Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.

– В таком случае можно пойти к ним.

Несколько минут спустя дон Хуан Тафетан и Пепе Рей уже входили в комнату. Убогая обстановка, которую сестры Троя из последних сил старались как-то приукрасить, произвела удручающее впечатленпе на молодого инженера. Девушки были прехо-рошепькие, особенно две младшие: смуглые, бледные, черноглазые, топенькие и хрупкпе. Если бы их приодеть, они походили бы на дочерей какой-нибудь герцогини, мечтающих о браке с принцами.

Приход гостей очень смутил сестер. Однако присущие им беззаботность и жизнерадостность вскоре одержали верх. Девушки жили в нищете, как птички в клетке: они продолжали петь за железной решеткой точно так же, как в лесной чаще. То обстоятельство, что они проводили дни за шитьем, свидетельствовало об их добродетели. Тем не менее в Орбахосе люди их круга не общались с ними. Общество подвергло их остракизму, отделило от себя невидимым кордоном, бросая тень на их репутацию. Но, по правде говоря, сестры Троя приобрели себе эту дурную репутацию главным образом своим злоязычием, шаловливостью, проказами и беспечностью. Они рассылали анонимные письма важным лицам; наделяли прозвищами всех жителей Орбахосы, от епископа до последнего гуляки; швыряли камешками в прохожих или же, укрывшись за ставнями, пугали их, а потом потешались над их испугом и смущением. Они вели постоянные наблюдения за соседями, подсматривая за ними со второго этажа через форточки и щелки; по ночам распевали на балконе, а во' время карнавалов наряжались в маскарадные костюмы и проникали на балы в самые аристократические дома; они совершали и другие проказы, которые так часто вытворяют девушки в провинциальных городах. Так или иначе, прекрасный троянский триумвират носил на себе клеймо, поставленное подозрительными соседями, а следовательно, несмываемое даже после смерти.

– Так это вы приехали отыскивать у нас золотые россыпи? – поинтересовалась одна из девушек.

– И разрушить собор, чтобы из обломков соорудить обувную фабрику? – спросила другая.

– И уничтожить в Орбахосе посевы чеснока, чтобы посадить хлопок и корицу?

Услышав подобные заявления, Пепе не мог удержаться от смеха.

– Он приехал сюда только для того, чтобы выбрать самых хорошеньких девушек и увезти их в Мадрид,- сказал Тафетан.

– О, я охотно поехала бы! – воскликнула одна из сестер.

– Я захвачу вас всех, всех троих,- сказал Пене.- Но прежде выясним, почему вы смеялись надо мной, когда я сидел в казино у окна?

Новый взрыв смеха последовал вслед за его словами.

– Мои сестры глупышки, – сказала старшая.

– Мы говорили, что донья Перфекта вас недостойна.

– Нет, это Пепита заявила, что вы напрасно теряете здесь время, потому что Росарио любит только духовных лиц.

– Ничего подобного я не говорила. Это ты сказала, что кабальеро – безбожник и лютеранин. Что он заходит в собор с папиросой в зубах и не снимая шляпы.

– Но ведь так оно и есть,- заявила младшая сестра,- мне говорила об этом сеньора Вздох.

– Кто такая сеньора Вздох, которая болтает об мне всякий вздор?

– Вздох… это Вздох.

– Девочки мои,- заискивающим голосом произнес Тафетан.- Сюда идет продавец апельсинов. Позовите его, я хочу угостить вас апельсинами.

Одна из сестер подозвала продавца. Разговор, затеянный девушками, огорчил Пене Рея, и от хорошего настроения, вызванного их непринужденными шутками и весельем, не осталось и следа. Однако он не мог сдержать улыбки, когда дон Хуан, взял гитару п начал перебирать струны с юношеским изяществом.

– Я слышал, что вы чудесно поете,- сказал Пене Рей девушкам.

– Пусть споет дон Хуан Тафетан.

– Я не пою.

– Ия тоже,- присоединилась к сестрам младшая, предлагая пнженеру дольку от только что очищенного апельсина.

– Мария Хуана, не бросай шитья,- проговорила старшая,- уже стемнело, а к вечеру нам нужно докончить эту сутану.

– Сегодня не работают. Долой иголки! – воскликнул Тафетан и затянул песню.

