Требухашка. Рождение

Крылатый мудак пытался сопротивляться на уровне инстинктов, но шансов у него не было. Как бы не вышел никто из «Тройки», это было бы неудобно. Я огляделся и сделал классический полицейский «загиб руки за спину». Мудак сразу перестал сопротивляться и замычал, но куда нужно пошел. Через пару секунд мы были уже наедине, как два любовника. Тьфу. И стоило только отпустить…

Налоговик бросился вперёд намереваясь проскочить между рук, как футбольный мяч и пришлось применить немного силы. Легко ладошкой, но хлопок вышел как от разбившегося бокала.

«Заебавшись» играться я дал ему по почкам и швырнув на живот достал пинцет. Задрал рубашку открывая безволосую спину. В баре Сюткин пел про «Ригу и Ашхабад и Московский Бит».

Крыльев не было. Я внимательно осмотрел, изучая каждый прыщ и родинку. Не было. Провел ладонью, другой рукой прижимая к земле подвывающего идиота. Крыльев все равно не было. Потыкал щипчиками между рёбер и крылья не выскочили наружу. Незадача.

— Ты честный что ли? Точно в налоговой работаешь?

Я дал ему по уху, чтобы лучше слышал и быстрее отвечал, но он только мычал и пускал кровь носом. Здоровая лужа останется, не хорошо.

Пришлось его поднимать и трясти, чтобы очухался. Помогло мало, но я постарался. Отряхнул его немного, вывел на улицу и домой отправил. Не знаю куда он пошел, но побрел мимо «Тройки» не оглядываясь.

2.

Настроение на нуле. Тело чешется, как у прокаженного. Думал отработаю по-быстрому в кабачке и пойду с добычей домой. Как бы не так. Стоило бы вернуться в кабак и походить между пьяных, нашел бы клиента. Но нет. Рискованно. Да и барменша пристально следить будет, что я там делаю. Похоже вообще Тройка для меня закрыта в её смену.

Ноги сами несут в точку номер два. «Соррентино» — любовь моя. Есть небольшая вероятность столкнуться со знакомыми патрульными, но сейчас, посреди ночи, соваться в новые, незнакомые места не хочется. Стоит вообще развернуться и пойти домой — пусть червячок сдохнет от голода или сам себе жратву ищет. Но ноги несут вперёд и не слушают голову.

Никто ведь не заставляет — личинку мне не жалко, но я не люблю проигрывать. Если вернусь с пустыми руками и посмотрю в разочарованные глаза друга, то проиграю. Не сегодня. Но это последний раз, когда я так напрягаюсь ради уродливого покемона.

Дорога освещается редкими фонарями, которые ещё и горят через один. Ныряешь из светлого квадрата в тёмный — и так постоянно. Асфальт в выбоинах, дорогу не латали, наверное, с советских времён. Чуть расслабишься, ногу неправильно поставишь — и готово: падение или лёгкий перелом.

А это ещё что, за городом есть просёлочная дорога — там автомобили едут прогулочным шагом, ямы объезжают. Те глубиной в полметра и раскиданы, как клетки шахматной доски. Если чужой шофёр случайно заедет ночью на скорости — прощай, машинка, встретимся в автосервисе. Если, конечно, после аварии выживем.

Здесь тоже редкие автомобильчики проскакивают — спят все, а грузовики и фуры дальнобойщиков по центру не пускают, в объезд идут. Если кого-то сейчас и можно встретить, так только полицейских, или таксистов, спешащих на вызов.

Перехожу дорогу и ныряю в ставший почти родным парк. Несмотря на то, что был здесь один раз, он встречает уже родным запахом свежести деревьев и ночного воздуха. Я уже слышу музыкальный пульс «Соррентино». Народ отдыхает по-богатому, когда такие нищеброды как я работают бесплатно.

Сейчас они обнимают пьяных девок и пьют алкогольные коктейли под громкую музыку, а потом «развращают» их в машинах или на скамеечках в парке. Рассадник чёрных, как уголь, крыльев — не зря сюда копы слетаются, как мухи на жир. Подобное тянется к подобному.

Я бродил по парковым дорожкам в поисках «материала», но скамеечки пустовали, и на траве, и в кустах никто не копошился. Никаких лишних, неестественных звуков — только «бу-бум-бум» глухо звучит со стороны дискотеки.

Внутрь идти не хочу. Охранник меня уже запомнил, да и там слишком светло и много народу.

Сейчас бы опять найти парочку свежих копов и пробить им с вертушки, так чтобы вредничать забыли, а потом обнажить жирные полицейские жопы и «освежевать», вырвать черные крылья с корнем и домой идти спать.

Вот только нет никого. Одиноко себя чувствуя я. Брожу ночью в парке, как чертов маньяк. Еще и своя процедура есть и ритуальные инструменты: кастет и серебряные щипчики. Только жертв не видать. Как чувствуют, что я на охоте.

Из «Соррентино» вышла парочка и я скользнул в темноту. Музыка расширилась, как лёгкие на вдохе и опять стала глухой и плохо слышимой, когда охранник захлопнул дверь за ними. Я нырнул в темноту, чуть дальше от дорожки и стоял неподвижно, когда парень и девчонка шли мимо.

У них не было крыльев, они светились. Да, светились не только от счастья. Парень в белой рубашке и светло-синих джинсах блестел ровными и белыми зубами. Девочка смеялась и прижималась к нему заглядывая в глаза снизу вверх. Немного пьяные и очень счастливые. Любовь — это свет, какие здесь могут быть крылья, разве что белые, как у ангела.

Я так и не вышел им навстречу, просто долго провожал взглядом, пока белое облачко света от уходящей парочки не скрылось вдали. И только уже собрался идти на дискотеку, когда шорох из темноты чуть не остановил биение сердца.

— Бл…- выругался я и отскочил, выставляя вперёд кулаки. Это были не подкравшиеся полицейские, не маньяки и даже не заблудившиеся посетители Соррентино. Это был самый натуральный бомж с большим черным пакетом, который он привязал к велосипеду. Он вцепился двумя руками в руль и улыбался, обнажая зубы, там где они еще были.

— Здаров, малой!

Я ударил не задумываясь. Один прямой в нос и бомжара сразу сдулся, уронил велосипед, закрыл руками лицо и завыл. Тут же следом прилетела оплеуха.

— Тихо будь, — пришлось добавить еще раз в ухо.

— Ай, не бей! — запищал вонючка и отшатнулся от любезно направляемого еще раз кулака.

— Тихо будь, я сказал.

Он замолчал и смотрел на меня сквозь окровавленные ладони.

— Ты чего? Я же по хорошему? Мне пятьдесять семь лет, а ты…

— Ума нет, — продолжил я и взял его за ворот, — а ну-ка развернись и спину покажи.

* * *

Вот как на зло.Только зря руки замарал. Чист бомжара и безобиден как ребенок. Стоит-дрожит, воняет и на меня смотрит, как на папочку, который наказывать собрался. Где мой ремень?