Третий бастион

Я думал, не начать ли после трёхлетнего перерыва снова. Вспоминались луга. И травы – они цветут какие-то считанные дни на одном и том же месте: вдоль дороги, на поляне в лесу, в овраге или распадке. Запоминаются они потому, что ты ходишь изо дня в день одним и тем же путём к холодному ручью в тёмной ивовой роще или на поляну в еловом лесу, выслеживая, кажется, одну и ту же бабочку, и никак не можешь этот экземпляр поймать из-за его непредсказуемого, прыгающего и стремительного полёта. Он бросается из чащи, кружит над тобой, садится на мокрой земле у воды и расправляет крылья со стальным, синим отливом таким внезапным движением, что кажется, будто резко открывается и смотрит на тебя неземной внимательный глаз. Подбираешься так, чтоб тень твоя не спугнула его, но он всегда молниеносно срывается при твоём приближении и больше не появляется. А после ты выходишь на очередную вылазку и вдруг замечаешь, что и цветов привычных нет, и травы клонятся к земле, и воздух стал холоднее, и небо посветлело – и оказывается, что кончилось лето.

А до этого звонкий июльский лес. Скрипит велосипед. Вращаются серебряные спицы. Сачок привязан к раме. Или проливной дождь, гроза. Размахивают острыми вершинами и гнутся под резким ветром ели, и ты, совершенно промокший, бредёшь по скользкой дороге, и в твоей морилке – Vanessa atalanta, и ты этому счастлив.

Задребезжал телефон. Я поднял трубку.

– Есть дело. Езжай ко мне и возьми свою коллекцию, – без приветствий перешёл к делу Арсений.

– Я её нафталиню, – ответил я.

– Монеты, твою так! Монеты! На кой ляд мне твои засушенные твари? Может, и красивы, да больно мороки много.

– Ну знаешь, Сень, – сказал я, – ты чего не понимаешь, в то не лезь.

– А! – с досадой произнёс он. – Нет времени! Приедешь, расскажешь про природу и прочее. Короче, ты понял.

– Ты на какой широте живёшь? У тебя встречается?.. – тут я назвал заковыристую латынь, чтоб впечатлить приятеля своей мнимой учёностью, хотя ловить никого не собирался.

– Ну ты скажешь! Больно я знаю. Приезжай и увидишь. Дело на штуку баксов. Бери ещё «советы», у тебя ведь есть?

– Где-то валялась коробка, килограмма на три.

– Вот, – голос его подобрел, – хватай и тащи. Заодно иностранщину тоже возьми.

Мой друг Арсений был человеком предельной активности. Он был логичен и строг, но имел порывистый и увлекающийся разум. Как приливы и отливы, в его жизни появлялись увлечения, которым он отдавался со всем пылом. На это влияли бури на Сатурне и кометы, что пролетали мимо и задевали нашу зелёную Землю своим горячим хвостом, смещения газовых туманностей в далёком космосе или рождение и смерть громадных звёзд. Наверное, он обладал нечеловеческой сверхчувствительностью к подобного рода явлениям – иначе перепады в его делах и увлечениях объяснить было просто невозможно. Как-то пару месяцев он собирал спутниковую антенну по собственным чертежам и кое-чего добился. Но после бросил эту затею и стал изучать программирования и чинить компьютеры с одной-единственной целью – сконструировать какую-то сверхмощную электронную машину. Он отлично владел математикой, готовился поступать на мехмат, но внезапно удивил всех своих знакомых и пошёл в ПТУ. Среди вечно пьяных школьных отбросов он просто лучился славой и получал повышенную стипендию, а после занятий делал за деньги контрольные всему курсу.