– Прохожие уже останавливаются на улице,- сообщила средняя дочь Троя, выглянув на балкон.- Дон Хуан Тафетан так кричит, что его слышно на площади… Хуана, Хуана!

– Что?

– Вздох идет по улице.

Младшая сестра выбежала на балкон.

– Запусти в нее апельсинной коркой.

Пепе тоже вышел на балкон. По улице шла какая-то женщина, и Пепе увидел, как младшая сестра с необыкновенной меткостью угодила ей коркой в голову. Затем, стремительно опустив жалюзи, сестры отскочили от окна, изо всех сил пытаясь сдержать душивший их смех.

– Сегодня не будем работать! – воскликнула одна из сестер и ногой опрокинула корзинку с шитьем.

– Это все равно что сказать «завтра не будем есть»,- прибавила старшая сестра, собирая швейные принадлежности.

Пепе инстинктивно сунул руку в карман. Он с удовольствием дал бы им денег. Его сердце сжималось от жалости при виде этих несчастных сирот, осужденных обществом за их легкомыслие. Если преступление сестер Троя заключалось в том, что они, пытаясь забыть свое одиночество, нищету и беспомощность, швыряли апельсинные корки в прохожих, их вполне можно было простить. Вероятно, строгие нравы городка, в котором они жили, предохраняли их от порока. Однако отсутствие осмотрительности и сдержанности, обычных и наиболее очевидных признаков целомудрия, давало возможность предположить, что они выбрасывали в окно не только апельсинные корки. Пепе Рей испытывал к ним глубокое сострадание. Он снова посмотрел на их жалкие платья, тысячу раз переделанные и подштопанные, на рваные башмачки, и… его рука невольно потянулась к карману.

«Может быть, порок действительно царит здесь…- думал он.- Но вид девушек, окружающая обстановка – все говорит о том, что перед нами жалкие осколки благородной семьи. Вряд ли эти несчастные девушки жили бы в такой бедности и работали, если бы они были так порочны, как о них говорят. В Орбахосе немало богатых мужчин!»

Сестры то и дело подбегали к Пепе. Они сновали от балкона к нему, а от него к балкону, поддерживая шутливый, легкий и, по правде говоря, довольно наивный разговор, несмотря на всю его фривольность и беспечность.

– Сеньор дон Хосе, ну что за прелесть сеньора донья Перфекта!

– Опа единственное существо в Орбахосе, не имеющее прозвища. О ней никто не отзывается дурно.

– Все ее уважают.

– Все ее обожают.

И хотя Пепе расхваливал тетушку в ответ на их слова, его все время подмывало вынуть деньги из кармана и сказать: «Мария Хуана, вот вам деньги на ботинки. Пепита, а вам на платье. Флорентина, возьмите деньги и купите что-нибудь из съестного…» Он уже готов был сделать это, когда сестры снова выбежали на балкон посмотреть, кто идет, но тут к нему подошел дон Хуан и тихо сказал:

– Не правда ли, они прелестны?.. Бедные девочки! Даже не верится, что они могут быть так веселы, а между тем… да, без сомнения, они сегодня еще ничего не ели.

– Дон Хуан, дон Хуан,- позвала Пепита.- Сюда идет ваш приятель Николасито Эрнандес. «Пасхальная Свечка». Он, как всегда, в треугольной шляпе и что-то бормочет на ходу, вероятно, молится за упокой души тех, кого отправил в могилу своим ростовщичеством.

– А вот вы не посмеете назвать его в глаза Пасхальной Свечкой!

– Посмотрим!

– Хуана, опусти жалюзи. Пусть он пройдет. Когда он завернет за угол, я крикну: «Свечка, Пасхальная Свечка!..»

Дон Хуан Тафетан выбежал на балкон.

– Идите сюда, дон Хосе, вы должны посмотреть на этого молодца.

Пене Рей, воспользовавшись тем, что девушки и дон Хуан веселились на балконе, дразня Эрнандеса и приводя его в бешенство, осторожно приблизился к одному из швейных столиков, стоявших в комнате, и сунул в ящик оставшиеся после игры в казино пол-унции.

Затем он вышел на балкон, как раз в ту минуту, когда две младшие сестры, заливаясь смехом, кричали: «Пасхальная Свечка, Пасхальная Свечка!»