Три дня иного времени

– Корнеев!
– бросил со своего места Никита.
– Отцепись от гостей!

Встав, он прошёл к нам, длинный, высокий, с легко, словно у марионетки, вращающимися в разные стороны руками и ногами, тряхнув роскошной шевелюрой, протянул свою руку на гибких шарнирах Августу, небрежно пожал её, избегая смотреть моему спутнику в глаза. Ухватил мою руку и склонился над ней в ироничном поцелуе. Наконец, указал нам наши места - в разных концах стола.

– Мы сядем вместе, - тут же заявила я.

– Пусть их, - прокомментировала Анжела.
– Поставь им стулья вместе, не огорчай дитё. Видишь, девочка к нему совсем присохла!

Решив брать пример с Августа и оставаться спокойной сколько хватит сил, я заняла место за столом. Вся компания уже была в сборе: пятеро наших девочек (те же четверо, что и утром, да ещё скромняжка Валя Смирнова: её-то как сюда затащили?), Никита, Нептун-Корнеев и ещё один парень с длинной шевелюрой и лошадиным лицом, которого нам не представили, а я и не горела желанием с ним знакомиться. Ох, ещё бы не эта музыка! Как можно есть под такую? Девочки музыкой не смущались и налегали на закуску (не на неё одну: Лида, кажется, уже 'похорошела') да подсмеивались умным речам, а Длиннолицый разглагольствовал:

– ...Церкви как рассаднику невежества и мракобесия нечего делать в государстве, и вот в этом конкретном единственном месте с Хрущём можно согласиться. Мы, от нашего убожества, привычки к холопству и жалкой потуги во всём быть оригинальными, надели нашим попикам короны мучеников и узников совести на их вшивые дурные головы, вон словно Пашке, - кивок в сторону Корнеева, общий смех, - не прими в свой адрес, Пашка, насчёт вшивости, а в цивилизованных странах давно уже с ними не церемонятся. Да и что с ними церемониться? Разве они с нами церемонились? Разве не они в средние века сколько знатных девок пожгли даром?

– А ты жалеешь, что тебе не достались?
– подначила его Анжела; вопрос, конечно, снова всех развеселил.

– Жалею, да, жалею! А теперь встают в позу страдальцев: ах, обижают, ах, гонения! Дай им палец - отхватят руку! Запрещать их не надо, конечно, но в новом мире попы должны быть самой малоуважаемой профессией, что-то вроде прислуги в музее древностей, кем они, по сути, и являются.

– Вы, Август, что об этом думаете?
– вдруг обратился к моему спутнику Никита с какой-то издевательской вежливостью.

– Я бы хотел больше слушать, чем говорить, - ответил тот коротко.

– Простите, вы, может быть, вообще редко думаете?
– продолжал Никита тем же тоном.
– Или не считаете нужным думать на такие темы? Или боитесь, что товарищи донесут куда не надо? Так вы не бойтесь, здесь не ваш НИИ, здесь можно говорить свободно!

Август кивнул, но вместо ответа взял себе бутерброд со шпротами. (Вообще угощенье было скудноватым, особенно на десять человек. Видимо, духовная пища заменяла физическую.) Нет, есть всё же минуты, когда учишься ценить наделённых самообладанием людей!

– ...Рабство, рабство, наша вековая привычка к рабству!
– не унимался Длиннолицый.
– Возьмём хоть случай с бульдозерной выставкой шесть лет назад. Холопская мысль самодуров, которые умеют только 'хватать и не пущать' - с одной стороны, рабство мысли и скудоумие форм протеста - с другой.

– А что, по-твоему, не рабство, Матвей?
– подал голос Корнеев.

– А вот выйти на Красную площадь в голом виде да прибить, скажем, свои причиндалы к брусчатке гвоздём в знак протеста - это было бы не рабство! (Смех и притворно-возмущённые восклицания со стороны девушек.) Вот это, понимаю, был бы шаг, который запомнился!

– Август, как вы относитесь к прибиванию мужских органов гвоздём к брусчатке Красной площади?

– снова подал голос Никита.

– Я, виноват, к этому не отношусь ни прямо, ни косвенно, - ответил Август добродушно.
– Но какая-то пророческая жилка в вашем Матвее пульсирует...

– Ясно-понятно. Такого гражданского мужества от вас как верного слуги режима никто и не ожидает, конечно. А вы, извините, верный слуга режима, обратного вы пока не доказали. Так, а к бульдозерной выставке? Я имею в виду её разгон.

– К разгону - как к отчаянному действию запутавшейся власти, а к самой выставке - плохо.

– Что так?
– радостно-зловеще уточнил Никита. Встав и поигрывая шарнирными руками-ногами, он перешёл к магнитофону 'Весна', убавил звук, невзирая на протесты, будто для того, чтобы не потерять ни одного слова ответа.

– Я не считаю, что выставлять работы малой художественной ценности имеет большой смысл, - пояснил Август.

– То есть вы сомневаетесь в художественной ценности выставленных работ? А вы, простите, искусствовед? Или даже художник? Впрочем, что я спрашиваю: мне говорили, вы физик. Может быть, вы думаете, что ваши занятия физикой в области конструирования самоубийственной 'кузькиной матери' дают вам моральное право также высказываться по другим вопросам, как академику Сахарову, а именно по вопросам, в которых вы ни черта не смыслите?

Незаметно, под столом, я нашла левую руку Августа и на секунду крепко её сжала.

– Позвольте спросить, - отозвался Август с юмором: - вы, в свою очередь, считаете, будто занятия физикой академика Сахарова дают ему моральное право высказываться по вопросам, в которых он тоже смыслит довольно мало?

– Ах, вот вы, значит, какого мнения об академике Сахарове? То есть именно такого? Мы это запомним...

– 'И при первом случае - повесим', как сказал Пётр Верховенский, - пробормотал Август.

– Нет-нет, вешать вас никто не собирается: мы же не сатрапы. Просто запомним, чтобы дать вам в будущем возможность предстать перед судом вашей собственной совести.

– Вот вы, уважаемый, процитировали Достоевского, - вмешался Длиннолицый, обращаясь к Августу. Что же это у них за манера: набрасываться всем на одного!
– А известно вам, что сей типус писал восторженные письма Победоносцеву? Про личность Победоносцева вам рассказывать не надо, надеюсь? Почитали в книжке? Или не нашли время, расщепляя мирный атом? Можете вы представить, чтобы кто-то из настоящих художников слова лизал бы зад политбюро? Можете вы вообразить, чтобы Солженицын, да хоть Аксёнов пресмыкался перед властями подобным образом? Нет? А я о чём! Так и кто из них значительней как личность? Не пора ли русской культуре освободиться от культа этого припадочного параноика? Не 'Уберите Ленина с купюр!', а 'Уберите Достоевского из школы!', вот что должно быть лозунгом порядочного человека! Сделайте хоть эту малость - и уже станет легче дышать!

– Русской культуры нет, - подал с места голос Корнеев.
– Нет, хоть тресни. Попробуйте докажите мне, что это не так. Ничего своего не имеем. Всё содрали с Запада! Даже Володьку Ленина - и того с Запада завезли в пломбированном вагоне на деньги немецкого генштаба. А кнут и другие чисто славянские радости нам татары оставили на память. Дайте мне пример полностью русского произведения, дайте! Ну, девочки?

– 'Архипелаг ГУЛАГ', - предложила Анжела.

– Хроника, а не литература, - отмёл Длиннолицый.