Тренировочный День 5

— Эй, Барыня, твоя очередь! — в руку Яны толкается жестяная крышка от термоса: — слово говори и пей. Тару не задерживай.

— Это… — Яна вздыхает, глядя на чашу в своей руке: — а за что пьем-то? За дружбу?

— За дружбу! — повышает голос Нарышкина, поднимая свою кружку: — одна за всех и все за одну!

— Я в окно к Поповичу не полезу. — говорит Инна: — слышишь, Лиза?

— А тебя никто и не заставляет. — говорит Нарышкина: — колхоз дело добровольное. Кто не хочет физрука насиловать — не насилует.

— Тпру! Погоди, Д’Артаньян, погоди! — поднимает палец Оксана Терехова: — так не пойдет! У нас коллектив или где? Решения принимаются коллегиально и обжалованию не подлежат. Коллектив — это когда все вместе, а не так, кто в лес, а кто по дрова…

— Всегда это странным казалось. — жалуется Яна: — в лес и по дрова — это же в одном направлении, да? Где еще дрова расти могут? Ик!… ой!

— Барыня уже надралась.

— Вы меня с панталыку не сбивайте! — повышает голос Терехова: — нас тут… пятеро. У всех равные права… а у Ростовцевой сегодня право совещательного голоса. Если лезть в окно, то всем вместе. Ну или всем вместе в комнате остаться. Голосуем! И кто за то, чтобы в окно к Поповичу лезть? И… один голос. Извини, Лиза, но ты в меньшинстве. Остаемся в комнате. Ростовцева, твой голос не считается, он совещательный.

— Вы чего? Струсили?!

— Лиза, ну ты сама подумай, у человека стресс сейчас. Наверняка к нему эта его Ирия Гай пробралась…

— У нее нога подвернута!

— Ой, я тебя умоляю. Она и на одной ноге раньше нас стометровку пробежит и в окно пролезет. Я вообще считаю, что не подворачивала она никакую ногу, она вон из окна выпрыгивала, как она могла в лесу ногу подвернуть? Это она специально вид сделала, чтобы на нем покататься…

— Вот змеюка! А ну налей мне еще!

— На вот. Ик! О чем я? Ах, да… в общем наверняка сейчас Попович эту свою Лилию мнет своими сильными руками, вот! Как там говорят римляне — горе проигравшим! Нарышкина, признай уже свое поражение и обрати внимание на… ну не знаю. На Артура Борисенко, например.

— Не надо на Борисенко. — говорит Инна: — чего тебе Борисенко плохого сделал? Пусть Лермонтовичу хорошую жизнь устроит, в отместку за сегодняшнее…

— Девчата! Девчата! А если Лиля и правда к нему пробралась… может хотя бы подсмотрим? — говорит Яна и в комнате наступает тишина. Лунный свет, пробравшийся через занавески и отражающийся от белоснежных простыней и наволочек — мягко освещает комнату с застывшими на месте девчонками из восьмого «А» класса.

— Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, Барыня, что ты — гений? — медленно говорит Оксана Терехова: — ты чертов гений, Барыня! Сейчас выпьем еще и рванем… через окошко. Я там еще днем гвоздики вытащила, которые стекло придерживают.

— Никуда я не пойду!

— А ваше мнение, товарищ Коломиец мы учтем при следующем голосовании. Тару не задерживай.

Глава 2

Глава 2

Он лежал и смотрел в смутно белеющий где-то там наверху потолок. В голове царила звенящая пустота и легкость, словно бы он парил в мягких и пушистых облаках, высоко над землей. Все тело было легким но все же дыхания не хватало, мышцы и связки болели как после марафона, он определенно чувствовал натертости… вот завтра все болеть будет…

— Слушай, Вить. — легкими касаниями по его груди пробегают чьи-то пальчики: — как тебе? Понравилось?

— Угу. — говорит он, глядя в потолок. Всякая тварь после соития грустна бывает, думает он, но вот грусти нет. Скорее — спокойствие и смирение перед будущими тяготами и лишениями жизни тренера и физрука. Потому что тяготы и лишения обязательно будут, как не быть, детки у него в классе такие, что он еще поседеть до их выпуска успеет… но сейчас он уже не испытывает отчаяния при этой мысли. Если вот так к нему по вечерам в комнату будет Лиля приходить, то… жизнь кажется не такой уж и мрачной. И даже скорее — прекрасной. Великолепной. Замечательной. Он вздыхает. Лиля поднимает голову с его груди и смотрит на него.

— А чего тогда вздыхаешь? — спрашивает она: — да еще так тяжело. Как будто мировую грусть на себе тащишь в одиночку.

— Как твоя нога? — меняет он тему, вовсе не горя желанием объяснять Лиле что она тут не причем и вообще у мужчины окончание процесса вызывает временную апатию и умиротворение, а вовсе не желание прыгать, бегать и веселиться.

— Нормально. Мне ее Маша эластичным бинтом перетянула. Вот! — переворачивается и демонстрирует свою ногу, занеся ее прямо перед самым лицом Виктора.

— Красивая нога. — говорит он, разглядывая ее: — и забинтована аккуратно. Все-таки Волокитина прирожденная мамочка.

— Во! Так ее и буду называть! — сияет Лиля: — Мамочка! Потому что она такая — а где болит Лиля, а как болит Лиля, лежи не беспокойся, Лиля!

— Ну так и лежала бы. — вздыхает Виктор: — то есть я-то, конечно, не жалуюсь, мне очень хорошо, даже слов нет описать как хорошо было, все-таки у тебя талант. Координация и гибкость, сила — вот все у тебя есть. Повезло мне с тобой конечно… повезло. Наверное, даже слишком.

— А мне понравилось. — отвечает Лиля и у нее в глазах загораются искорки: — давай еще пару раз? Говорят, что парням только этого и нужно, а ты уже охаешь, а всего-то сколько… раз шесть было?

— Двенадцать! Лиля! Двенадцать! Это ненормально! Я тебя люблю, ты красавица и тело у тебя как у богини Дианы или лунной принцессы, но дай немного отдохнуть, пожалуйста… — взмолился Виктор.

— Вот интересно. — говорит Лиля: — обычно все ко мне пристают, а я не даю. А вот кому по доброй воле дала — тот в кусты сразу. Иди сюда, Витька!

— У тебя ж нога болит! И я не в кусты, я просто… дай чуток дух переведу. И вообще, если бы тем, кто к тебе приставал ты бы дала вот так двенадцать раз сразу — они бы еще на третьем посыпались бы.

— Знаешь, на твоем месте я бы не сопротивлялась… бороться со мной дело бесперспективное… Да и так, между прочим это сегодня разовая акция, Витька. Ты сегодня рыцарь был, вот и заслужил. Мы с тобой по-прежнему не пара, так что бери пока дают. — говорит Лиля и садится на него сверху, складывая руки на груди: — кроме того я сильнее. И быстрее, даже на одной ноге. То есть и сопротивление бесполезно и убежать ты не сможешь.

— Можно абонемент на месяц выписать? Кто же в один день месячную норму выдает, ты ж спортсменка, должна знать! — говорит Виктор, на самом деле не сильно-то и сопротивляясь. Да и как такому сопротивляться, даже если двенадцатый раз подряд? Никак. Только принять свою долю как положено мужчине — с высоко поднятой головой.

— Я тебе не автобус, чтобы по расписанию ездить! — девушка ударяет его кулачком в грудь: — абонемент ему! Давай, поднимайся, у нас полно времени до утра!

— Да как я встану, если ты на мне сверху сидишь?!