Трансцендентальный эгоизм. Ангстово-любовный роман

– Дайте мне руку, - слабым голосом сказала Серафима Афанасьевна Игорю, не сомневаясь, что помощь будет оказана. Игорь выругался про себя по матери, но поднял тещу на ноги.

– Что-нибудь еще, Серафима Афанасьевна?

Услышала ли она едкость его тона – неизвестно. Серафима Афанасьевна обтирала себе лоб и виски ваткой, смоченной в воде с уксусом. Дуня уже позаботилась и о примочках для хозяйки.

К тому времени, когда госпожа Прозорова уронила использованный тампон на тарелку, которую держала горничная, она уже вполне владела собой.

– Как вы допустили, чтобы это случилось? Я вверила вам мою дочь в полном здоровье, - холодно сказала теща, глядя мимо Игоря. Лицо ее было таким же холодным. Что она сейчас чувствовала?

Но она уже пыталась свалить свой материнский недосмотр на зятя…

Игорь поклонился.

– Увы, мадам, все в воле божией.

Он хотел, чтобы это прозвучало как можно язвительней, но голос его сорвался, лишив слова всякого эффекта. На губах госпожи Прозоровой появилась ледяная усмешка. Она нервически сорвала с себя свое вечное пенсне, обтерла его юбкой, потом опять надела на нос.

– Когда вы планируете похороны? Отпевание заказали? Нужна моя помощь?

“Да я тебя в гробу видел!..”

– Нет, мадам, я справлюсь без вас. Но если вам угодно… - сказал Игорь, подчеркнув последнюю фразу. Он всю эту встречу пытался язвить, и всякий раз это выходило жалко.

– Разумеется, - резко сказала Серафима Афанасьевна. – Я должна увидеть мою дочь и проститься с нею! Она сейчас у вас?

– Да что вы понимаете!.. – Игоря наконец прорвало, как плотину, так что теща от него шарахнулась. – Вы, бесчувственное создание, что вы понимаете!.. Вы видите, какая жара? Как можно…

Он всхлипнул и замолчал, умирая от стыда. Что можно внушить каменному болвану?

– Вам в ваших институтах так сердце выхолащивают? – горько проговорил Игорь, уже успокаиваясь.

Серафима Афанасьевна молчала, глядя на него с изумлением. Может быть, немного виновато. Но изумления было больше.

– Ваша дочь в морге, мадам, - закончил Игорь. – Она пролежит там до отпевания, которое состоится завтра. Подумайте о том, чтобы собрать родственников.

– Нужно Сашу позвать, - проговорила Серафима Афанасьевна. – Конечно, у нее маленький ребенок… но…

Госпожа Прозорова выдавила улыбку.

– Да-да, Игорь Исаевич, мы будем. И ее подруга тоже. В какое время и в какую церковь приезжать?

От тещи Игорь шел пешком, чтобы прохладить горящую огнем голову. Время от времени он ругался сквозь зубы, когда становилось совсем невмоготу – хотя самые верные слова, которые он мог прибрать к Серафиме Афанасьевне, кипели у него внутри, потому что были слишком уж сильны для человека его воспитания.

Он бегом поднялся к себе в квартиру и сразу отправился в ванную, где долго мылся холодной водой, пока зубы не застучали. Затем Игорь пошел в гостиную, где бросил свой халат. Он уже был почти спокоен.

Поразительна упругость человеческого сердца, отрешенно подумал Игорь. Только вчера умерла женщина, которую он любил, и вот он уже может думать, что-то планировать…

Он облачился в халат и, расправляя его по себе, вдруг почувствовал в кармане какой-то посторонний предмет. После мгновенного удивления пришло воспоминание.

Игорь с отвращением вытащил из кармана визитную карточку “светлейшего князя Завадского”.

“Уж не ты ли, друг, моей жене мозги вывихнул?..”

Игорь хотел было разорвать карточку и выбросить, но эта мысль – что князь Завадский мог иметь отношение к болезни и смерти его жены – удержала его руку. Его охватило какое-то нездоровое сладостное чувство, какое-то мстительное предвкушение.

Игорь крупным шагом пошел в свой кабинет и забросил карточку князя в ящик стола.

* Конфетой (от фр. bonbon).

========== Глава 38 ==========

Женю, лежавшую в открытом черном гробу, одели в белое венчальное платье, в сложенные на груди окоченевшие руки вложили букет белых роз. Игорь - обдумывать такие детали было как резать по живому – раздумывал, оставить ли на ней очки, но решил, что не будет.

Женя всю жизнь мучилась из-за своей близорукости и думала, что очки ее уродуют.

Сейчас, без очков, она была красивой – красивой и просветленной, красивой и пугающей. Женя выглядела настоящей невестой “российского Юма”, к которому и ушла, как думал Игорь.

Он стоял около гроба жены в той же церкви, в которой отпевали Василия, и испытывал чувство безвозратной потери.

Как могли такие умные люди, как Женя и Василий, обманываться призраками, которые смешны и обыкновенным людям?

Чуть далее стояла Саша, то есть Александра Алексеевна Зыкова, вся в черном – только шаль на голове была коричневая, потому что черной в гардеробе этой простой мещанки не нашлось. Лицо Жениной подруги покраснело и опухло от слез. Она и сейчас тихонько сглатывала слезы и шмыгала носом под звуки слаженного хора певчих.

Серафима Афанасьевна стояла рядом с мужем, представляя собой статую скорби, в черном с головы до ног. Это была такая же мещанка, как и Александра Зыкова, но мещанка, которой очень нравилось изображать из себя благородную даму. Хотя подлинного благородства в Серафиме Афанасьевне не было ни на грош.

Эта женщина была насквозь фальшива – все в ней было какое-то… подменное: и манера, и стиль, и материнская любовь.

Роман Платонович, никогда ничего более того, чем он являлся, из себя не изображавший, сейчас просто плакал, как и Саша. Игорю очень нравился этот человек.

“Первым позову его на поминки, - подумал он. – И эту Сашу тоже приглашу. Вот искренние люди”.

Конечно, придется пригласить и Серафиму Афанасьевну – иначе, увы, никак нельзя. Дьявол.

Женю должны были хоронить на другой день – церемония в точности повторяла ту, что была совершена над Василием. Невеста уходила к своему вечному жениху. Вернее, это ей представлялось так…

“Она любила Василия – давно. Кажется, что всегда, - думал Игорь. – Она страдала по нем всю нашу с нею жизнь. Наверное, это было неизбежно – то, что она умерла от тоски. Пожалуй, даже хорошо, что у нее до конца сохранилось представление о будущей жизни…”

Но ничего не могло быть мучительней, чем сознание, что Женя в конце концов сумела обмануть и Василия, и себя этою надеждою. Она была мастерица завлекательного обмана, мастерица пера. А таким никогда верить нельзя. Почему же люди продолжают верить хорошим писателям – когда те в желанной форме говорят им желанную ложь?

Отпевание окончилось, и теперь следовало подойти к Роману Платоновичу и Саше, чтобы договориться с ними о том, о чем он хотел. Но Игорь вдруг ощутил себя смертельно усталым, а свои действия – совершенно бессмысленными. И люди делают и делают их, обманывая один другого: как их предки-обезьяны, перенимают друг у друга ритуалы, которые, как им кажется, приближают их к вечному – крохотные люди!