На моих глазах Арсений победил в честном поединке одного парня, который приезжал к нему в городок каждое лето и утверждал, что владеет чёрным поясом по каратэ. Чтоб превзойти обладателя первого дана в его мастерстве, друг мой всю зиму колотил грушу одним ударом – причём только левой руки. Может быть, в успехе сыграла свою роль именно его леворукость. Я увидел эти тренировки, когда гостил у него зимой. Арсений дубасил в своей комнате длинный тяжёлый мешок, висящий на вбитом в стену ржавом пыточном крюке, и повторял между резкими выдохами:

– У груши должен быть вес человека – это раз. Чтобы наработать рефлекс, необходимо десять тысяч повторений. Ударить в полную силу человек может десять раз. Время не ждёт. У меня ещё четыре месяца. Если я буду бить по десять раз утром и вечером. И сокращу количество работы за счёт одного удара. И работы одной рукой. Мой шанс будет довольно велик.

Он ударил в последний раз. Груша содрогнулась. Под обоями посыпалась извёстка.

Кулак его превратился в жуткое на вид копыто. Он как-то показал этот кулак шпане, и шпана вежливо удалилась.

– Тоже преимущество, – сказал он, задумчиво глядя на свою изменившуюся руку.

– Зачем тебе это? – спросил я.

– Он ненастоящий сэнсэй. Это нужно доказать, – ответил Сеня.

Поэтому июньским днём, когда он вызвал мастера на поединок во дворе и ударил его в грудь левой, раздался глубокий округлый звук, и чёрный пояс кувыркнулся на спину. А был это широкоплечий, высоченный парняга. Перед боем, чтоб внушить противнику трепет, он широко и красиво размахивал отполированной до блеска деревянной палкой, должной, по его мнению, изображать самурайский меч.

К моему удивлению, он не вступил с моим другом в потасовку. Наверное, от удара его мозг на мгновение отключился и он забыл, почему оказался на земле. Я назвал эту причину Сене. Тот ответил:

– Просто он ненастоящий. Настоящий мне бы так заехал! Ого! В лепёшку бы уделал! Меня б мёртвого отсюда унесли хоронить.

– Он тебе его показывал, пояс-то свой? – спросил я.

– Конечно. Выносил на руках и кланялся на восток.

По священному убеждению моего друга, настоящего мастера с чёрным поясом одолеть в честном поединке было практически невозможно, в чём я с ним был совершенно согласен.

Получив удар, парень встал с земли и, став отчего-то крайне сосредоточенным, объяснил своё падение очень сложной цитатой из Лао-Цзы. Арсений смотрел на него и улыбался, как мог бы улыбаться исследователь, опыт которого удачно прошёл. Разоблачённый мастер ещё долго выступал перед моим другом. Широко расставляя ноги, он вставал в странные позиции и заставлял принимать их моего товарища, что тот делал с большой охотой, после чего бывший чёрный пояс так поправлял ему руки и ноги, сдвигая их на какие-то миллиметры, будто он был скульптором, ваяющим статую.

Однако же основным занятием Арсения, пережившим эти и многие другие страсти, являлось «чёрное копательство», как он громко его именовал. Сеня как бы нехотя и загадочно, с видом настоящего знатока, говорил о собирании древностей и опасных сделках.

Однажды он чуть не подрался с одним любителем этого промысла на свежевспаханном поле: Сеня и ещё один такой же мародёр вышли с металлоискателями на пашню и здорово поцапались. На этом поле когда-то проходила старая дорога и стояло богатое село. По весне в земле находили ценные вещицы. Помирившись, парни поделили пашню на квадраты в шахматном порядке, чтобы каждому с одинаковой вероятностью достался какой-нибудь улов.

Разнообразного хлама в его доме всё прибавлялось. Изредка некоторые вещи из его коллекций пропадали, а другие появлялись. Возможно, он просто находил по родству душ таких же увлечённых мечтателей, как он сам, и они обменивались находками.

Эта бурная деятельность, по сути, не вела к практическим целям, хоть мой друг и заявлял с гордостью, что скоро сделает состояние. Его просто бросало в новые неисследованные края, он любил поглощать новые знания и действовать без раздумья о будущем.