлипывала, свернувшись калачиком и дрожа. От того, что ее преследовало, никак нельзя было укрыться. Это снова и снова проникало сквозь стены, входило в нее и мучило; а может, и вовсе никогда не выходило. Рвотная тоска одолевала Анну Николаевну, неизбывная тоска, как будто предсмертная.

Но эта тоска все не прекращалась, больная все не умирала.

– Оставьте меня, не мучайте… Неужели я это заслужила? – прошептала графиня. Она уткнулась лицом в подушку, дрожа, пытаясь спастись, укрыться.

– Чем я это заслужила? Я всегда была добра, любила бога, - шептала Анна Николаевна, переворачиваясь на бок и подтягивая колени к груди. В этот миг она всецело верила своим словам.

Анна Николаевна вытянулась на спине и уставилась в окно. Его оставили открытым, чтобы больная дышала свежим воздухом. Теплый ветерок овеял ее лицо, и Анна Николаевна улыбнулась: ей наконец полегчало.

– Там так хорошо… Почему мне нельзя туда?

Она увидела, что на подоконнике кто-то сидит, какая-то ночная тень, и улыбнулась своему гостю, обрадовавшись, что уже не одна.

– Вы кто?

Евгения Морозова бесшумно соскочила с подоконника и направилась к ней. Анна Николаевна не сразу узнала, что это она: на Евгении Морозовой не было очков, так что открылось бледное, с тонкими чертами одухотворенное лицо, и ничего больше не заслоняло красивых зеленых глаз. Женя была одета в темную амазонку и цилиндр, очень шедшие к ней.

– А, здравствуйте, - сказала графиня, с растерянной улыбкой садясь в постели. – Я вас не ждала.

Женя улыбнулась и приблизилась к Анне Николаевне вплотную. Она двигалась легко, грациозно и бесшумно, как будто плыла по воздуху.

– Вы мне рады?

Графиня склонила голову к плечу и свела брови, как будто размышляя. То мечтательные, то безумные глаза ее приобретали все более осмысленное выражение.

– Вы умерли?

Женя, все так же улыбаясь, опустила голову и разгладила рукой в перчатке сбившуюся под графиней простыню. Потом покачала головой и сказала:

– Нет.

Анна Николаевна счастливо и зябко поежилась, положила голову на колени и сказала:

– Как это хорошо.

Женя ласково погладила ее по волосам, и больная как будто просветлела. Чувствовалось, что сейчас ей легко, совсем легко.

– Вы поправитесь, обещаю, - сказала Женя.

– Как грустно, что Пьер сжег вашу книгу, - пожаловалась графиня. – Я так хотела ее поставить на полку и всегда иметь при себе! Это самая очаровательная история в моей жизни!

– А почему вы думаете, что Пьер ее сжег? – спросила Женя.

– Мне приснилось, - хлопая ресницами и растерянно улыбаясь, сказала Анна Николаевна.

Женя с мягкой улыбкой поправила выбившийся из прически темный локон.

– Спите сейчас. Все у вас будет хорошо.

Анна Николаевна улеглась, подложив руку под щеку. Но глаз не закрыла, продолжая смотреть на Женю.

– Я хочу увидеть, как вы улетите, - попросила она. – Улетите, пожалуйста!

Женя засмеялась.

А потом улетела.

***

Лидия, бывшая Морозова, а теперь Краснова, шла домой из клиники, которую посещала по беременности. Лидия была в мрачном настроении. Она была передовая женщина, выполнявшая все гигиенические процедуры, необходимые беременным, и не стеснявшаяся обсуждать с врачами нюансы своего состояния; но болезненные симптомы, опасные для нее и для ребенка, не проходили.

Странно. У нее постоянно возникали галлюцинации, отличавшиеся необычайною четкостью: раздражен был не только зрительный центр, а еще и обонятельный, и другие. Видения Лидии имели плотность, запах и температуру. Ей особенно часто представлялось, что она видит своего покойного мужа – галлюцинация пыталась говорить с нею, пахла одеколоном Василия и дотрагивалась до нее теплой рукой; но Лидия каждый раз зажмуривалась и встряхивала головой, и видение уходило. Однажды этот прием не помог. Галлюцинация осталась, и тогда с Лидией случилась настоящая истерика – она заплакала, швыряясь в образ Василия вещами, и, наконец, он пропал.

Лидия боялась за свой рассудок. Она знала, что такие душевные болезни не лечатся – ей прописывали массаж, моцион, успокоительные средства, но, видимо, недостаточно сильные, чтобы поправить ее расстроенные нервы. Более сильные были попросту опасны для ее ребенка.

Лидия села на скамейку, поглаживая округлившийся живот. Она мысленно твердо пообещала себе, что этот ребенок родится здоровым.

“Как хорошо, что Веня ничего не знает…”

Муж ее и вправду ни о чем не подозревал – видел, что жена похудела, стала нервной, но приписывал это только ее состоянию. Лидия очень надеялась, что правда не выплывет наружу – узнав, что ее преследует образ мертвого мужа, ее нынешний муж мог не только взревновать, а еще и заподозрить какую-нибудь чертовщину. Он ведь был раньше спиритом, а у них у всех… мозги немного набекрень. Даже у тех, кто как будто бы вылечился от своего увлечения.

Лидия поднялась и направилась дальше, твердой походкой. Она была намерена бороться до конца.

Вечером муж спросил ее, как ее здоровье.

Лидия отважно улыбнулась.

– Я была сегодня у врача. Доктор говорит, что беременность протекает хорошо.

Ротмистр Краснов нахмурился. Что-то несостыковывалось в словах жены.

– Тебе же вроде бы что-то прописывали от нервов. Или нет?

Лидия махнула рукой.

– Это было давно. Сейчас я вполне здорова.

Она деланно улыбалась. Ей больше всего было страшно, что муж оставит ее, беременную, когда обо всем узнает. Но тот не стал вдумываться в ее слова: обрадовался им и, обняв жену, чмокнул ее в щеку.